***
Час до начала гонки. На стадионе уже полно народу. Сегодня Николь никак не может проиграть. Надо ткнуть этого Ханта его красивым личиком прямо в грязь. Вот будет забавно. Главного симпатягу «Формулы» сделает девчонка. Лауда улыбается собственным мыслям, надевая комбинезон. Чертов замок наотрез отказывается застегиваться. Николь устало вздохнула, чувствуя, что уже готова рвануть несчастную «собачку» со всей силы. - Помочь? – О, только не это. Снова тон а-ля «Детка, ты не знаешь, от чего отказываешься». Девушка, не оборачиваясь, продолжает тянуть замок вверх. - Обойдусь. Иди лучше машину проверь. Мало ли что. Но Джеймс никогда не отступает от своего. Поэтому уже через пару секунд Николь вплотную стояла к своему заклятому врагу. Он ловко обхватил замок своими длинными пальцами. Лауда уловила запах сигарет и того же одеколона. «Hugo Boss» -пронеслась догадка в кучерявой голове девушки. - Ты ткань «закусила». – С озадаченным видом произнес Джеймс, сдувая мешающую светлую прядь волос. – Сейчас, подожди. Николь впервые в жизни не знала, что ей делать. Личное пространство для нее было неприкосновенным. А сейчас в него нагло влез этот упырь с членом вместо мозгов. Первая мысль – оттолкнуть. Но Лауда стояла так, будто проглотила аршин. Ей было просто интересно, что из этого всего выйдет. Николь в свои двадцать четыре ни разу не была с мужчиной. Она не видела необходимости в физической близости. Иногда гормоны давали о себе знать, но сексуальное напряжение легко снималось за закрытой дверью собственной комнаты. А в данный момент нет никаких дверей. Есть только чужие прикосновения, наглые голубые глаза и тянущее чувство между ног. - Готово. – Прошептал Джеймс. Его горячее дыхание опалило губы Николь. Она лихорадочно пыталась зацепиться за остатки здравого смысла. Будь это не Джеймс Хант, ленивая задница, Лауда бы не сопротивлялась. Но с ним ей не позволяла гордость. Она уже давно посмотрела правде в глаза. Да, ей нравятся эти голубые щенячьи глаза, эта искренняя улыбка, эти волосы, это тело, эти манеры. В конце концов, она ведь тоже девушка. Со своими инстинктами. Но здесь, на «Формуле-1», ей нужно взять себя в руки. Не думать о крепких руках на её талии, о горьком запахе виски, о чужих губах, находящихся в миллиметре от её собственных. Стоп. Николь широко распахивает глаза и все же отталкивает Джеймса от себя. Тот пятится назад. Уголки его губ изогнуты в незаметной улыбке. Теперь он знает, что небезразличен. И это катастрофа. Стараясь выйти из положения победительницей, Лауда хватает шлем и уверенным шагом направляется к выходу. - Встретимся на трассе. – Голос девушки предательски дрогнул. От неснятого напряжения все еще кружилась голова и пульсировало внизу живота. Срочно за руль. Только на высокой скорости можно отвлечься.***
Николь, опустив голову, снова идет подальше от всех. На нее обрушиваются капли шампанского и чужие смешки. Сейчас они тяжелее камня. - Ники! – Джеймс спрыгивает с пьедестала и направляется за девушкой, которая вдруг прошла мимо своего трейлера. Лауда ускоряла шаг. Хант тоже. Эта гонка продолжалась, пока они не добрались до густого отдаленного леса. - Ники, куда ты? Давай вернемся! – Снова крикнул Джеймс. Произошло то, чего он не ожидал. Девушка что есть мочи рванула вперед, пробиваясь сквозь дебри. Хант инстинктивно побежал за ней. Кудрявая головка и красный комбинезон мелькали где-то впереди. Джеймс уклонялся от хлещущих по лицу веток. Еще немного и он настиг свою цель. Лауда оказалась в кольце мужских рук и упала на землю. Блондин, пытаясь выровнять дыхание, прижал Николь своим телом и схватил её руки. - Пусти! Пусти! – Кричала девушка. Джеймс всмотрелся в её лицо. Из карих глаз текли слезы. Крупные, прозрачные. Это было так неожиданно, что Хант чуть приоткрыл рот от удивления. Всегда невозмутимое спокойное лицо Николь вмиг изменилось. Все муки, что терзали её каждый день, сейчас вырвались наружу. Она переоценила себя. - Эй! Эй! Успокойся, истеричка! – Джеймс не знал, что делать. Он просто поступил так, как считал нужным. Обнял Николь. Прижал к себе, как прижал бы родную сестру. Лауда какое-то время барабанила кулачками по широкой мужской груди, пытаясь высвободиться. Но потом обмякла в руках собственного врага. Она всхлипывала, кусала губы, пытаясь заглушить боль поражения. Хант гладил её по голове и смотрел куда-то вдаль «стеклянными» глазами. Николь шептала: «Ненавижу, ненавижу…» Толпа бесновалась, распивая спиртное. В небе взрывались фейерверки. В лесу, далеко от всего веселья, обнявшись, сидели заклятые враги. Это ярое соперничество. Этот огонь в крови. Эта ненависть. Раньше казалось, что все это сплошная головная боль, но сейчас это просто необходимо. Это зависимость.***
После того случая в лесу, Николь еще больше стала избегать Джеймса. С каждой встречей одаривала его все большей порцией яда. Хант реагировал как всегда. Он уже увидел истинное лицо этой девушки. Как бы забавно это не прозвучало, но Джеймс, будучи врагом Николь, знал её лучше, чем кто-либо. Именно поэтому Лауда так боялась его. Да, боялась. Потому и бранила, что есть мочи. Порой Николь забывала о своем страхе и начинала нормально общаться. Даже улыбалась. Лучшего зрелища Джеймс не мог наблюдать. Он начал чувствовать ответственность за эту упрямую гонщицу. Он изменился под её влиянием. Её улыбка была для него, как капля воды после долгой засухи. Он старался запомнить её такой. Милой, нелепой, забавной. С ямочками на щеках, неровными белыми зубами и курносым носом. Однажды Джеймс встретил её в баре. Это было в Германии. За день до Гран-при. Тогда блондин впервые увидел её в простой одежде. Черные обтягивающие джинсы, ботинки-оксфорды и коричневый пиджак поверх белой рубашки. Она сидела за барной стойкой, потягивала коктейль и смотрела куда-то вдаль, словно о чем-то задумалась. Хант уверенно проследовал к ней. Громко заказав себе бурбон, он привлек внимание Лауды. За секунду на её лице промелькнуло неисчислимое количество эмоций: удивление, недоумение, радость, злость, печаль и, наконец, безразличие. - Что ты здесь делаешь? - Да вот, решил немного расслабиться перед гонкой. Не ожидал увидеть тебя в подобном месте. Ты же такая правильная. – Джеймс ухмыльнулся и сделал первый глоток. Янтарная жидкость опалила горло. Хорошо. - Завтра «смертельный заезд». Самое время нарушать правила. – Гордо отчеканила Лауда. Хант мысленно ликовал. Значит, не только она изменила его, но и он её. Маска равнодушия дала трещину, когда помутившийся взгляд карих глаз остановился за расстегнутом вороте голубой рубашки Джеймса. Он нравится ей. Хант давно понял это. Еще четыре года назад, там, в палатке. Эта симпатия была одной из причин истерики Николь в лесу. Ей было противно осознавать, что она влюбилась в собственного конкурента. Человека, причинившего ей столько боли. Спустя пару стаканов бурбона Лауда осмелела. Даже на стойку залезть пробовала, но Джеймс её удержал. Из бара они выходили в обнимку. Николь горланила песни Pink Floyd, жаловалась на своего папашу и на самого Ханта. "Ты неисправимая задница, Джеймс! Но красивая задница!" - кричала она на всю улицу и пьяно смеялась. А мистер "неисправимая задница" прижимал её к себе и улыбался. Он привел её к себе. Напоил чаем, помог раздеться, уложил на свою кровать. Сам устроился на полу. Боже! Наверно, завтра Земля остановится! У Джеймса Ханта в постели лежит раздетая девушка, а он валяется, посапывает в ковер. Примерно в три часа ночи блондин открыл глаза. Он почувствовал чьи-то прикосновения. Николь сидела рядом с ним, перебирала пальцами его непослушные волосы. По её лицу было видно, как она решает что-то очень важное для себя. Только спустя пару мгновений Джеймс заметил, что Лауда осталась в одном нижнем белье. - Я хочу, чтобы ты знал. – Хрипло начала Николь. – Ты все равно ужасный осел. Я все еще ненавижу тебя. - Я знаю. – Только и ответил Джеймс, прежде чем почувствовал тепло чужих губ. Поцелуй получился довольно неловким. Николь явно не хватало практики. Но Хант терпеливо направлял её. Прикусывал её губы, исследовал языком девственный рот, срывая первые стоны наслаждения. Лауда снова запустила пальцы в светлые волосы Джеймса, когда он начал ласкать её грудь, постепенно спускаясь ниже. Когда опытный горячий язык гонщика коснулся промежности девушки, она сквозь зубы прошипела: «Придурок». Она шептала: «Ненавижу», когда Хант быстрыми рваными толчами проникал в неё. Блондин зарывался носом в её спутанные кудри, вдыхал запах лилий и бурбона, прижимал к себе хрупкое тельце, желая полностью овладеть им. Лауда целовала его шею, царапала спину, припадала к влажным губам. Бешеный танец ненависти и любви. Они словно знали, что завтра, после Гран-при, их жизни изменятся навсегда.***
Раннее утро. На лондонском кладбище тихо. Шелестят деревья, ветерок колышет траву. По тропинке одиноко бредет женщина в спортивной куртке и красной кепке. Она остановилась у одной из могил. Положив рядом одинокую белую розу, она прикоснулась губами к холодному надгробию. - Ты всегда был похож на белую розу. Такой же светлый, красивый, манящий. – Женщина взглянула на алые следы шипов цветка на своих пальцах. – И жестокий… Выпрямившись, Николь кинула последний взгляд на выбитое имя – «Джеймс Саймон Уоллис Хант», и побрела прочь. Теперь она лишилась единственной зависимости – конкуренции. Она еще долго будет нарочно сдирать коросты с порезов. Чтобы помнить о той розе. Помнить о нем.