Исповедь Колосажателя.

      - …Она умирала у меня на руках... Та, ради кого я рискнул всем. Ради кого я пошел наперекор своей сущности, своим убеждениям. Да что там - здравому смыслу! До рассвета оставалось каких-то полчаса. Полчаса до восхода солнца, который должен был стать моим триумфом. Победа над турками силами одного-единственного человека, отпившего крови вампира и сумевшего сберечь свою человечность.       Оглядываясь назад, я пытался понять, мог ли я поступить иначе? Было ли мне по силам остановить Мехмета иным способом? Щедрой данью, переговорами... Сколько раз я возвращался к тому моменту, когда, сидя напротив турецкого властителя, я надеялся уговорить его взять в свое войско меня, но не трогать моего сына. Я считал, это равноценно - ведь вражеские войска бросались в бегство при одном только звуке моего имени. Но Мехмету не нужна была легенда. Мехмету была нужна армия. Сотни хорошо обученных воинов, которые без сожаления убьют и без сожаления умрут.       Мехмет знал: если Ингерас повторит мою кровавую судьбу, это уничтожит меня, деморализует пострашнее, чем разгром моего войска.       Но было еще кое-что, что удерживало меня от этого нелегкого шага. Мирена. Когда-то давно я дал ей слово мужчины, что турки не получат нашего наследника. Долг князя требовал отправить сына и других детей в армию захватчиков, но долг отца и мужа не позволял мне сделать этого. В той степи, когда мы встретились с турецким отрядом, я еще не знал, какие чувства одержат верх. И только увидев полные отчаяния глаза жены, которая во всем мире могла положиться лишь на одного меня, я принял свое решение. Крепко сжав в руке верный меч, я решительно бросился на врагов. Ни один не ушел от меня живым.       Я понимал, что развязал войну, и теперь Мехмет сравняет Трансильванию с землей. Помощи ждать было неоткуда. Надеяться на Божье чудо - глупо. И тогда я пошел к дьяволу.       Стоя лицом к лицу с монстром, я действительно не испытывал страха. Да и к чему было бояться того, кем я сам мог стать? Я был нужен вампиру, а вампир был нужен мне.       И я получил то, что мне было так необходимо. Неограниченную силу, нечеловеческую мощь. И был уверен, что справлюсь с ней, покорю ее. Я не знал, насколько непосильной окажется эта ноша. Серебряное кольцо нестерпимо жгло кожу, солнце же выжигало ее до костей. Я не боялся боли. Воспитанный жестоким владыкой, я познал такую боль, которую мало кто выдержал бы. Но я оказался не готов к одолевавшей меня жажде крови. Крошечная царапина на коже товарища вызывала во мне нестерпимое желание вонзить зубы в шею жертвы и высосать всю его кровь до последней капли.       Тяжелее всего было рядом с женой. Я думал, что смогу убежать от своих новых способностей и снова почувствовать себя человеком, мужчиной, в ее объятиях. Но в минуту близости я услышал, как её сердце разгоняет по венам кровь, как пульсирует артерия на белой шее любимой... В тот момент я сгорал вовсе не от страсти. Меня терзало чувство невероятного голода. Жажда крови усилилась, как никогда. Мне казалось, что я отдал бы полжизни и всю Трансильванию за один только глоток крови Мирены.       И вот она умирала у меня на руках, умоляя сделать этот роковой глоток. Жизнь стремительно покидала ее молодое и прекрасное тело. Последняя воля моей супруги была обращена к спасению сына. Любой ценой, даже такой. И я готов был эту цену заплатить. Как странно расставляются приоритеты... Пару часов назад я был уверен в своей победе. И вдруг мир перевернулся. Боль вины за Мирену – я не смог уберечь её. А теперь мог потерять и Ингераса. И я понял, что назад дороги уже не будет. Секунды бежали, я сделал судорожный вдох и быстро склонился к умирающей жене, буквально вгрызаясь в ее плоть…       Я снова наполнил до краёв свой бокал и нерешительно взглянул на сидевшую рядом девушку. Она молчала, но её взгляд требовал от меня продолжения рассказа.       - Помню, что, утоляя жажду, я не испытывал удовлетворения или облегчения. Меня охватила лишь ярость по отношению к тому, кто был мне когда-то верным товарищем. Вот чьей крови я готов был напиться сполна.       Глядя горящими глазами на разоренный монастырский замок, я уже знал, что делать. Боясь вкусить человеческой крови, я терпел три дня, однако томление было так мучительно, словно я ждал добрых три сотни лет. Теперь я был готов принести любые жертвы, чтобы спасти единственное напоминание о том, что я был человеком - свое дитя. И я обратил своего соратника. Не прошло и получаса, как все, кто укрылся на время битвы в монастыре, стали злобными, мучимыми жаждой крови, тварями.       Я видел перед собой лишь цель - спасение Ингераса и месть Мехмету. Средства к достижению этого были не важны. Оставив турок на развлечение своим подданным, я смело вошел в султанский шатер.       Признаюсь, я недооценил Мехмета. Он рассыпал по полу собранную дань - серебряные монеты - и сделал прореху в шатре. Солнце светило сквозь отверстие, озаряя Мехмета и делая его недоступным для меня. Я убедился, что Ингерас жив, и вступил в единоборство с Мехметом. Это был тяжелый бой. Каждый шаг по серебряному полу отзывался во мне страшной мукой, а силы стремительно покидали меня.       Но сдаваться я и не думал. Слегка поддавшись, я перевел дух. Я знал, что Мехмет будет смаковать миг своего триумфа и не прикончит меня сразу. Он уже праздновал победу, когда я резко вскочил на ноги. Несколько точных движений, и я, не давая завоевателю опомниться, впился зубами в его сонную артерию.       Долгожданная смерть Мехмета могла обернуться моим собственным триумфом, но этого не произошло. Я был заведомо побежденным. Я проиграл войну в тот миг, когда любимая сорвалась с монастырской башни. Моя битва за честь и свободу родной земли обернулась личной местью. За гибель жены, за похищение сына. Однако победа над Мехметом должна была означать безопасность для моего наследника. И вновь я ошибся.       Голодные кровожадные твари были порождением моей жажды мести. А сейчас они жаждали расправиться с единственным оставшимся в разоренном турецком лагере человеком - с моим сыном. Я уже убеждался в неблагонадежности моих подданных тогда, в стенах монастыря. Разоблаченный одним из монахов, я чуть не погиб, когда народ, поддавшись суеверному страху, попытался сжечь меня живьем в сарае. И вот теперь эти люди, ставшие монстрами, хотели крови моего Ингераса. Тот же монах появился как нельзя кстати. Я передал сына этому размахивавшему Распятием человеку, зная, что сейчас облака откроют дорогу смертоносным для вампиров солнечным лучам. Так и случилось... Мне было жаль только одного - что Ингерас станет свидетелем этой жуткой сцены. Но у меня был только один путь. Только так я мог защитить сына и весь мир от меня и мне подобных чудовищ...       Я задумчиво посмотрел на камин сквозь свой бокал, до середины наполненный красным вином. Напиток искрился, переливаясь всеми оттенками алого. Когда-то мою судьбу решили капли человеческой крови, и сейчас я вспоминал об этом, глядя на жидкость в бокале.       Отпив глоток, я посмотрел на свою собеседницу:       - Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшим…       Она подняла на меня свои блестящие глаза и чуть улыбнулась:       - Нисколько, - слегка дрожащим голосом ответила девушка. - До сегодняшнего вечера я считала сумасшедшей себя. Сколько раз я видела эту историю в своих снах. И вот ты тут, сидишь и рассказываешь о том, что мне и так известно. То, чем я ни с кем не могла поделиться…       - Мина… - выдохнул я и, взяв её за руку, с нежностью прижал к своим губам её тонкие пальчики.       ---fin---