Мандарины

«Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, в ночь под Рождество не ложился спать. Он писал письмо своему деду Константину Макарычу». (А.П. Чехов) Иван Жуков писем никому не писал. И ему никто не писал – уже хуеву тучу лет. Он сидел за шатким столом на кухне убогой однушки и держал в руках извещение на посылку. Там был указан вес – 4,5 килограмма. И обратный адрес: «Джубга, до востребования». И в графе «Для письменного сообщения» – аккуратно выведено «С Новым годом!». Почерк был ему незнаком, но, судя по этой аккуратности, женский. Впрочем, любой почерк был бы ему незнаком. После двух сроков на зоне – по малолетке и по взрослой статье. А новогодний подарок он получал в последний раз лет пятнадцать назад – на ёлке для детей из малообеспеченных и неблагополучных семей. В третьем классе. Мать тогда перешила ему тельняшку Димки, старшего брата, в которой тот пришёл из армии, и Жуков воображал себя в ней отчаянным пиратом. И ему казалось, что светловолосая девчонка, – на которую он тогда запал и нещадно донимал поэтому, – смотрит на него с восхищением. Дурак. Мать умерла, и его отправили в детдом. Там он уже игнорировал всякие ёлки, считая, что это для сопливой мелкотни. Брат Димка уехал на заработки и сгинул где-то на Сахалине. А может, и не сгинул, просто не хотел иметь ничего общего со своим прошлым. Жуков вполне его понимал. А светловолосая девчонка небось давным-давно выскочила замуж. Как же её звали? Светка? Марина? Да что за херь лезет в голову! Джубга! Это ещё где? И кто?... Жуков провёл рукой по лицу и обнаружил, что рука дрожит, а на лбу выступили капли пота. Ебать-колотить. Стремительно поднявшись, он накинул свою слишком лёгкую для сибирского декабря куртейку и вылетел на улицу. Главпочтамт был в двух шагах. Операторша, или как там её, в окошке выдачи посылок с опаской на него взирала. Она видела перед собой высокого, коротко стриженого парня с лицом, будто вырубленным из камня не самым умелым скульптором. Парень слишком крепко сжимал в татуированном кулаке мятое извещение на посылку. Она поспешно вынесла из подсобки небольшой ящик. Жуков повертел его в руках. «Джубга. До востребования». Чёрт! Он с трудом выдавил улыбку: – Девушка, а это… что, никак нельзя узнать, кто отправитель? – Если вы не хотите получать, – осторожно сказала операторша, – это ваше право. Ещё чего! – А Джубга – это вообще где? – Краснодарский край. Взлетев на свой четвёртый этаж, он подумал, что надо было взять чекушку, дёрнуть для храбрости, перед тем как открывать посылку. Для храбрости?! Да что ж его коноёбит-то так, будто в посылке этой… что? Он махом раскурочил злосчастный ящик. И на грязный кухонный пол посыпались… мандарины. Яркие, весёлые, круглые, они скакали у его ног и одуряюще пахли праздниками, ёлкой… радостью. Какой ещё радостью?! Жуков поспешно подобрал мандарины, как попало складывая их на стол, а они всё сыпались и сыпались. Руки дрожали ещё сильнее. Кроме мандаринов, в ящике был только листок бумаги в клеточку. На листке всё тем же аккуратным почерком было написано несколько строк. «Привет, Ваня! Ты меня, наверное, не помнишь. Алла Васильевна, наша бывшая учительница, мне написала, что ты вернулся домой. Я сейчас тоже работаю в школе, у меня в этом году первый «А». Я теперь живу далеко, и здесь всегда тепло. А мандарины растут прямо у дома. Ешь на здоровье. С Новым годом! Надя». Жуков тяжело опустился на трёхногую табуретку. Сердце бухало молотом. В глазах жгло так, будто туда насыпали песку. Он судорожно переглотнул. Надя. Вот как её звали. Надя. Не веря себе, он снова и снова перечитывал записку. И сидел ещё долго, очнувшись только, когда за окном уже начало темнеть. Завтра он сходит в свою первую школу и разыщет Аллу Васильевну. И та расскажет ему про Надю. Джубга, Краснодарский край. На поезде, небось, пятеро суток ехать, не меньше. И билетов не достать – перед Новым-то годом. Но ему-то дадут! Жуков ещё раз рассеянно потёр лоб ладонью и начал неумело чистить мандарин. Непривычная растерянная улыбка бродила по его лицу. И что-то было в ней такое же для него непривычное. Надежда.