Imagine Stars

Погода за окном давно успокоилась, и дождь больше не орошал землю своими крупными холодными каплями, заставляющими прохожих прятаться род зонтами. Из-за этого город становился похожим на грибную поляну. В Лондоне всегда так в декабре. Дождь, дождь, дождь и снова дождь. Только иногда, очень редко шел снег, тут же тающий на серых тротуарах. Всю серость знаменитого города в этот сезон с легкостью перебивает множество гирлянд, развешанных на каждом шагу и еще большее количество ярких рождественских декораций. Весь Лондон готовится к наступлению самого волшебного праздника в году и старается соответствовать охватывающей каждое сердце атмосфере. Санты из местных театральных школ, олени из пластика и на каждом шагу праздничные акции на вообразимые и невообразимые вещи - на любой вкус! - и, конечно же, целый океан охотников за подарками для родных и друзей. Потоки сметающих лавки, словно коты сметану, людей. Порой, даже находиться рядом с торговыми центрами страшно, но атмосфера Рождества так и манит заглянуть. Она зародилась в сердце еще в самом раннем детстве и осталась жить в сердце на всю жизнь. Традиции, обычаи, песни, которые мы обычно слушаем по радио на этот особенный праздник, блюда, которые научили нас готовить бабушки и мамы к праздничному столу, забавная традиция целовать любимых под амеллой... Мы повторяем все это из поколения в поколение, из года в год, порой внося кое-какие новинки. И мы чувствуем всем сердцем, впускаем в него дух Рождества с запахом мандаринов и живой елки. Кажется, в Рождество мы особенно часто проявляет желание закутать кого-нибудь в теплый плед и вручить в озябшие руки кружку горячего шоколада. Это все сохраняется, имея продолжение в руках уже совершенно другого поколения. Будь то взрослый или совсем еще смешливый младенец, каждый ощущает в душе нечто особенное в преддверии Рождества. Пару часов назад привезли ёлку. Зеленое, невысокое деревце с тонкими острыми иголочками благоухала, как казалось, самым лучшим ароматом хвои из всех существующих в мире. Оно пахло Рождеством, вовсе не смолой. Аромат заполнил собой сначала гостиную, затем постепенно начал пробираться в коридоры и кухню, намереваясь пробиться на второй этаж. Казалось, и этого вполне достаточно для праздника, но ведь без украшений рождественская ёлка вовсе не рождественская ёлка. Ей нужны гирлянды и множество игрушек разной формы и цвета, чтобы ощутить дух праздника в полной мере. Такая елка не была бы рождественской, если бы росла в лесу окрашенной. Сам процесс украшения возвращает каждого человека на золотые страницы детства, он работает как своеобразная машина времени. Не думайте, что если она отправляет людей в прошлое, то не может показать и будещего. Она может. Например, украшая елку вдвоем, молодые люди гарантируют себе будущее вдвоем, потому что наряжаться вместе символ зимних праздников - святое. Есть этом что-то сокровенное и даже тайное. Никто не украшает елку в своем доме с незнакомцами. Только с самыми близкими. Это не просто украшение елки - это целое искусство, раскрывающее душу. В Рождество каждая без исключения душа распахнута теплыми объятиями. Спустив накладную лестницу чердака, женщина лет шестидесяти пяти ухватилась тонкими пальцами с прозрачной кожей за перила и медленно начала подниматься. Преодолев пять ступеней, она дернула за веревку выключателя света - и вся комната засияла желтым светом. Вдоль стен выстроились густые черные тени коробок, пыльного велосипеда, подвешеного к потолку воздушного змея с дырявым крылом, старый грамофон возле небольшого окошка размером не больше футбольного мяча... Весь хлам, накопившийся в течении жизни, покрывшийся толстым слоем пыли течения годов находился именно здесь, на чердаке. Поставив ноги в резиновых тапочках на деревянный пол, женщина шаткой от течения времени походкой побрела в самый дальний угол. Там стояли три больших коробки, плотно запечатанные скотчем. И они, точно все остальное на этом чердаке, обросли серым слоем пыли. Вынув из заднего кармана брюк тряпку, она наклонилась и смахнула его, поднимая небольшое облачко. Коробки вновь приняли светло-коричневый цвет, будто бы внезапно выздоровели. Взяв в руку складной нож с толстой черной рукоятью, кое-где затертой по краям, она быстро вспорола их, выпустив блестящую от света мишуру зеленого и красного цвета. Праздник словно блеснул улыбкой в этот момент. Уголок рта женщины с глубокой морщинкой чуть дрогнул. Поднявшись, она перенесла коробки одну за другой ко входу. Стеклянные и пластиковые шары с дрожащим звоном ударялись друг о друге. Настала очередь последней, и когда женщина подняла ее, на глаза бросилась коробка поменьше, плотно прижатая к углу. Видно, все-таки четыре, подумала она, вновь доставая нож. Но нет, коробка вовсе не запечатана. Изрезанные морщинами худощавые руки осторожно распаковали ее, оголяя внутренности, и дыхание почему-то тут же перехватило. Сердце невольно пропустило удар, после чего бешено заколотилось в груди. Коробка показалась ей очень знакомой, всплывая в памяти размытыми очертаниями. Тяжеленькая. Водрузив ее себе на ноги, она заметила сбоку аккуратную черную подпись "Не открывать. Воспоминания". Словно яркая вспышка во тьме, перед глазами возникла картинка из прошлого. Четкая и ясная. Тонкие брови заметно нахмурились, губы сжались в узкую линию. Отголосками страха доносились слова внутреннего голоса "не открывай". Но любопытство... Соблазняющее плоть и душу любопытство всегда выбирается из глубин в определенные моменты, словно Змей Искуситель. Она открыла коробку. Первым, что попалось ей в руки, была фотография. В черно-белых красках тонкая изящная рука молодой девушки нежно обвивала талию такого же молодого широкоплечего парня, в то время как вторая расслабленно повисла, сцепившись со второй в маленький замочек. В из глазах стояли блики камеры, но, судя по широким, нежным улыбкам на губах, причиной этого яркого блеска была не только вспышка. Это было самое яркое чувство, заставляющее каждого сиять под своим прозрачным тюлевым покровом -  любовь. Легкое платье, узорчатый на рождественский мотив свитер и елка, увешанная множеством самых разных игрушек. Но все же самым красивым украшением были их лица - молодые и влюбленные. Казалось, от пылающих в молодых сердцах чувств сама фотография была странно-теплой, словно через снимок передавались все их чувства. Возможно, так оно и есть. Снимки хранят гораздо большее, чем просто память. Сердце женщины волнительно сжалось. В мыслях замелькали, словно елочные гирлянды, воспоминания. Потерев с особенной осторожностью погнутый уголок фотографии, женщина перевернула ее, прочитав начертанную сзади надпись: "Рождество. 1975 г. Элизабет и Эдриан". Возле имени парня было нарисовано несколько сердечек, вызвавших у старушки легкий поскрипывающий смех. Словно лента кинопленки, перед глазами замелькали четкие картинки того Рождества 1975 года. Елку нарядили еще вчера, в Сочельник, как всегда опаздывая с этим важным обрядом. Опаздывать в украшении елки всегда было плохой привычкой семьи Коулов, но, если хорошенько присмотреться, в этом была и своя прелесть. Каждый год, покупая последнюю елку с прилавка, родители и трое детей дружно спешили поставить и украсить в доме ёлку. Гомон, крики младших, голоса, сливающиеся в единую серенаду... Не редко разбивались шарики, за каждым из которых следовала ругань матери и шорох веника, а после этого маленького конфуза все снова будто бы возвращалось в привычное русло. Звезду всегда ставил отец. Поначалу это право представлялось самому младшему ребенку семьи - Кристоферу, но после двух лет существования нововведения, Роб и т/и протестовали, надувая губы и нарочно запираясь в комнатах. Однажды отец не выдержал и заявил, что будет сам ставить звезду на макушку. Такой расклад устроил всех троих, и с тех пор протестов не было. Свет люстры задорно отскакивал цветными лучами от стеклянных игрушек, которые нередко пытался сбить лапой старый рыжий кот Чарли. Дом благоухал ароматами жареного мяса и тушеной капусты. Из маленькой кухни выплывали маленькие облачка пара, когда мама поднимала крышки кастрюль. В гостиной стоял звон посуды - т/и и Роб раскладывали на стол посуду. - Нет, - протестовала т/и. - вилки кладутся с левой стороны, а ложки - с правой. Она говорила об этом одиннадцатилетнему брату об этом сотню раз, но тот все равно делал все по-своему, из-за чего девушке приходилось перекладывать все заново. В свои семнадцать т/и смело можно было назвать взрослой, вот только сама девушка не хотела принимать этот факт. Она до сих пор играла в машинки с братьями, любила игрушки и становилась неуправляемой на городских ярмарках, особенно при виде Колеса обозрения. Вопреки всем стереотипам и образцам взрослых, т/и всеми силами старалась сохранить в себе ребенка. На это у нее была своя особенная, немного странная философия: в каждый день рождения не прибавлять, а отнимать один год от своего возраста. Она считала, что человек должен сам решить до каких пор ему оставаться ребенком и с каких становиться взрослым. А взрослой т/и могла быть. Несмотря на детское поведение, она была ответственной, время от времени платила по счетам по поручению родителей, заменяла их в семейном магазинчике со всякой мелочью... Она ловко совмещала в себе эти две стороны, вовсе ее стремясь стать взрослее, как ровесники. Важнее для нее было сохранить нежность детской души, нежели поздние походы в кино в компании парней с заломаными на бок фуражками. Наконец, стол был сервирован, а блюда готовы. Надев праздничное рубиново-зеленое новенькое платье, т/и встала в прихожей в полной готовности встречать гостей. Каждое Рождество на ужин к семье Коулов приходит семья Уэльсов, живущая по соседству. Сколько себя помнит т/и, ее семья и Уэльсы каждый год поочередно ужинают на Рождество друг у друга. Переминая пальцы рук и иногда привставая от нетерпения на носочки, девушка широко улыбалась. Ее маленькое сердечко трепетало в груди, будто голубиное, томясь ожиданием. Наконец, раздался звонок, и в ту же секунду исполненная радости т/и подскочила к двери, распахнув ее перед гостями. На пороге стояли облаченные с поношенные пальто мистер и миссис Уэльс, но взгляд девушки скользнул мимо них, палая на невысокого темноволосого юношу того же возраста, что и она. - Здравствуй, т/и! С Рождеством! - воскликнула миссис Уэльс, принявшись неуклюже обнимать девушку, держа в одной руке сверток, вероятно, ежегодного манника. От нее как обычно пахло пудрой и дешевыми духами. - С Рождеством, миссис Уэльс. Мистер Уэльс так же неуклюже, но бережно и с какой-то особой теплотой обнял т/и. Ее сердце было готово выскочить, когда настала очередь объятий с сыном Уэльсов, Зейном. Затаив дыхание, она застыла перед ним, улыбаясь всем своим видом и без стеснения глядя прямо в миндально-карие глаза. Они всегда поражали ее своей глубиной и, глядя в них, ей казалось, будто бы она путешествует по неизвестным галактикам. Широко улыбнувшись в ответ, Зейн осторожно закрыл за собой входную дверь и, уничтожив один единственный шаг, заключил в объятия т/и. На мгновение каждая мышца в хрупком теле девушки напряглась, но тут же расслабилась. В нос ударил свежий запах мороза, разбудивший т/и ото сна. Очнувшись, она осторожно обняла парня, прижавшись головой к его груди. Он был на целую голову выше нее. Кажется, вся ее радость увеличилась в тысячу раз с его приходом. - Бет, я ведь холодный после улицы, простынешь, - мягко оттолкнув от себя девушку, усмехнулся парень. Улыбка никак не желала сходить с лица т/и, вот только теперь на светлой коже проглядывался румянец. Только Зейн называл ее Бет. Он начал называть ее так еще в детстве и продолжает до сих пор. Слыша из его уст "(милое сокращение имени)", внутри т/и каждый раз что-то щелкает, будто искра зажигалки. Она невольно чувствует себя особенной. т/и и Зейн дружат с пеленок. Их семьи познакомились еще задолго до их рождения и слылось так, что первенцы обоих семей были одногодками. Зейн единственный ребенок в семье портнихи и водителя поезда. Мальчик с золотым сердцем и адским умом, как любила часто повторять в мыслях о Зейне т/и. Он действительно был таким. Гением математики, которую т/и не переносила на дух, и готовым прийти кому угодно на помощь парнем. Их разделяли многие вещи, в том числе и любовь Зейна к числам, противоборствующая любви т/и к Марку Твену. И все же их тянуло друг ко другу, несмотря ни на что. Разделенные множеством мостов, в итоге они всегда сходились на их серединах. Друзья с детства, т/и и Зейн не могли расставаться надолго. Несколько проведенных парнем у бабушки в соседнем городе дней казались Элизабет целой пропастью. Как не старалась, она не могла занять себя чем-то надолго в его отсутствие, частенько просиживая часами возле окна. Ей не нужны были подружки со своими многомилевыми сплетнями, ей нужен был только он, ее единственный настоящий друг. Как и было обещано, Зейн вернулся к Рождеству домой, и теперь она не могла насытиться переполняющей ее радостью. Столько нужно было рассказать! Она просто горела от нетерпения, сжимая тонкими пальчиками зеленое платье. Но сначала ужин. - Как проводишь каникулы? - начал парень, повесив заснеженное пальто. - Очень красивое платье, *МИ*. Ощутив вылившееся прямо на голову невидимое ведро кипятка, т/и смущенно притупила взгляд в пол. - Спасибо, Зи, а мне нравится твой свитер. На синем не по размеру свитере красовалась зеленая елка из треугольников - Бабушка связала на Рождество, - гордо заявил парень, чуть притягивает подол, чтобы получше рассмотреть рисунок. - Как она? - Хорошо, просила передать тебе это. т/и и не заметила, как Зейн прятал все это время за своей спиной что-то коричневое. Он вручил сверток подруге, добавив: "На Рождество". Развернув его, т/и обнаружила точно такой же свитер, только другого цвета и немного меньше. Новая улыбка засияла на аккуратных губах. - Обними ее за меня и передай, что свитер очень красивый. - Будет сделано, - кивнул парень, улыбаясь в ответ. Они прошли в гостиную, где все уже заняли свои места за столом, оставив два скраю. Разнообразие и изобилие еды приятно тревожило желудки, заставляя их сладко урчать. Только в Рождество Коулы могли позволить себе целую тарелку жареной говядины и курицы одновременно, были даже мандарины! Кристофер с жадностью смотрел на них, причмокивая своими пухленькими детскими губками, развалисто восседая на коленях матери. Каждый из присутствующих (за исключением самого маленького) приготовился к молитве. Все сложили в замок руки и закрыли глаза. Сидящий во главе стола мистер Коул начал: - Благослови, Господи Боже, нас и эти дары, которые по благости Твоей вкушать будем, и даруй, чтобы все люди имели хлеб насущный. Просим Тебя через Христа, Господа нашего. Аминь. Пока он зачитывал затертую до дыр и жутко осточертевшую т/и молитву, девушка, еле сдерживая смех, обменивалась с другом многозначительными взглядами. Кому какое было дело до того, сколько хлеба насущного имеет каждый на земле, когда рядом с тобой сидит поражающий воображение мальчишка? т/и не могла оторвать от него глаз. Он будто бы изменился за неделю их разлуки. Ей казалось, Зейн стал выше, стройнее, взрослее и привлекательнее. Только лицо оставалось таким же знакомым. Как только мистер Коул закончил молитву, в следующую же секунду раздался звон посуды, сливающийся в единый звон. У всех разбегались глаза. В Рождество каждый из двух семей мог насытиться тем, чего, может, не увидит еще весь год. Они не живут богато, но того заработка вполне хватает, чтобы держать семью на плаву. И Коулы и Уэльсы, впрочем, как и любые родители делали все возможное, чтобы их дети ни в чем не нуждались. Звон столовых приборов о праздничный сервиз смешивался с голосами, перебивающими друг друга, порой, нарочно. Голоса, истории, рассказанные прежде тысячу раз, смех... А под наспех украшенной елкой лежали небольшие свертки пергамента, перевязанные бечевкой - подарки. - Мама, когда открывать подарки? - дергая мать за край голубого платья ежеминутно спрашивал Робби. И каждый из этих раз, она отвечала ему спокойно и мягко: "чуть позже, малыш". т/и и Зейн не могли перестать говорить, рассказывая друг другу слегка приукрашенные истории, произошедшие за эти восемь дней, задавая друг другу вопросы и отвечая на них. Они позабыли про праздник, позабыли о том, что находятся в комнате вовсе не одни, им было не важно, кто еще мог услышать их разговоры. Невидимый занавес будто бы опустился между ними и остальными. Так бывает особенно часто, когда сильно увлекается кем-то и вовсе перестанешь замечать окружающий мир. Все потому, что этот самый мир открывается тебе в человеке, и чем больше ты в нем прибываешь, тем больше тайн узнаешь. Парень рассказывал о числах, гравитации, популяции питонов - обо всем, что успел прочесть в энциклопедиях и справочниках, - в то время, как  девушка внимательно слушала каждое его слово, пусть и не понимая смысла большинства. Заглядывая в блестящие от переполняющих эмоций глаза паренька, т/и все чаще ловила себя на мысли, что теперь смотрит на друга совершенно иначе. Нет, конечно Зейн ее стал выше и стройнее, изменился не он, а взгляд т/и на него. Совершенно иными глазами она смотрела на него,  поражаясь самой себе и все чаще краснея в те минуты, когда Эдриан невзначай касался ее плеча. Нет, с долей страха думала т/и, нет, Зи мне как брат! Руководствуясь этим, она старательно отгоняла от себя все подобные мысли, принимая их за вздор. Зейн был для нее третьим братом, для которого вместо сказки приходилось читать какую-нибудь статью из местной газеты. И ей безумно нравилась эта его странность. Все его странности. - Время фотографий! - объявила миссис Уэльс. - Быстренько все встали из-за стола и подошли к ёлке. Зейн поднялся вперед т/и, помогая сделать подруге то же самое. Не галантно отодвинул стул дамы, в шутку предложив ей взяться за его локоть. Пока парень слегка посмеивался, девушка смущенно прикусывала внутреннюю сторону щеки, чтобы не улыбаться еще сильнее. Кажется, этим вечером она и так улыбалась до странности много. Все встали возле елки, только один мистер Уэльс отделился от общего строя, взяв на себя роль фотографа. Встав между матерью с Робом на руках и Зейном, т/и вместе с остальными подчинялась команде мистера Уэльса: "Чи-и-из!" Яркая вспышка, ослепившая всех на мгновение, вылетела из замысловатого устройства, и только после этого движение вновь напомнило комнату. - Хайрэм, сфотографируй нас с Фрэнсисом, пожалуйста, - попросила миссис Коул. - Хорошо, становитесь прямо возле елки. Чуть плотнее друг ко другу. Отлично! - И нас, папа, нас с *МИ*, - махнул рукой юноша, взяв за руку девушку и потянув к ёлке. Румянец на щеках т/и выступил больше прежнего. Казалось, теперь вместо щек все лицо и шея покрылись красными пятнами. Она чувствовала грохот сердца, слышала его в ушах и ощущала всем телом, когда он сжал ее руку в своей. Что-то перевернулось внутри хрупкого тельца, от чего она невольно вздрогнула, чувствуя легкий испуг. Каждая клеточка словно стала в тысячу раз чувствительнее.  Она неуклюже шагнула к украшенному шарами и мишурой деревцу. Вальяжно, как ни в чем не бывало, Зейн положил широкую ладонь на талию подруги, слегка приобняв ее. Наверно, он не чувствует этого бьющего по телу тока, с привкусом горечи подумала т/и. - Давайте, ребятки, улыбнитесь. Мы застыли. Отец Зейна сделал фотографию и чуть прищуренным взглядом посмотрел на нас. - Вы как статуэтки. Особенно ты, т/и. Больше живости, посмейся, улыбнись шире. Зейн с любопытством заглянул в лицо подруги, точно как отец, сощурившись. Он внимательно смотрел на девушку с секунду, после чего положил вторую руку с другой стороны талии и внезапно наклонил т/и вправо. Инстинктивно т/и ухватилась за шею парня двумя руками. Из ее груди вырвался чуть слышный визг. Зейн продолжал удерживать ее так некоторое время, пока сверкали слепящие вспышки. - Пусти, Зи! - Неа, - хитро улыбаясь, покачал он головой. Что-то мягкое, даже нежное было в улыбке его тонких губ. - Так ты похожа на обезьянку. - Что? - нахмурив бровки, наконец, рассмеялась т/и. - Сам ты похож на обезьяну! Они с вызовом и чем-то еще, намного более возвышенным смотрели друг на друга. Очередная вспышка и довольный голос мистера Уэльса в ушах: - Просто прекрасная фотография, ребята! Потом проявлю у знакомого и обязательно покажу вам. Просто идеальная. Зейн отпустил т/и, но и после этого ее маленькое сердце продолжало стучать как у кролика. Теперь в нем будто бы что-то изменилось, будто бы появилась частичка... Честно говоря, она сама не знала чего именно это была частичка, но она определенно заставила т/и стать смелее. По обычаю, все заполонили гостиную, продолжив беседу там. Разговоры взрослых, разговоры между детьми... Все это, конечно, здорово, но жутко надоело, имея привычку происходить из года в год. т/и и Зейн сидели в позе лотоса на полу возле дивана, когда юноша мелкого наклонился к девушке и заговорщически прошептал: - У меня есть идея. - Какая? - Пойдем кататься на санках? Все равно скучно, а подарки открывать еще не скоро. т/и задумалась. - А родители не расстроятся, если мы уйдем? - Думаю нет. Посмотри, они так активно беседуют, что им, похоже, все равно, что мы делаем. Тем более это не больше, чем на час. Приподняв уголки рта, т/и кивнула несколько раз подряд. Идея друга не очень вдохновляла. Тихонько выбравшись из гостиной и взяв с вешалки свои пальто, они вышли из дома. На обоих вдруг накатил смех, обычно возникающий у проказников, провернувших какое-нибудь дельце. Девушка слушала смех парня сквозь свой и отвечала про себя то, что не замечала раньше того, насколько он приятный. Может, кому-то другому покажется иначе, наверняка так, но для нее он был самым мелодичным среди других. - Вот только где мы возьмем санки? - умерив смех, поинтересовалась девушка. - Сейчас возьму дома. Папа недавно достал из кладовой старые, но достаточно прочные санки еще со времен своего детства. - А у тебя есть ключ от дома? Зейн вытащил из кармана блестящий в свете фонаря ключ, демонстративно покрутив его у лица подруги. т/и одобрительно приподняла бровь. Сбежав по ступенькам, Зейн побежал к соседнему дому, в дверях которого скрылся меньше, чем через минуту. Шел снег. Крупные хлопья медленно кружили по воздуху, мягко приземляясь куда придется. Снег сыплется мелкой шторкой, мягко падая на землю, заметая следы ботинок прохожих и превращая мир в одну большую белую долину. Они падали на волосы, ресницы, плечи... Даже за шиворот, заставляя южную девушку сильнее зарываться подбородком в пахнущий пылью шарф. И вокруг так тихо. Зимняя, поглощающая любые звуки тишина охватила улицы. За окнами домов горел свет, кое-где проглядывались рождественские картины той или иной семьи. Дверь через дорогу хлопнула, и фигура Зейна вновь была в паре шагов от т/и. В руках юноша держал деревянные санки с металлическими прутьями. На сиденье не хватало одной деревянной дощечки, но в целом они были еще хоть куда. Опустив зимний транспорт на тротуар возле крыльца и взявшись одной рукой за веревку, парень торжественно объявил: - Мадам, карета подана! Улыбаясь и вновь хохоча, девушка осторожно села на санки, уперев ноги в прут перед собой. Она вдруг вспомнила детство, то время, когда отец каждый день зимы возил ее на санках по улице. Кадры счастливого светлого детства. Санки тронулись с места, и на заснеженной дорожке остались первые сантиметры следов. Медленно проплывали мимо картинки сменяющих друг друга домов, магазинчиков, порой людей, не в силах сдержать улыбку при виде катающего на санках девушку парня. Каждый смотрящий на них невольно вспоминал свою молодость или представлял подобный момент из предстоящего будущего. Снег продолжал идти, превращая обычный серый городок в волшебную зимнюю сказку. Вместе с развешанными вдоль улицы гирляндами, украшенными магазинами и домами картина создавала то самое настроение, под влиянием которого тобой овладевает чувство рождественского чуда. Хотелось верить в магию гораздо больше обычного. - Куда мы едем? - В центр, к ёлке, а что? Ты не хочешь? - затормозил Зейн. - Нет-нет, - ответила ему т/и. - Там очень красиво. Санки вновь вернулись к нормальной скорости. Навстречу шли несколько ребят не больше 14 возрастом, нагрева рождественские песни. Их голоса мелодично звучали, сливаясь в единое бархатистое пение. Без праздничных песен Рождество казалось будто бы неполным. Это словно елка без игрушек или дверь без венка. Молодые люди приближались к центру, и по мере приближения украшений на улице становилось все больше и больше. Бесчисленное количество огней превращали ночь в день. Каждый сантиметр пропитан особенной атмосферой. Обвив руки вокруг согнутых коленей, т/и была не в силах оторвать глаз. Сердце так и вздрагивало. Наконец, в центре площади выросла высокая украшенная множеством разноцветных игрушек ёлка, сияющая так ярко, что в первую секунду девушка зажмурилась. Ветвистая, пушистая ёлка была вишенкой на торте для всего города. Каждый житель, проходя мимо нее, гордился величественным украшением. Подъехав как можно ближе, Зейн и т/и стали любоваться ею, рассматривать каждую игрушку и каждую иголочку, поражаясь красоте. Встав с санок, девушка подошла ближе к парню. Она не могла вдохнуть, задрав голову в попытках зацепить глазом звезду на макушке. - Невероятно, - прошептал завороженно Зейн. т/и лишь кивнула в ответ. Слова будто бы позабылись на несколько мгновений. И они вновь погрузились в тишину. Молчали, слушая тишину застывших во времени улиц, а падающие снежинки тут же таяли, приземляясь на их лица. Одна упала т/и прямо на нос, и та чуть слышно рассмеялась, стирая варежкой каплю воды. Зейн повернулся к ней, улыбнувшись уголком рта, от чего вокруг образовалась маленькая морщинка. т/и, кажется, не заметила этого, продолжая смотреть на елку, но, почувствовав на себе долгий взгляд, повернулась в сторону парня. Сколько можно краснеть? Внутри что-то сжалось, когда их взгляды столкнулись в пространстве. Девушка поспешно отвела глаза на зеленый елочный шар. Ей казалось, он смотрит на нее вечно. С такой нежностью... Словно она для него особенная. т/и и была для него особенной. В душе юной девушки зарождалась паника и полное непонимание того, что нужно делать. Она была смущена так сильно, что боялась сделать лишнее движение. Робость полностью завладела ею. - Закрой глаза, *МИ*. - Зачем? - удивленно нахмурила она бровки. - Желание. Загадай желание. - Но зачем? - Когда стоишь перед главное рождественской елкой, нужно обязательно загадать желание, и оно непременно сбудется, - объяснил юноша. - Правда? - удивленно спросила т/и. Раньше она никогда не слышала ничего подобного. Набрав в легкие побольше воздуха и закрыв глаза, т/и начала произносить в мыслях свое желание. Единственное, чего она хотела, так это счастья для всех. Абсолютно для каждого, насколько бы наивно не звучало. Слегка ухмыльнувшись самой себе, она хотела было открыть глаза, как к трубам прикоснулось что-то очень мягкое и безумно тёплое. У скулам прильнули знакомые с детства чуть шершавые руки. Каждая частичка души и тела, казалось, вдруг засияла ярче всех городских гирлянд и даже звезд. Вздрогнув, чувствуя гул внутри, где-то за ребрами, она вновь застыла, и лишь ее объятые варежками руки взяли его лицо. Обоих окатило жаром из ведра. Нечто особенное, понятное только сердцу поселилось отныне в их душах. Счастье. Сердце обоих в тот момент охватило то самое кристально чистое счастье, потому что любовь получила взаимность, потому что две Вселенные, наконец-то, столкнулись. Улыбаясь воспоминаниям, ощущая подступившие у глазам жгучие слезы, женщина в последний раз посмотрела на фотографию и отложила ее в сторону, вновь заглядывая в коробку...