Проблемы надорской диалектологии

Однажды на обратном пути из Варрасты... ― Монсеньор, я вам нужен сейчас? ― Нет. ― Тогда можно я пойду сосну у Эмиля Савиньяка? ― Идите, юноша. Постойте! Чего-чего?! Дик остановился на выходе из маршальской палатки. ― Да, монсеньор! ― Что это вы только-что сказали? Повторите слово в слово. ― "Я пойду сосну у Эмиля Савиньяка." ― проговорил Дикон четко, громко (вовне, наверное, все услышали) и без тени смущения. От чего-то маршалу стало не по себе. Вид у оруженосца был мечтательный и нетерпеливый. ― Что прям так просто и пойдете? ― спросил Рокэ с полуусмешкой. Дикон замялся. ― Ну да, пойду. А чего? Вы меня отпустили, а других дел, вроде, и не предвидится. Ну, конечно, если вы меня захотите позвать, мой долг велит... ― И действительно будете делать это самое... ― спросил Алва, едва сдерживая нервный смешок. ― Да, ― ответил Дикон, чуть-чуть покраснев. ― Буду. ― А Савиньяк как на это реагирует? ― Так он сам мне и предложил. Приходи мол, если хочешь и когда хочешь, а то мол, Роси..., простите, господин маршал постоянно занят, у него советы, доклады, пья..., то есть важные разговоры, а у меня часто свободно бывает. ― А сами-то вы что про это думаете, Дикон. Нравится вам такое занятие? ― Нравится. У Савиньяка там все такое милое, чистое, красивое, и пахнет хорошо. И компания хорошая иногда бывает. ― Так вы и с компанией можете? ― Да. Но когда один ― лучше. Рокэ окинул оруженосца изучающим взглядом. Не то чтобы он его осуждал ― сам-то каков! ― но, признаться, ему было очень неприятно, что Дикон, придя к нему в дом невинным, стыдливым юношей, за какие то пару месяцев утратил всякий стыд. Конечно, жизнь на войне, в обществе отпетых головорезов, превращая домашнего мальчика в солдата, прививает не только дисциплину и мужество, но и винопитие, азартные игры, сквернословие и разврат. Но открыто и громко заявлять о своей гайифской связи с Савиньяком, будто в этом нет ничего предосудительного? Конечно, по мнению Рокэ так оно и было, но Люди Чести думают иначе. Мальчик и не оглянется, как будет опозорен. И кто будет виноват? Конечно-же, его сеньор, Рокэ Алва ― злодей и развратник. Опять скандал, как с Джастином... Ну уж нет. Надо что-то делать! ― И многие знают, что вы ходите к Савиньяку? ― Э-э, ― Ричард задумался, видимо раньше ему в голову не приходил обращать на это внимание. ― Не знаю. Слуги точно знают. Да пол-армии видело, как я к нему в палатку заходил. Вот как. Никакой конспирации. Бедняжка Дикон ― даже не понимает, что нужно делать. Такой открытый, такой неопытный, такой неосторожный. А куда смотрит Эмиль? Он как старший должен все разъяснить своему любовнику. Надо с ним поговорить. Срочно. ― Э-э, монсеньор? ― Да. ― Можно я пойду? Видя как Дикон переминается с ноги на ногу и на лице его сияет выражение самой страстной мольбы, Алва раздраженно махнул рукой. ― Идите, юноша. Дикон поспешно ретировался. "Бедный мальчик", думал Алва, глядя ему вслед. *** Попробовал снова вернутся к бумагам ― не получилось. Мысли неслись совсем не в том направлении, прочно уцепившись за образ юноши в сине-черном колете, растрепанного, обомлевшего, с замутненными страстью глазами. Он ясно видел, как его оруженосец склоняется перед Савиньяком, приникает губами к... Может они не только это делают. Алву посетили картины еще похотливее и страстнее: ковер на полу в палатке, обнаженный Дикон, возле него ― или на нем ― Эмиль. Они целуются, обнимаются, нежно касаются друг друга. Возможно, Эмиль и не трахает его по настоящему, в задницу ― жалеет. Ведь мальчику может быть страшно так сразу заняться этим, да и каково это ― после бурных гаифских утех на коне целый день скакать. Рокэ вспомнил и вздрогнул: в его жизни бывало и такое. Герцог отложил бумаги, позвал слугу. ― Идите к Эмилю Савиньяку. Скажите, чтобы пришел немедленно. Слуга долго не возвращался. Уже раза три мог дойти до савиньячьего стойбища и назад. Наверное он там стоит, ждет. Конечно же. Эмиль сейчас с Диконом, они как раз взялись за дело и не могут оторваться друг от друга. Приказ Алвы сейчас Эмилю, как иголка в одно место, хотя ослушаться маршала он не посмеет, придет. Но и бросать на полпути столь приятный процесс и юного любовника не хочет. Он, возможно, крикнул слуге, что сейчас будет, а сам старается побыстрее догнаться... Картина быстрого перепихона Эмиля с Ричардом добавила герцогу еще несколько морщинок на лбу. Как Миль может? И почему, кстати, его самого так волнует чья-то с Ричардом связь. "Ревнуешь?" ― крупными литерами всплыло в подсознании... "Нет" ― крикнул Алва, будто ошпаренный. В голос, как оказалось. Алва оглянулся. Вроде бы никто не слышал. Он сел поудобнее, провел руками от висков к переносице, попытался успокоится. Больше никаких глупых мыслей. Только слова и действия, когда придет Савиньяк. ― Приветствую господина Первого Маршала! ― улыбающийся командир кавалерии вошел в палатку, пригнувшись у входа. Вид у него был довольный, хотя и немного растрепанный. ― Здравствуй, Эмиль. ― ответил герцог, и тон у него вышел такой отстраненный, что улыбка мигом слетела с Савиньякова лица. ― Что случилось, Росио? ― по голосу было видно, Миль заволновался. Рокэ знаком отослал слугу. ― Нам с тобой нужно серьезно поговорить, Эмиль. Алва кивнул. Савиньяк молча сел на стоявший рядом стул. В жизни герцога Алвы было мало моментов, когда он не знал, с чего начать. ― Хм, Эмиль, до меня дошли слухи, что ты (снова "хм") состоишь в неуставных отношениях с молодым Окделлом. Савиньяк снова улыбнулся, на этой улыбке его и заклинило. Рокэ внимательно глядел в глаза собеседнику, пытаясь раскусить, о чем сейчас тот думает. ― Да это хрень! ― неожиданно вскричал офицер. ― Я люблю Ричарда как брата! "Неужели он и с братьями того", ― подленькая мысль всплыла из-под спуда. Савиньяк понял, что Алва ему не очень-то и верит. ― Да кто вам это сказал? ― тоном, полным удивления, спросил Милле. ― Человек, который точно не лжет, ― "потому как не умеет", про себя добавил Алва. ― Ха, ― почесал безрогую макушку Савиньяк, ― да кто ж это? ― Он сам и сказал. ― рыкнул Алва, поднимаясь с места и упираясь кулаками в стол. ― Ричард. Между прочим, когда к тебе уходил. Где-то минут двадцать назад. При всем его изяществе вид у Алвы был грозный. А Савиньяк даже сказать ничего не мог. Он, правда, пару раз открывал рот, но слов нужных, видимо, не находил. Оба молчали: Рокэ негодовал, Эмиль недоумевал. ― Прям так и сказал... Что именно сказал? ― в конце концов пролепетал Савиньяк, резко сменив позу, будто его кто-то поддел заводящим ключиком. Алва вздохнул: ― Что если дел у меня для него не предвидится, он пойдет к тебе и отсосет. Тебе же. Эмиль-Эмиль, ты зачем моего оруженосца развращаешь? Ну ладно я-то своего ... не развращал! Савиньяк снова улыбнулся, по-доброму: ― Я понял. Вы меня разыгрываете. Вы вместе. Или Ричард ― вас. Мозг Рокэ на долю секунды уцепился за эту мысль. Все ясно. "Но тогда выходит, будто у меня херовое чувство юмора. Не комильфо! Тем более у Ричарда его вообще нет". ― Эй, Пако! Приведи сюда Ричарда. Он должен быть в палатке господина Савиньяка. Эмиль весьма удивился. ― Я не был в палатке ни двадцать минут назад, ни час назад. У меня свидетели есть. ― добавил он после некоторой заминки. ― Ну и где ты был, чем занимался? Эмиль стал рассказывать. Он провел смотр лошадям, и доверив их конюхам, уселся рядом играть в карты с несколькими офицерами. Денег у них не было (Алва благоразумно не давал жалованья и тем более не делил добычу до возврата на квартиры, дабы солдаты не разбежались или не передрались между собой), поэтому играли на желание. Но необычным способом. Они по-очереди заранее называли желание и ставили на кон, а проигравший его исполнял. Желания были дурацкие, не всегда пристойные и безопасные. Эмиль загадал, чтобы проигравший покатал всех игроков на спине. Исполнять его довелось бедняге Юхану из Торки. Он поочередно таскал на спине вокруг табуна всех шестерых товарищей, а те его уздечками подгоняли. Даже конюхи смеялись. Рассерженный Юхан поставил на кон желание, чтобы проигравший получил сто пинков, да еще и за каждый говорил "спасибо". И что же? Следующую партию сам он и продул. После семнадцатого "спасибо" никто уже и ноги поднять не мог: все лежали на земле и рыдали от хохота. ― И тут пришел ваш слуга, ― докончил Савиньяк. Слуга на самом деле пришел. Вслед за ним в палатку завалился Дикон: растрепанный, разомлевший, румяный ― все как в худших фантазиях герцога. ― Дикон, вы где были? ― Э-э. ― Ричард зевнул, прикрыв рот, ― Прошу прощения. В палатке господина Савиньяка. ― Что вы там делали? Ричард потупился. ― Ну же, Дикон. ― подбадривал Эмиль. ― Спал. ― упавшим голосом ответил оруженосец. ― Правда? А почему ты говоришь это так, будто тебе стыдно в этом признаться? ― Так ведь вы, эр Ро... монсеньор Рокэ, как услыхали, что я днем спать иду, так на меня посмотрели, будто я нарушил все олларианские заповеди вкупе с воинским уставом. А я не выспался. Вы ложитесь поздно, встаете рано, а сегодня за те пару часов, пока мы отдыхали, мне не удалось и разу сомкнуть глаза. А господин Савиньяк позволил мне прилечь у него, пока он будет лошадям смотр делать. Я знаю, что спать днем это привычка столичных фанфаронов и нежных барышень, что настоящему мужчине не подобает это делать... Я исправлюсь, честно! ― Дикон, ― Алва снова провел ладонями от висков к переносице, ― почему же вы мне сразу этого не сказали? Смотреть в глаза Савиньяку стало невыносимо. ― Так я и сказал: "иду вздремнуть в палатке Эмиля Савиньяка". ― Нет, юноша, вы другими словами говорили. ― А, да, я сказал, пойду сосну ... Дикий хохот привлек их внимание. Бедолага Эмиль трясся, кашлял, проливал слезы, взмахивал руками и не мог, не мог остановиться. Дик испугано смотрел то на монсеньора, то на друга. А Рокэ сам чуть не захохотал. ― Юноша, принесите ему воды. Савиньяк умолк, отдышался, напился. ― Эмиль, а можно спросить, почему вы смеялись? ― А, Дикон... Рось, я не могу, расскажи ты. ― Он смеялся над этим странным словом, которое вы говорите вместо "вздремнуть". ― Вот оно что, ― Дик непроизвольно пригладил волосы, ― это наше надорское, простонародное. Я замечал, что когда говорю так, слуги тоже улыбаются. И в Лаик... Но что в нем такого смешного? ― Юноша, этим словом обозначается действие, считаемое некоторыми непристойным. ― Да, и какое? ― невинно хлопнул ресницами Ричард. Эмиль махнул руками, мол, не надо, но Алва счел нужным просветить несмышленыша. ― Это из арсенала гайифцев. Когда кто-то берет половой орган другого в рот, сжимает и водит губами туда-сюда, будто теленок дойку вымени или младенец ― женскую грудь соответственно. До тех пор, пока другой не ... Ричард! Пока маршал рассказывал, Ричард становился все краснее и краснее. Ясное дело, ему было стыдно, ведь он как последний дурак болтал такое, а слуги, и солдаты, и вообще все, кто слышал от него распроклятое слово, потом смеялись, потешаясь тайком над ним, герцогом Окделлом. В какой то момент стыд хлестнул через край, в груди кольнуло что-то, дыхание прервалось... Алва бросился к оруженосцу, наперерез ― Савиньяк. ― Что с ним? ― спросил Рокэ, поддерживая юношу, пока Эмиль лихорадочно рылся у того в карманах. ― Надорская болезнь. От волнения. Бедненький мальчик даже понятия не имеет о тех развратных ужасах, которые вы себе напридумывали, сеньор маршал, ― сказал кавалерист с укоризной, выуживая флакончик лекарства. ― И неужели ты мог так плохо обо мне подумать, Рокэ? *** Ричард очнулся на своей постели, в своей "комнате" ― огороженной части палатки. Вокруг него суетился лекарь. Рядом стояли задумчивые эр Рокэ и Миль Савиньяк. ― Почему вы не говорили мне, что больны, Ричард? Дикон не знал даже, что и сказать. Маршал наклонился к нему и взял за руку. ― Все, с сегодняшнего дня у моего оруженосца новая обязанность: соблюдать режим. Никаких волнений, никаких нагрузок, тепло, покой, свежий воздух, усиленное питание. Да, и спать вы теперь будете только со мной. ... то есть у меня! ... при мне? Короче, мы будем спать вместе! Ну, в одной палатке то есть... Карьярра!