The final step

В августе Костя должен был приехать в Сочи. У Ги был день рожденья, и он намекнул, что собирается Константина «кое с кем познакомить». Костя к предстоящим смотринам отнесся настороженно, но Ги обижать не хотел. Долго выдумывал подарок, в итоге заказал ему кулон: выточенный из слоновой кости клык, оправленный в серебро. Получилось очень необычно и очень индивидуально – под стать Хадзису. Золотарев отсчитывал дни, продумывая, что взять с собой. Заранее заказал билеты. Но не поехал. После возвращения из Греции все завертелось в диком ритме: встречи, показы, фотосессии… Костя до последнего был уверен, что вырвется хотя бы на пару дней. Но планы рухнули в одночасье – Славик нашел какого-то перспективного инвестора. Его нужно было обхаживать, развлекать и нравиться изо всех сил. Сам Слава подавал пример правильного окучивания «богатеньких буратин», везде таская Костика за собой. И Золотарёв мотался с ними по городу, слушал бесконечные истории дяди о дорогих курортах и вечном беззаботном лете, а сам вспоминал Неа-Муданию, Ги со смешным комельком, который он сооружал из волос, прежде чем лезть в воду, и многочисленные забегаловки без дизайнерских изысков, зато с вкуснейшей местной кухней и колоритными владельцами. В «буратине» не было не только колорита, даже обаяния. Костик делал вид, что не понимает интереса господина инвестора к собственной персоне и ни на шаг не отпускал от себя Славу. Поздним вечером накануне того самого дня он позвонил и попытался объясниться. Услышал холодное «я все понимаю» и свернул разговор. На следующий день написал смс-ку с кучей сердечек, а в ответ прилетело «Спасибо». Инвестор согласился на их условия, настояв, что Косте в проекте будет отведена главная роль. Кроме того, плановые съемки и показы никто не отменял. График был расписан по минутам. Слава бдительно следил, чтобы Костя ни на что не отвлекался, а Костя все еще надеялся вырваться. Ждал, что Ги соскучится и приедет. Но Георгий не приезжал. Телефонные разговоры становились невыносимой мукой: вопрос «как дела?» тянул за собой дурацкие обвинения и бессмысленные разборки. Не спасало даже тихое «скучаю» и ещё более тихое «люблю». Взаимные придирки с каждым разом становились все более явными. Костя нервничал и заводился с пол-оборота. Но еще хуже было разговаривать в скайпе, когда Костя Георгия видел. Пальцы сводило от желания потрогать, поцеловать, прижаться, забыться… Через два месяца Золотарев начал срываться в истерике: – …ты же можешь приехать! Ты начальник, что тебе стоит?! – Не могу. У меня сезон, работа. – У меня, блядь, тоже сезон! – Костя… – Что?! Что? Если бы ты хотел! Если б хоть немного скучал!.. Он швырял трубку, а потом писал бесконечные смс с просьбой ответить на звонок. На время они успокаивались, потом все начиналось снова. Георгий ему снился, часто. Костя просыпался то в раздрае, то до предела возбужденный, и в итоге спать не хотел совсем. Дело дошло до снотворного, которое выписал врач, знакомый Славика. «Меньше стрессов, молодой человек», – повторял он, – «не стоит так нервничать». Не объяснять же доброму доктору, что скучаешь по мужику, который за тысячи километров, и которого, кажется, ты уже потерял. Осенью работы стало невыносимо много. В какие-то моменты, особенно после тяжелой ночки с алкоголем и кучей едва знакомых людей, Костя думал: пора все бросить, сказать Славику, что его заебало, рвануть в Сочи и уже там лицом к лицу выяснить все до конца. Нужен ли он еще? Желанен ли? Просто уткнуться в грудь и выдохнуть. Но как только выветривался хмель, Костя понимал, что не сможет, что то, чем он занимается, это единственное, что умеет и по-настоящему любит, а сидеть на шее Хадзиса – не вариант. По крайней мере, для Костика. Под Новый год он ждал, что Ги позовет его к себе отметить праздник. Что, наконец-то оставшись вдвоем, они начнут все еще раз. Даже попытался намекнуть, что никаких планов у него нет. Ждал… Но Георгий уехал в Грецию без него, и когда Золотарев узнал, то сорвался окончательно: вспомнил, что Слава звал на пафосную новогоднюю тусовку, и поехал. Он хотел забыться, и ему помогли: алкоголь, трава, таблетки… Феерический угар, отсутствие границ и полностью отключенный мозг. Костя плавал где-то между реальностью и сном. Ему было хорошо. Горячие поцелуи и собственнические касания, бывшие пределом мечтаний, наконец-то сбывались. Он подставлялся и прогибался под напором и жаждал, чтобы это длилось вечно. Он выстанывал «Ги-и-и» и цеплялся за широкие плечи. Вот только… Только Ги можно было тянуть за волосы, Ги никогда не называл его «Костичкой» и «хорошим мальчиком». Костя выплыл из дурмана и почувствовал уже влажные, гадкие поцелуи и липкие потные ладони на бедрах. И при попытке перевернуть его на живот резко вскинулся. Обвел осоловелым взглядом комнату, вгляделся в того, кто был с ним, и обреченно застонал. Тот самый перспективный инвестор попытался вновь притянуть его к себе. Костик рванул из комнаты, едва успев схватить с пола рубашку, и вылетел на морозный воздух. Тяжело дыша, пришел в себя, стараясь не придушить себя собственными руками. Дойти до того, чтобы трахаться с каким-то папиком в випе! Он надел рубашку и снова зашел в клуб. Долго стоял в туалете, умывался, успокаивался. Больше всего на свете он хотел услышать, что еще нужен Ги, что тот приедет, заберет его, и все каникулы они будут вместе. Костя достал телефон и набрал выученный наизусть номер, но Георгий раз за разом сбрасывал его звонки. Костик боялся думать, что это конец, что нет никакой перспективы, что наверняка Хадзис уже нашел себе кого-то, а неуравновешенная моделька ему на хуй не уперлась. Но даже если так, то он должен был честно об этом сказать! Сбежал, как и в первый раз, едва возникли сложности. Но теперь Костя уже не рванет за ним, ничего не будет выяснять, а прямо сейчас и напишет, что… «нам надо расстаться, мне осточертело». Костя едва успевал за своими мыслями. И когда подумал, что сначала надо остыть, а потом писать, то сообщение было уже доставлено. Золотарев побился затылком о стену и… надеялся, что Ги напишет «не горячись», или «нам надо встретиться», или «я приеду». Но ответом ему было холодное «как скажешь». *** Георгий нажал «отправить» и выключил телефон. Все сказано, нечего добавить, да и надеяться, в общем-то, не на что. Когда они вернулись, он верил, что все изменится. Формат этого дистанционного романа уже откровенно изжил себя. Расстояние никак не желало обострять чувства и связывать крепче. Оно выматывало, как гиря на ноге у арестанта. Благодаря современным технологиям ты в любой момент мог окунуться в иллюзию совместной жизни – услышать и даже увидеть. Но потом телемост таял под тяжестью ежедневных дел, и все понятнее становилось, что просыпаться в одной постели важно. Важно разговаривать, чувствуя запах, слыша неискаженный динамиками голос. В конце концов, даже высказать претензии лучше лицом к лицу. Устраивать скандалы по скайпу – было в этом что-то жалкое. Ги долго не мог поверить, что Костя остается в Москве и не прилетит к нему на день рожденья. Дело было не в том, что Хадзис чувствовал себя покинутым и обделенным вниманием. Просто он, наконец, решился представить своего любовника семье. Посредником должна была стать старшая сестра, которая на тот момент гостила в Сочи – пыталась забрать племянника, неразумно отправленного в ссылку, обратно домой. Двадцатилетнему оболтусу Яни в России нравилось. Нравился отель, нравился сдержанный дядя, которого все побаивались, нравилась работа, в которую его ткнули носом. Он быстро втянулся в странный ритм курортной российской жизни и наотрез отказывался возвращаться в университет. Звонки и письма становились все настойчивей, но наследник бизнеса упрямился. Тогда было решено отправить гору к несговорчивому Магомету, и Елена села в самолет. Она была рассудочна и рассудительна – качества, за которые ее очень любил Ги. Она единственная в семье не считала его «склонности» проявлением упрямства и желанием досадить старшему поколению. Именно с ней Хадзис связывал определенные надежды. На этот раз для него все было серьезно. Это он и собирался объяснить родным. Но Костя не прилетел. Его оправдания раздражали, его бесконечные «люблю», «скучаю» уже не служили противоядием для отравы, которую Ги носил в себе. В голове Хадзиса все время крутилось «недостаточно». Недостаточно хорош. Недостаточно нужен. Не настолько важен, чтобы отменить очередной показ или послать Славика к черту с очередным проектом. Ги ненавидел Костину работу. Тот принадлежал слишком многим благодаря ей, а должен был принадлежать ему одному. Он услышал Костино робкое «нет планов», но побоялся превратить Новый год в безобразную финальную точку. К тому же его ждали в Греции. Патриарх сильно сдал в последнее время, и нужно было обсудить с ним дальнейшие планы передачи власти. Так что он уехал один. И когда в новогоднюю ночь получил смс-ку «нам надо расстаться», то в ярости отстучал «как скажешь». 1 января. Самое время начинать новую жизнь. Но жизнь не началась. Заботы остались старыми, только увеличились в объеме. Наследника велено было экстренно натаскивать, и в Россию они вернулись вдвоем. При Яни Георгий должен был вести себя безупречно. И он достойно играл свою роль всевидящего и всемогущего отельного божка. Личная жизнь на этом фоне отсутствовала. Он вообще заметил, что потерял к ней вкус. Видимо, сильно потратился на московскую рыжую бестию, которая больше не появлялась на горизонте. Он стал излишне жесток и придирчив. Персонал тихонько шептался по углам, обвиняя управляющего в самодурстве, и только Нико отважился ляпнуть, что несчастные девчонки, которых Ги гонял из-за любой мелочи, ни в чем не виноваты, не надо смешивать котлеты и мух. Георгий тогда наорал на него и предложил не лезть куда не просят, а заниматься своим. Потом, отказав на собеседовании идеальному кандидату на должность – обладателю буйной рыжей шевелюры, – задумался. Раньше личная жизнь и работа были отделены друг от друга бронированными переборками. При внештатной ситуации в одном отсеке второй был в относительной безопасности. Сейчас же все шло к черту. Ги извинился перед Нико и начал ежедневную борьбу по обуздыванию гнева. Он заставлял себя не реагировать сразу на проступки и провинности. Установил для себя правило 15 минут – обвинения и оправдания выслушивал только после отсрочки в четверть часа, это помогало снизить риск уволить кого-нибудь в запале. Все более-менее устаканилось к весне. Ги нашел «запасной аэродром» – тихого одиночку, который приезжал в город раз в две-три недели по работе, останавливался в их отеле, проводил в постели Хадзиса пару часов и исчезал без упреков и планов на будущее. В тот день Ги спустился вниз, где его ждал Яни, чтобы отправиться на очередную деловую встречу. В холле было малолюдно, официанты разносили кофе развалившимся на мягких диванах клиентам, секьюрити маячил в районе лобби-бара, а вот за стойкой ресепшна никого не наблюдалось. Георгий подошел поближе – обе дежурные, спрятавшись в уголке у открытой двери, что-то рассматривали на планшете, возбужденно переговариваясь. – А я тебе говорю, это он. – Просто похож. – Что ты мне рассказываешь – я его видела. Он тут несколько раз останавливался. Ну, смотри, Константин Золотарев, он самый. – Дай посмотреть. – Лучше мне, – Хадзис протянул руку и уставился на резко ставшую пунцовой Анечку. – Георгий Константинович, а мы тут…– попыталась оправдаться она. – Я вижу, – сказал Ги, – и я жду. Планшет перекочевал из рук в руки, и Хадзису потребовалась вся сила воли, чтобы сразу не впиться взглядом в экран. – Дай мне 10 минут, – обратился Георгий к Яни, который устроился на высоком барном стуле и потягивал холодный чай. Он ушел в кабинет, закрыл за собой дверь и только там позволил себе углубиться в чтение. «Сорван показ… травма на подиуме… известный своими откровенными фотосессиями Константин Золотарев… серьезный перелом… закат карьеры». Как обычно, журналюги не поскупились на истерику. Ги не понаслышке был знаком с пишущей братией и, по привычке, попытался вычислить, на сколько процентов информация соответствует действительности. Сетевая желтая пресса, как стая попугаев, крикливо распространяла сплетню, все больше обрастающую шокирующими подробностями. Когда Ги добрался до «возможного преднамеренного устранения конкурента», он понял, что у него есть только одна возможность разобраться в случившемся в далекой Москве. Благо он не удалил из контактов телефон Славика. *** Костя себя выматывал. Брался за все подряд, ни от чего не отказывался и ни на что не жаловался. С ним практически любой проект проходил гладко. Он мог стоять перед камерой сутками и часами полировать подиум. Все было прекрасно, вот только огня не было, запала, искры. Того, что в Костике любили все: дерзкий, игривый взгляд, пластику молодого хищника, вызов и обаяние. Костя послушно следовал всем указаниям, ничуть не меняя образ, не привнося что-то от себя. Фотографы жаловались. Жаловались девочки-гримеры, у которых на мейкап уходили часы, чтобы взгляд «играл», а потерянный и покорный Золотарев вызывал жалость, а не желание. Слава отмахивался, отрезая все попытки поговорить жестким «не преувеличивайте, это работа». Он был поглощен проектами, планами, амбициями. Пер напролом, не замечая ничего, тащил за собой Костю и еще пару перспективных моделей. И только сейчас, сидя в кресле напротив палаты Кости, Слава увидел ситуацию со стороны: он загонял Костю в угол. Условиями, контрактами, обещаниями лучшей жизни. А любые попытки сопротивления давил, любое упоминание выходных перечеркивал, а если слово «выходные» шло в паре с «Ги», то тем более. – Он должен понять, что это тоже работа, – отчитывал Слава Костю. – Должен тебя принять и должен тебе верить. В конце концов, он же не просто временный любовник! И организовывал для Золотарева очередную фотосессию. Не видел, что тому уже не интересно, не замечал, что все идет прахом. Не работа, жизнь. В работе, наоборот, все было шикарно. Им светил умопомрачительный контракт на несколько лет, безграничные перспективы и безумные деньги. Слава летал, готовил документы и стартовый показ, который был вообще-то простой формальностью. На документах уже стояли размашистые подписи, и Слава видел грядущий успех наяву. Вот тогда он был готов отпустить Золотарева на все четыре стороны. На время, конечно. Но, похоже, Костю теперь придется отпускать навсегда. Славик верить не хотел. Он до последнего не верил. Даже когда увидел Костю на полу со странно вывернутой ногой. И только спустя сутки в больнице информация уложилась в его голове. Серьезный перелом, возможная хромота, длительный реабилитационный период. «И это ему еще повезло!» – говорил врач и нахваливал того, кто вовремя оказал первую помощь. Слава помнил, как рвали на Косте дизайнерскую одежду и безумные ботинки, чтобы освободить ногу, и самого Костю с больным, ошалелым взглядом, сжимавшего его запястье так, что остались синяки. Ещё Слава помнил, как Костя впервые открыл глаза в палате после того, как проспал почти сутки. К тому времени Слава устал отвечать на телефонные звонки с соболезнованиями и пожеланиями выздоровления и расписываться за букеты. Но когда Костик оглядел свою палату, его сорвало в истерике. Сначала шипящее, а потом паническое «Убери их! Убери!». Костя дотянулся до ближайшего букета на тумбочке и свалил на пол. А Слава не знал, что ему делать: то ли бежать и выбрасывать цветы, то ли успокаивать Костю, которого трясло. – Как будто я уже умер, – проговорил Костя, когда уже успокоился. – Убери, пожалуйста. И Слава вынес все принесенные цветы. Что-то осело в кабинетах, что-то действительно пришлось выбросить. Когда Слава впервые явился в агентство из больницы, думал, разорвет в клочья всех, найдет и сам задушит того, кто все подстроил: сомнений, что это вовсе не «несчастный случай», лично у него не было. Но его вовремя перехватил Глеб с коротким «Я сам». Славик сдался. Правда, лучше уж он, в запале можно было натворить дел. А Костя совсем сник. На разговоры и приветы, которые Славик обстоятельно передавал, не реагировал. Режим питания, здоровый сон и абсолютно пустой взгляд. Слава боялся, что когда Костя выйдет из больницы, сорвется окончательно. Он в один момент лишился всего: работы, мечты, партнера… Славик первым делом подумал о Хадзисе: последние месяцы он все время хотел ему позвонить, но не успевал выискать номер в телефонной книге из-за постоянных неотложных дел. Злился на него страшно. Как можно запросто бросить человека, который дорог? Которому так много отдал. Который был верен несмотря ни на что. Который рвался к тебе, который только о тебе и думал. Ему так просто удалось все перечеркнуть: даже не приехал, не выяснил, не поговорил! Хадзис позвонил на следующий день сам и, по закону подлости, в самое невовремя. На общем нервяке Славу понесло сразу, как только Георгий обозначил вопрос. Славу распирало, он бил по самому больному, сыпал обвинениями, выговорил все, что думал и что додумал, сообщил о диагнозе и добавил мрачные перспективы. Слава вывалил на Георгия всю злость, раздражение и бессилие, которые накопились за это время, и только когда запас слов иссяк, устало спросил: – Так чего же вы хотите, господин Хадзис? *** Георгий выслушивал истерику битый час. Как только ему казалось, что моралите в этой отповеди близко, Славик заходил на следующий круг. Ги не прерывал и не пытался вставить комментарии – Костин антрепренер явно был очень испуган, и ему нужно было куда-то деть свой страх. В дверь пару раз заглядывал Яни, Ги качал головой, взглядом указывая на прижатую к уху трубку, племянник кивал и исчезал. Наконец, Славик иссяк. – Так чего же вы хотите? – услышал Ги. – Хочу знать – как Костя, – обозначил он, – и могу ли я чем-то помочь? – Вы уже помогли, – устало отозвался Слава, – оставьте его в покое. – То есть лекцию о жестокости и безответственности вы читали мне, Вячеслав, именно для того, чтобы я отстал? – Да. – Мне так не показалось. – Георгий Константинович, ему сейчас очень плохо, больно, и вы со своей милостыней все еще больше испортите. – Милостыней? – удивился Георгий – Что вы имеете в виду? – Выразите соболезнования, пришлете букет, а я потом буду его из петли вытаскивать? – Слава, вы излишне драматизируете, и мне это не нравится. Костя – взрослый самостоятельный человек, а не истеричная барышня. Вы это знаете не хуже меня. Так что не надо ради красного словца кидаться такими обвинениями. В голосе Хадзиса прорезалось раздражение, что, в сочетании со всегдашней холодностью в адрес Славика, до невозможности последнего взбесило. – Вам-то откуда знать? Вас здесь нет! – Нет. Именно поэтому я звоню вам, – оборвал его Хадзис, – Ему что-то нужно? Деньги? – Обойдемся, – прошипел Слава. – Хорошо, – легко согласился Ги. – Сейчас рядом вы, но когда его выпишут… – Это будет нескоро, – не выдержал Славик. – И тем не менее, – не дал сбить себя Ги, – когда его выпишут, с кем он останется? Вы, насколько я понимаю, не сможете быть для него сиделкой. – Знаете что!.. – Вячеслав, может быть, вы хоть раз меня дослушаете? Слава уже начал понимать, что нашел в этом капиталисте порывистый и бессистемный Костя. Такому хотелось отдать руль и тихо свернуться на пассажирском сиденье. – Я слушаю. – Прекрасно. Я предлагаю перевезти Костю после выписки сюда. У меня есть домик в Адлере, на берегу моря. Костя любит море, – уже тише добавил он. Слава молчал. – Я обеспечу ему полноценный уход. А если он не захочет меня видеть, даже близко не подойду. – Вам-то это зачем? – наконец выдавил из себя Славик. – Вы вряд ли поймете, – сухо сказал Хадзис. – Подумайте над моим предложением и позвоните мне. – Хорошо, – вздохнул Слава, – я подумаю. На том и расстались. Ги отправился на встречу, на которую и так безбожно опаздывал, но был рассеян, и Яни взял переговоры в свои руки. После, в машине, Георгий задумчиво выдал: – Мне кажется, тебе пора дать больше самостоятельности. Ты неплохо справляешься, но пока ты ходишь за мной на веревочке, по-настоящему ничему не научишься. Племянник посмотрел на него слегка ошалевшими глазами: – А ты? – А я устал, – сказал Ги, – хочу жить для себя, построить дом, завести собаку, вырастить сад. – Кровь предков в голову ударила? – попытался пошутить Яни. – Возраст, – ответил Хадзис, аккуратно разворачивая машину. *** Мозгом Славик понимал, что предложение Георгия самое правильное. Идеальный вариант. Но кипящие под кожей злость и обида за Костика не давали вот так просто взять и согласиться. Тем более, первым делом следовало поговорить с самим Костей. С разговором не складывалось. Слава несколько дней ходил вокруг да около, но никак не мог решиться. Не мог правильно подать предложение, подобрать слов, да и реакция Кости была непредсказуема. Хотя, глядя на этого Костю, Слава вообще не понимал, на что тот может среагировать. Золотарев сильно похудел, осунулся. Он не включал телевизор в своей люксовой одноместной палате, не брал в руки журналы, которые Славик приносил пачками. Когда Слава приходил, он наблюдал одну и ту же картину: Костя слушал музыку, заткнувшись наушниками, и смотрел в окно. Он исправно выполнял все предписания, без аппетита ел и снова возвращался взглядом к окну, будто там было что-то важное. За стеклом стыло серое небо и голый пейзаж московской весны. Что видел сам Костик, Слава не знал и боялся спрашивать. Единственный момент, когда Слава заметил какие-то эмоции на его лице, это когда Костя впервые встал на костыли: неловко, сложно, но Слава видел, с каким упрямством и злостью он это сделал. Слава знал, что иногда Костю навещал Кирилл, но зачем, не спрашивал. В присутствии Золотарева старался не отвечать на звонки и уж тем более не говорить о делах. Большую часть времени они молчали. Легче было, когда гуляли по парку при больнице. Наконец, Славик решился рассказать, долго искал слова, но разговор неожиданно начал сам Костя. Они как раз сели на одну из лавочек во дворе, Костя сосредоточенно пристроил рядом костыли. – Слава… – Да? – Извини. Славик удивленно уставился на него. – Что? – Ну… Сорванный показ, контракт. Там же неустойки бешеные, да? – Костя осторожно взглянул на него. – Я возмещу все, ты не думай, у меня есть… – Я сейчас сделаю вид, что ничего этого не слышал, а ты скажешь что-то другое. – Но, Слава… – Стукну же, Золотарев. Неустойки были бы, если б ты сказал: «не хочу, не буду», а это, – Славик кивнул на костыли, – совершенно другой случай. – Значит, зря я считал…. – Что? – Уехать хочу, Слав, – Костя посмотрел на небо. – Куда-нибудь… – К морю, – закончил тот. – Может, и к морю. Красному какому-нибудь. Или Каспийскому. – А Черное чем не угодило? Или Средиземное? – Слав, – Костик тряхнул головой. – А что? Домик в Адлере это не так уж и плохо. – В Адлере? – Ну да, – Слава поковырял отлупившуюся со скамейки краску. – Слава? – М? – Ты ему звонил?! – Нет. Он звонил сам, – Слава стряхнул с руки шелуху. – Когда? – Неделю назад. – И? – Тебе, правда, интересно? Костя пожал плечом. – Не знаю. У него там давно другая жизнь. Мне приятно… Наверное. Но это ни к чему. – Но он прав. – В чем? – Во-первых, за тобой нужен присмотр. Во-вторых, там тебе будет лучше. – А то смотреть он будет! – Он сказал, если ты не захочешь его видеть, не подойдет. Костя удивленно выгнул бровь. – Мы об одном и том же человеке говорим? – О, я вижу эмоции! – поддел Славик. Золотарев грустно усмехнулся. – Все равно. Незачем. Я ценю его заботу, спасибо за предложение, но… – Ты хочешь поехать? – прервал Слава. – Слав… – Костя. Серьезно, без всякой лирики, честно: ты хочешь поехать? Костя молчал, задумчиво глядя на дорожку, а Слава не торопил с ответом. Хотя и так было ясно. – Хочу, – тихо отозвался Костя. – Очень хочу. Хотя бы увидеть. Услышать. – Я звоню ему и говорю, что ты согласен. – Только не при мне! – Как скажешь, – кивнул Славик. Они посидели еще немного, и Слава чувствовал, как отпускает Костю напряжение: теперь ему есть кому довериться. Пусть и непонятно, что будет там, в Адлере, как будет. Уже когда прощались, Костя поддел: – А признайся, избавиться хочешь? С глаз долой - из сердца вон. Слава возмущенно оглядел его: – Вот уж ху… хрен тебе! Я ещё контракт тебе привезу, янтарный мальчик. Костя изумленно похлопал ресницами, но даже ответить ничего не смог. Слава махнул рукой и поспешил к подъехавшей машине. Косте дорогого стоило не позвонить Славику тем же вечером и не спросить, разговаривал ли он с Ги, что тот ответил, когда вообще случится этот переезд. А потом в голову полезли другие мысли: в качестве кого он туда едет, как себя вести. А если у Георгия уже есть кто-то, то это мучительные обстоятельства, в которые он сам себя ставит. Костя прекрасно понимал, что не сможет спокойно находиться поблизости, потому что даже от одной мысли, что Ги будет рядом, пробирала дрожь. Все эти долгие месяцы, пока они были порознь, Костя пытался выработать в себе иммунитет к Ги, но слишком пропал в нем. И если сейчас окажется, что Георгий звал его из жалости, в дань прежним отношениям, а у самого новая любовь, то это будет самая настоящая трагедия. Костя понимал, что без работы ему нечем будет держаться на плаву. И тогда никакое море не поможет. Море неразрывно было связано с Ги. Но воображение, вопреки логике, рисовало идиллические картины. И то, что внутри Костика жалобно скулило все эти месяцы, сейчас выло с какой-то отчаянной надеждой. *** Слава сухо сообщил Хадзису, что Костя согласен. Он рассчитывал, что Георгий выкажет хоть какую-то радость или облегчение, но тот только попросил телефон лечащего врача. Через неделю план по перевозке «сокровища нации», как язвил Славик, был готов. Ранним апрельским утром Слава с Костей в сопровождении Глеба спустились к подъезду, откуда Золотарева должно было забрать авто. Сумки с вещами были собраны с вечера. История болезни, упакованная в ярко-желтый пластик, лежала на коленях у Кости, который заметно нервничал в ожидании. В половине девятого утра во двор въехал серебристый минивэн, из которого вылез Хадзис собственной персоной. Костик вздрогнул и заметался бы, если бы не упакованная в гипс нога. Георгий одарил всех «добрым утром» и направился к Костику. – Пойдем? Тот только кивнул и протянул Ги руку. Оттащив Костика со всевозможными предосторожностями к машине и устроив его в салоне на сдвоенном сиденьи, Георгий закинул сумки в салон, попрощался и забрался на соседнее с водителем кресло. В молчании доехали до Казанского вокзала, где Ги ненадолго вышел. Потом вернулся с какой-то бумажкой, и машину пропустили прямо на перрон. Костик, медленно ковыляя к вагону, молчал как партизан и думал, как сумеет провести сутки наедине с Ги в маленьком, закрытом ото всех пространстве и не сойти с ума. Он попытался подтянуться за поручни, Ги легко подхватил его под задницу и поставил на площадку. Уши у Золотарева заалели. Они прошли по коридору до купе с мягкими диванчиками, один из которых уже был застелен. – Располагайся, а я за вещами схожу. Хадзис вышел, а Костя тяжело опустился на кровать. Безусловная химическая реакция присутствовала – в кровь уже впрыснулось что-то возбуждающе-томительное, сердце билось через раз, воздуха не хватало, яркие пятна расползались по бледной коже. Ладошки вспотели и подрагивали. Что за детский сад? Не стоит принимать благотворительность за… А за что, действительно, можно было это принять? Костик пробежался по списку синонимов и остановился на нейтральном «неравнодушии». С одной стороны, Ги не поленился приехать за ним сам, но, с другой, он старался не смотреть на бывшего любовника и разговаривал с ним только по делу. Так что… Что «так», он додумать не успел – вернулся Георгий. – Так и будешь в куртке сидеть? Хадзис опустился перед ним на корточки, ловко расшнуровал и стащил ботинок с одной ноги, потрогал гипс на другой, удовлетворенно кивнул и взялся за Костину парку. – Я сам, – прошелестел Золотарев, вцепившийся в пуговицы. – Сам так сам, – согласился Ги, – я повешу. Когда с разоблачением было покончено, Георгий уложил Костика, устроив пострадавшую ногу на подушке, выложил на столик журналы, планшет, электронную книжку, телефон, плитку любимого Костей бельгийского молочного шоколада, зеленые яблоки и сэндвичи от «Шоколадницы». – Голодный? Золотарев замотал головой. – Может, чаю тогда? Теперь Костик закивал утвердительно. Хадзис вышел и вернулся минут через 10 с молоденькой проводницей, которая несла на подносе стаканы с чаем, минеральную воду и нарезанный лимон на блюдце. Она забрала билеты, ласково улыбнулась Костику и обещала «не беспокоить». Наконец, поезд тронулся. Костя наблюдал в зеркале напротив окна проплывающие мимо московские окрестности и продолжал нервничать. – Тебе в чай коньячку плеснуть? – прервали его размышления на самом невеселом месте. Георгий, в джинсах и темно-зеленом лонгсливе, уселся напротив и внимательно рассматривал жертву похищения. – Давай, – выдавил из себя Костя. Хадзис достал объемистую фляжку, нацедил благородного напитка в горячий чай и добавил лимон. Разломил плитку шоколада, вскрыл пакет с сэндвичем. – Поешь, а то словно из Бухенвальда вернулся. – Не нравлюсь? – не удержался Костя. Ги только цокнул языком и протянул ему стакан: – За твое здоровье. Костик сделал пару глотков. Ему быстро захорошело, и глаза начали слипаться. Накануне ночью он спал плохо, если вообще спал, а коварный коньяк нашел где-то в его организме затерявшуюся кнопку «relax» и жал на нее, не отпуская. Золотарев дохлебал алкоголесодержащий напиток, выцепил пару долек шоколада и закрыл глаза от удовольствия – тот самый, запрещенный режимом вкус. – Дааа, – услышал он сквозь дрему, – пациент скорее мертв, чем жив. Ему поправили подушку и накрыли сверху одеялом, потом в купе стало темно, видимо, Ги задернул шторку, и Костя погрузился в сон. Спалось хорошо. Даже слишком. Коньяк делал свое черное дело. Сначала Косте снилось что-то умиротворяющее, а потом… Потом сон свернул в иную плоскость. В этом сне Костик позволил Георгию снять с себя не только ботинок, но и парку, и футболку, и штаны, а в перерывах между разоблачениями они целовались, и Костик сдергивал с него этот гребаный лонгслив, чтобы наконец провести ладонями по такому желанному телу, подставлялся под настойчивые ласки и тихо выдыхал «Ги». А потом стало жарко… Потом в их единение вплелся кто-то третий, который оттягивал Ги. А Костя цеплялся и цеплялся за сильные плечи, оставляя красные полосы, но так и не мог удержать, мешала нога в гипсе, он не мог нормально двинуться, казалось, что задыхается. Было страшно, больно, разрывали злость и ужасающее чувство потери. Костя заметался по диванчику, запутался в одеяле, едва не упал и с коротким перепуганным «Нет!» резко сел. Еще не до конца проснувшись, остервенело дернул перекрутившийся на шее клык, тот самый, подарок для Ги, и попытался выровнять дыхание. – Что? – услышал рядом, а плеча коснулась сильная рука. Костик вздрогнул, перевел взгляд на Георгия. – А? Ты? И постепенно начал осознавать, где он и почему Хадзис рядом. – Я. Костя кивнул, окончательно приходя в себя. – Снова дергаешься во сне. Мокрый весь, – ладонь невзначай прошлась по спине, и Золотарев прогнулся вслед, словно под лаской. – Жарко? Костя кивнул, потянул с себя футболку, которую смело можно было выжимать, и представил, как выглядит со стороны: жалкий, испуганный и… возбужденный. – Я… Мне… Умыться бы, – выдавил Костик, распутывая одеяло. – Я провожу, – Георгий поднялся. – Нет! – Костя поднял испуганный взгляд, пару раз вдохнул-выдохнул, наблюдая, как тот достает для него новую футболку, и уже мягче закончил: – Не нужно. Я сам. Справлюсь, правда. – Я верю, но после такого пробуждения… – Ги… – Золотарев осекся и закончил, – …оргий, я, правда, сам, – он опустил ноги, а потом медленно поднялся, надеясь, что свободные спортивные штаны скроют причину этого настойчивого «я сам», забрал у него футболку. А открыв купе, обернулся. – Как насчет поесть? – и вяло улыбнулся. – Хорошо. Чай? Кофе? – Кофе. Я скоро. Костя плескал в лицо холодной водой и пытался устаканить чувства, чтобы вернуться уже в нормальном состоянии. Ещё боялся, что мог разговаривать во сне. Запросто мог, учитывая такой реальный сон, замешанный на страхе и мечтах. И если Ги услышал, если понял… То это фиаско. Совершенно непонятно, как вести себя дальше. Хотя Костя понимал, что выдал себя с головой уже под прикосновениями. Выдал взглядами. Только Георгий ничуть не дал понять, напрягает его это или нет. Равно как и не помог разрядить обстановку. А ехать им ещё долго, и нужно что-то делать. Расставлять точки над i Костя боялся, пусть и очень хотелось. Да – да, а если нет, то он попытается научиться относиться к Георгию как к бывшему, давно пройденному. Спустя полчаса Костя вернулся, так и не договорившись с самим собой. – Я уже собирался за тобой идти, – услышал, устроившись напротив Ги. – Все в порядке, я научился с этим справляться, – Костик улыбнулся, кивнув на ногу, и потянулся к чашке. – Спасибо за кофе. – Только коньяк предлагать не буду, реакция у тебя на него непредсказуемая, – улыбнулся в ответ Хадзис. – Давно не доводилось вкусить этого благородного напитка, – продекламировал Костя, потянувшись к сэндвичу. Стало чуть легче. Неловкость и страх временно затихли, и Костик решил продолжить ненавязчивый допрос. – А мы сейчас где? – и с интересом посмотрел в окно, где постепенно сгущались сумерки. Георгий рассказал, что они проехали, пока Костик спал. Потом разговор стек к разным местам, к забавным случаям в пути, потом к машинам, потом Костя принялся выяснять, как было на Формуле-1… Одно цеплялось за другое, и разговор тек плавно, без ямок и кочек, без полутонов и неловких пауз. Костя отпустил себя, вспомнив, как это: просто разговаривать, смеяться и наслаждаться спокойной атмосферой. Но разговор иссяк. За окном стемнело. Георгий задремал, забыв про электронную книгу, что покоилась на груди. Выспавшийся Костя ложиться не собирался и старался на Ги не смотреть, но не мог. Скользил взглядом по телу и думал… Думал, что его же кто-то обнимал, кто-то целовал, с кем-то он был ласков, кто-то под ним прогибался и дарил тепло. Костя просто знал, что так было. Отчаянно завидовал этому «кому-то», хотя должен был, наверное, ревновать и злиться. Но злости не было, сам виноват, что так получилось. Не мог разорваться между работой и Ги, боялся упустить блестящие шансы, в итоге упустил своего человека. Костя кинул в рот кусочек шоколадки и уставился в темное окно. А ведь… Ведь Ги сам за ним приехал, позаботился и даже вот, шоколад привез. Это же что-то значит? Обязательно значит. Костя чувствовал, и если намекнуть, спросить, то вдруг… Поезд входил в поворот. Костя заметил, что электронная книга выскальзывает из-под совсем не держащих ее пальцев спящего Ги, и потянулся аккуратно ее забрать, но вагон дернулся, и вместо края книжки он наткнулся на теплые пальцы. Георгий проснулся, и ситуация получилась крайне неловкой. Только ни один из них не спешил что-то сделать. Ги сонно моргнул и уже осознанно посмотрел на Золотарева. – А… Она падала, – попытался оправдаться тот. – Я забрать хотел только, и ничего такого… – Ничего такого? – Ну… – Костик понял, какую глупость сморозил, но руку так и не убрал, потому что впервые сам касался Георгия с момента встречи, и это было чертовски приятно, да и сам Ги не торопился как-то увеличивать дистанцию между ними. – Мне просто интересно, что «такого» могло бы быть, – спросил с насмешкой Хадзис, и Костя покраснел. – Ничего, – прошептал в ответ. – И не смотри так. – Как? – Ну… Так. Я… – Костик не нашелся, как объяснить свое состояние, но тут почувствовал, как Ги погладил его пальцы на своих. – Блядь, Ги! – Золотарев отпрянул, попытался встать, но тут же упал обратно, зашипел что-то матерное, потому что ногу прошибло болью, потому что не мог просто взять и выскочить из купе, сбежать от этой непонятной ситуации, не мог разобраться: издевается Георгий или нет. И некуда было деться. Костя закрыл глаза и опустил голову, крепко сжимая собственные колени, пытаясь не выдать, насколько сейчас больно. – Костя, – почувствовал, как на плечо легла рука, на секунду прижался к ней щекой. – Черт, Ги, я не могу рядом с тобой спокойно, – шепнул, попытался отстраниться, но ему не дали, удерживая. – Просто не могу, ты же… – Что? – Ты все прекрасно понимаешь, – выдохнул Костя, окончательно сдаваясь. – Не заставляй объяснять. – Хорошо, – согласился тот. – Хорошо. Нога как? Не сильно наступил? – В порядке, отпускает, – Золотарев вздохнул. – Ложись давай. Костя не стал сопротивляться, дал себя уложить, смотрел, с какой осторожностью Ги устраивает его ногу, как гладит, словно согревая. – Спасибо, – и Костя закрыл глаза. Лучше теперь уснуть. *** Утром Костя проснулся от того, что Георгий осторожно тряс его за плечо, приговаривая: – Вставай. Костя, вставай, скоро будем на месте. Глядя на проплывающую мимо знаменитую вокзальную башню с часами, Костик засуетился: – Ги, это же Сочи! Я проспал! Георгий улыбнулся – Успокойся, нам дальше. – Куда дальше? – В Адлер. Одевайся потихоньку. Костик непослушными руками натянул свитер, посмотрел по сторонам и начал скидывать в сумку вещи со стола. Хадзис наклонился за зарядником, который свалился на пол: – Скоро увидишь море. Костя осторожно улыбнулся, пробуя слово на вкус. Мо-ре. Какое оно сейчас? Уже неторопливо-голубое, как было в том апреле, когда он случайно нашел на берегу Ги? Или серое, как Балтика, которую он видел осенью под Питером? Да, в общем-то, все равно. Его завораживал неостановимый, медлительный ритм, который, накрывая берег, отвоевывал у суши несколько сантиметров только для того, чтобы сразу же отхлынуть, сдавая позиции. Странный танец двух стихий, в котором обе явно находят и смысл, и удовольствие. Георгий наблюдал за просветлевшим Костей и вспомнил пронизанного солнцем, искрящегося теплыми всполохами парня, который такой улыбкой моментально всадил в него крючок. Его и сейчас хотелось схватить, сжать, тормошить, целовать, но осторожные движения и опасливые взгляды не давали сделать последний шаг каждый раз, когда Ги уже был готов. У этого Кости были тонкие морщинки вокруг глаз и сжатый в линию рот, он прятал глаза за отросшей челкой и говорил, осторожно подбирая слова, будто разучился. А может, отвык. Ги нужно было время. Много времени. Лучше, конечно, всё, без остатка. На вокзале, отбившись от владельцев съемного жилья, они сели в машину и куда-то поехали. Золотарев сидел сзади, вытянув ногу, и вертел головой, рассматривая в окнах пышную южную весну, которая в начале апреля уже была в этих местах полноправной хозяйкой. Автомобиль остановился у двухэтажного дома за высоким металлическим забором. На другой стороне за дорогой начинался спуск на пляж. Костя застыл, опираясь на костыли, залюбовавшись далекими волнами, и Георгий тронул его за руку. – Пойдем, я покажу тебе лучший вид. Во внутреннем дворике, выложенном плиткой, их встречала внушительная дама в ярком халате. – Ой, – всплеснула руками она, – Жорка, шо за красоту ты мне притащил? – Тома, – усмехнулся Хадзис, – выключи халду, не пугай гостя. Он обернулся к Золотареву. – Костя, это Тамара – здешняя домомучительница, передаю тебя в ее надежные руки. Тома, это Костя. – Здрасьте, – прошелестел Костик. Он слегка опешил от этого «передаю», но Тамара явно была настроена решительно. – Пойдем в дом, нечего на ветру стоять. Шо с ногой? Серьезное шо? – Сломал. – Ничего, зарастет. У нас курорт или где? Ты голодный? Через двадцать минут Костик, проводив Ги, который пообещал вернуться вечером, сидел на просторной кухне и уплетал вкуснейшие блинчики с творогом, только за ушами трещало. А в ушах трещала Тома. С Жоркой, как она звала Хадзиса, они были знакомы всю жизнь. Тамара была на 8 лет старше и с «этой гашой» по-соседски дружила. Ги таскал за ней корзину со сладкими трубочками, которыми Тома торговала на пляже. Остатки товара, не нашедшего спрос, они по-братски делили вечером, после длинного трудового дня. В доме Тамариных родителей Ги снимал комнату, когда вернулся в Сочи из Греции. Потом, «выбившись в люди», уже сам помогал ей – деньгами, работой. Сейчас она была кем-то вроде управляющего в двух домах, которые Хадзис выстроил на свои деньги, и которые в сезон сдавались отдыхающим. – Ну, а шо, – рассказывала Тамара, устраивая Костю в отведенной ему на первом этаже комнате, – он с этим своим дядей сколько раз разругивался вдрызг. Надо же иметь свой заработок, наследник-то там не он, а Яни. – Яни? – уточнил Костя. – Племянник его, сестры Жоркиной сын. У самого Эвклида детей нет, с Жоркой они не очень ладят, ну… – А Эвклид – это кто? – Ты шо, не знаешь? – удивилась Тома. – Дядька Жоркин, отца его старший брат. Известный на весь Сочи цеховик был. Успел свалить вовремя на историческую родину, там женился, обналичил капитал, а потом решил тут бизнес делать, когда у нас рынок настал. Она широко улыбнулась, демонстрируя ямочки на щеках: – А ты, значит, и есть зазноба Жоркина? – Бывшая зазноба, – покрываясь румянцем, пробормотал Костя. – Ну-ну, бывшая, – фыркнула Тамара. – Располагайся давай, а я побегу, в другом доме ремонт идет, мне там за мастерами присмотреть надо. Приду – обедом тебя покормлю. За день Костя обследовал дом – внизу было две комнаты, кухня и ванная с просторной душевой кабиной. В доме отсутствовали российские пейзажи в золоченых рамах, китайские пледы, светильники в форме лилий и прочая атрибутика недорогой курортной жизни. Видимо, дом сдавали целиком и людям с достатком. За домом располагался тенистый двор, засаженный цветами, с беседкой, увитой виноградом. Рядом с беседкой стоял здоровенный мангал. Между деревьями висел гамак. Золотарев с удовольствием бы прилег, но вряд ли сумел потом выбраться из него с загипсованной ногой. Побродив немного, он устроился на диване перед телевизором, не решаясь лезть на второй этаж. Сначала он перещелкивал каналы, потом достал планшет и проверил почту. Славик прислал письмо, наполненное вопросами: где он, как он, как с ним обращается Ги, что он себе думает, когда вернется… Костя сделал пару снимков, получил в ответ «Гадюшник!» и загрустил. После обеда вернулась Тамара, усадила его за стол на кухне и пообещала показать, как готовят настоящие домашние чебуреки. Золотарев наблюдал за ее отточенными движениями и удивлялся тому, как из набора продуктов получаются вкуснейшие, истекающие горячим маслом пирожки, просто тающие во рту. Он объелся и задремал, прикорнув на диване. Разбудил его Ги. – Как ты? – спросил Хадзис, усаживаясь на стул напротив. – Хорошо, – Костя улыбнулся. – Вид пойдем смотреть? – Далеко? – Нет, на второй этаж. Костя схватился за костыли и поковылял следом. На узкой лестнице Георгий поддерживал его, приобнимая, и Костю окатывало жаром. Он старался отодвинуться, чтобы не выглядеть жалким попрошайкой, и медленно полз по стенке. Две комнаты второго этажа выходили на длинный балкон, укрытый полосатым тентом. На балконе стояли мягкие шезлонги, в одном из которых и устроился Костя. – Я отсюда не уйду, – категорично предупредил он Ги. Тот засмеялся: – Я и не рассчитывал. Подожди, я спущусь за вином и принесу тебе плед. Сквозь ажурную решетку виднелось море. До него было совсем близко. Сейчас, когда на дороге не было машин, Костя слышал шум прибоя и, кажется, даже ощущал солоноватый ветер. Хадзис вернулся с бутылкой и бокалами. Он разлил вино, укутал Костика принесенным пледом, подсел ближе, поднял тост: – За твой приезд. – Спасибо, – Костя салютовал бокалом. – Спасибо, что привез меня сюда. – Рад, что тебе нравится, – улыбнулся Георгий. Костя мог бы сказать, что ему понравится везде, если Ги будет рядом. Мог бы сказать, что там, где море, не нравиться не может. Мог бы наделать комплиментов дому. Но молчал и пил вино, глядя на горизонт, где море сливалось с небом, окрашенное в золотисто-розовый закатный цвет. Хотя нужно было что-то сказать, чтобы не зависнуть в молчании надолго, чтобы… было не так неуютно. – Ги. – Костя. Начали одновременно. Золотарев вскинул удивленный взгляд и поймал легкую улыбку Георгия. – Давай ты, – тоже прозвучало одновременно. Костик засмеялся. – Мы так можем никогда не начать. Ги жестом показал, что отдает право первого слова Косте и подлил им еще вина. – Хорошо, – Золотарев глубоко вдохнул-выдохнул. – Я хотел сказать… Не только сказать, но и… В общем, – он отставил свой бокал, потянул из-под футболки нить кулона, снял, погладил клык и продолжил. – Это… тебе. Он должен был быть у тебя еще раньше, но… – Костя запнулся. – Вот, – и протянул его Ги. – С днем рождения. Прошедшим. Ну или, если хочешь, с наступающим. Костик практически не смотрел на Георгия, путался в словах, боялся сказать что-то не то, но отдать подарок молча было бы просто глупостью. Еще больше он боялся, что Ги подарок не возьмет. – Спасибо, – Хадзис осторожно коснулся клыка, а потом наклонился чуть вперед. – Наденешь? Костя опешил, но быстро собрался и аккуратно надел кулон на шею Георгия, поправил, не удержался и накрыл ладонью клык, прижимая к груди. Больше всего в этот момент Косте хотелось услышать те глупости, которые у самого вертелись на языке. «Я не могу без тебя», «я скучал», «я хочу быть с тобой» и, в конце концов, заезженное «я люблю тебя». Не решался сказать сам и понимал, что вряд ли услышит это от Ги. Но воображение уже разыгралось. Золотарев много раз представлял, как этот кулон будет смотреться на голой груди Ги. Как сам Ги будет смотреться, если на нем будет только этот клык. А если Георгий будет сверху, то можно прихватывать клык губами, дразня. Или легко касаться после, когда они будут уже вымотанные и довольные. Или можно было бы просто знать, что под строгим костюмом Георгия его подарок, горячий, впитавший тепло смуглого тела. Костя улыбнулся и погладил кулон. Вспомнил, как увидел Георгия впервые, как отказывался от ухаживаний, но как хорошо становилось от ласкового взгляда, как приятно было внимание и как желанен был тот поцелуй в сауне… Костик, забывшись, потянулся вслед за воспоминанием о поцелуе, но Георгий поднял руку, и он остановился. Показалось, что Ги его сейчас отодвинет, и Костя отстранился сам. Стало неловко и немного стыдно: нужно было хотя бы убедиться, хочет ли этого Ги, а уже потом… Золотарев взял свой бокал, сделал большой глоток, снова глядя на море, и, чтобы сгладить неловкость, тихо спросил: – А можно завтра к морю сходить? Георгий ответил не сразу, но смотреть на него Костя боялся. Опять натворил дел, опять все испортил. Нужно было идти до конца или не начинать. Дурак. – Конечно. Я провожу. – Я сам могу, у тебя же дела, наверное… – Костя, – тихо, но серьезно начал Ги, – нам нужно… Нужно поговорить. – Д-да, – кивнул тот, нервно вертя в руках бокал. – Очень сложно так, когда… Да посмотри ты на меня, наконец! Костя резко поднял голову, удивленно моргнул. Не успел спрятать в испуганном взгляде надежду, нежность и обреченность. – Да, очень сложно, – эхом повторил он. – Поэтому я должен знать, ты… Ги не закончил: раздался звонок мобильного. В голове Кости крутилось «Не бери, не бери, не бери»… Георгий сбросил вызов, собирался продолжить, но мобильник, как назло, затрезвонил снова. Было ясно: кто бы это ни был, он добьется ответа. Ги поднес аппарат к уху: – Да. Это так срочно? – он поднялся и прошел в комнату. – Без меня не… Костя уже понял, что дело требует личного присутствия управляющего. Он не понимал, что чувствует. Злился на тех, кто что-то натворил и отнимает у него Ги, злился на самого Ги, что тот не выключил телефон, злился на себя, что не смог решиться и поцеловать. Но вместе с тем понимал, что эта отсрочка дает время, чтобы еще набраться сил перед последним, серьезным рывком, перед окончательной точкой, перед ответом на самый главный вопрос: кто они друг для друга. Костя потянулся к бутылке, оставленной Хадзисом, налил себе полный бокал. – Извини, – Ги снова показался на балконе, – нужно ехать, самому разобраться. – Все в порядке, – кивнул Костик. – Это работа, я понимаю. Они смотрели друг на друга, и между ними, как всегда, была работа, которую ни отложить, ни отменить. – Я помогу тебе спуститься, – Георгий протянул ему руку. – Не надо. Я останусь тут, – качнул головой Костя. – Уверен? – На все двести процентов! – Хорошо, – кивнул Ги. – Принесу еще плед и подушку. – Спасибо, – улыбнулся Костик. Георгий устроил Золотарева в своеобразном коконе, поправил подушку и снова уточнил: – Точно останешься? Удобно? – Не волнуйся, – тот тронул его руку. – Все хорошо. Я буду… тут. Огромных сил стоило заменить «…тебя ждать» на независимое «тут». – Если вдруг что, звони. Костя кивнул. – Иди. Тебя ждут, сейчас снова начнут звонить. И, будто услышав слова Кости, мобильник ожил. – Да, – Ги закатил глаза. – Я уже еду, да… Костя проводил его взглядом до двери, несколько секунд смотрел на нее, потом закрыл глаза, уловил шум мотора, а когда он стих, то принялся слушать море. И ждать. *** Девчонка плакала навзрыд и повторяла: «Я не брала. Георгий Константинович, я не брала». Она теребила край форменного фартука и выглядела настолько потерянной, что Ги хотелось обнять ее и пообещать, что все образуется, что этот чертов браслет обязательно будет найден, а его безалаберная хозяйка принесет зареванной горничной свои искренние извинения. Вот только ни в одном из пунктов он не был уверен. Яни выдернул его в отель, потому что у одной из постоянных клиенток пропал безумно дорогой браслет. И эта склочная баба не нашла ничего лучшего, как явиться на ресепшн требовать управляющего. Потом была омерзительнейшая сцена: мадам кричала, что виновата горничная, больше некому. Любаша, работавшая в отеле всего три месяца, даже не оправдывалась, только тряслась, прижимая острые кулачки к груди. Георгий отправил в номер Нико с Яни и парочку бойцов, а Любу забрал с собой. Как только за ними закрылась дверь, девчонку прорвало. Оказывается, то ли муж, то ли любовник мадам пытался делать Любаше авансы, дамочка бесилась, придиралась к работе, говорила гадости. – Любаш, – Ги присел на подлокотник дивана, в уголок которого забилась горничная, – успокойся. Слышишь меня? Я разберусь. – Я не брала, – опять завела она свое. – Я понял, понял. Ги накапал в рюмку виски и протянул Любе – Давай, выпей, валерьянки у меня нет, так что… Девчонка глотнула и закашлялась. – Пойди умойся. Она послушно вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Ситуация была хуже некуда. То ли ревнивая дамочка действительно потеряла браслет, то ли специально выкинула, чтобы организовать Любке неприятности. В то, что горничная взяла чужое, Ги верил меньше всего. Пьяные клиенты часто оставляли на виду деньги, драгоценности, телефоны, кредитные карты. Поэтому персонал тщательно отбирался и не менее тщательно проверялся. Все проверки Люба прошла, нареканий к ней у старшей не было, да и терять такую работу одинокой молодой мамочке… Сочи – город маленький. Особенно если это касается гостиничного бизнеса. На нормальное место потом не устроишься. – Георгий Константинович, – в дверь заглянул Нико, – нашли. Ги поманил за собой побледневшую Любашу. Тонкий браслет белого золота, украшенный крупными бриллиантами и сапфирами, лежал на прикроватной тумбе. В кресле напротив сидел бледный мужик лет 35. Он заметно нервничал, без конца одергивая галстук. «Пострадавшая» под внимательным взглядом Яни застыла монументом оскорбленной невинности. Мадам явно не такой отдых с молодым любовником на курорте рассчитывала. – Нина Николаевна, – Ги указал на браслет, – насколько я понимаю, пропажа нашлась? Та только кивнула. – Все в порядке? Больше у вас нет жалоб, претензий? – Нет. – Инцидент исчерпан. Разрешите откланяться. Он почти довел закаменевшую Любу до двери, как услышал за спиной Яни: – А извиниться перед девушкой не хотите? Обвинения-то были серьезные. – Вот еще! – вызверилась Нина Николаевна. – Яни! – рыкнул Хадзис. – Мы уходим! – Да, конечно, – наследник вышел вслед за Ги в коридор и уже в закрывающуюся дверь пожелал: – Приятного отдыха. В кабинете, куда они вернулись, Георгий устроил племяннику первоклассную выволочку. Он орал, что принцип «клиент всегда прав» познается на собственной шкуре и вбивается в мозг болезненно, но зато навсегда. Яни в ответ орал что-то про «подлую суку» и «маразматичку». Наконец, Хадзис рявкнул: – Заткнись! Пока я здесь управляющий! Яни упрямо набычился, но смолчал. – Иди работай! И Любу мне позови – она в коридоре ждет. Любаша вползла ни жива ни мертва, уставилась на Георгия глазами, полными ужаса. – Люба, у тебя завтра выходной, – сказал Ги, – успокойся и отдохни. Послезавтра я тебя жду. Девчонка кивнула. – Все, езжай домой и не думай больше об этом. Люба прошелестела «спасибо» и порскнула вон. В дверь опять постучали, Ги потер ноющий висок, помянул приносящего посетителей черта и крикнул «Войдите». Нико молча поставил на стол бутылку коньяка, Георгий также молча достал бокалы. – Где нашли? – спросил Хадзис после первой. – За матрас замком зацепился. – Ясно. – Она счет попросила, вещи пакует. – Пусть пакует. Времени сколько? – Половина первого ночи. – Блядь. – Чего? – Да я только к двум дома буду. – Дома? Ты куда собрался? В Веселое? – Да. – Что делается, – усмехнулся Нико, – «домой». Ждет, что ли, кто? – Надеюсь. – Вот тебе и раз, – начбез по-идиотски разулыбался во все тридцать два. – Так что? Говорить Васятке, чтоб седлал коней? – Говорить. Я за руль не сяду. – На дорожку, – заявил Нико, наливая еще коньяка. *** В доме было темно. И тихо. Неудивительно, учитывая время. Сезон беспечных отдыхающих еще не наступил, и на пустынных улицах до поры хозяйничали наглые коты. Костик спал, завернувшись в одеяло и натянув сверху плед. Он переполз с балкона в комнату, но остался на втором этаже и даже балкон не пожелал закрыть. Ги прикрыл створку и сел рядом. Свет уличного фонаря выхватывал из темноты рыжие вихры, медные ресницы, полуоткрытый рот, капризный, мягкий и по-детски беспомощный. Хадзис наклонился и прижался губами сначала к переносице, потом к ложбинке над верхней губой, потом по очереди поцеловал уголки рта, подбородок, потерся носом о висок. Костик выдохнул и открыл глаза, улыбнулся и пробормотал: – Вернулся. Потом дернулся, заметался под взглядом Ги, спрятал глаза под ресницами. – Костя! – вышел из себя Хадзис. – Ты меня боишься? – Нет, – ответил тот, упрямо отворачиваясь. – Я тебе неприятен? – Нет. – Я что-то делаю не так? Почему ты от меня шарахаешься? – Я... – Костя неуклюже сел, расправил плед поверх одеяла, собираясь с мыслями. Разозлился на свое мямленье, начиная с Москвы, и решился. – Я просто не знаю, как себя вести. Я не знаю, в качестве кого я тут. Я не знаю, зачем. Я не понимаю, нужен ли, вообще! Теперь... Такой вот! А ты ничерта не помогаешь определиться! Хадзис уселся на пол у кровати, устроился поудобнее. – Сколько вопросов... Веди себя, как хочешь. Как ТЫ хочешь. Не надо угадывать, чего от тебя ждут. Зачем ты здесь? На этот вопрос я не могу ответить. Я только знаю, зачем ты мне. Мне ты нужен. С тобой я чувствую себя человеком, а не машиной по зарабатыванию денег. С тобой я живу. Ги в упор сверлил Костика взглядом – Только две недели в год мне мало. И месяца. И двух. Я жадный. Ты мне нужен каждый день. Я не хочу гадать, где ты, что делаешь и можно ли тебе позвонить или опять нарвешься на этого цербера-истеричку, который меня тихо ненавидит. – Неправда, – начал Костя. – Правда, он же ненавидит всех, кто отвлекает тебя от твоей драгоценной карьеры. Скажи мне – она тебе так нужна? Костик отвел взгляд, вздохнул. – Не в карьере дело, – он снова посмотрел на Георгия. – Просто это единственное, что я умею. Единственное, чем могу заработать. Мог... Мог заработать. Слава хотел как лучше. Ну, может, увлекся, – Золотарев попытался улыбнуться. – А карьера... Не главное. – Не главное, – повторил Георгий, качая головой, – тогда скажи мне, чего ты сам хочешь от жизни? Что ты будешь делать через месяц? Год? Через пять лет? – Ги, – не выдержал Золотарев, – что за вопросы? Пять лет? Ты серьезно? – Абсолютно. Давай представим, что я Дед Мороз и ты можешь попросить, всё что угодно. – Всё? – эхом повторил Костя. – Всё, – подтвердил Хадзис. Золотарев замолчал, перебирая слова, а потом кинулся в омут с головой: – Тогда я попрошу тебя и море. Георгий рывком подвинулся ближе. – Останешься? – Останусь, – просто сказал Костя. – Насовсем? – Ги! – Хорошо, – тряхнул головой Георгий, – ну хотя бы надолго? – Пока не выгонишь. – Не дождешься. Вкус у требовательных губ был все тот же, все теми же были жар гладкой кожи и густые кудрявые волосы, куда Костик сразу запустил пальцы. Все так же жгло и колотило желанием, все так же терялось время в запахах, стонах, прикосновениях. Вот только зацепив Костин гипс в очередной раз и услышав возмущенное «ай!», Хадзис не выдержал: – Когда уже снимут этот чертов гипс? – Через три недели, – фыркнул Костя, – потерпишь? – Ну, уж нет! Иди сюда! Засыпая, Костя не ощущал гипса, он и себя ощущал с трудом – ему было хорошо, он плавал в неге, как воск в светильнике, и слушал шум моря, который, проникая в комнату, наполнял ее обещаниями от самопровозглашенного Деда Мороза. ЭПИЛОГ Утром солнце еще ласково гладит, а не печет, будто ты кусок теста, который непременно надо превратить в румяную булочку. И на пляже никого. Только волны. Костя, опираясь на трость, осторожно сполз ближе к воде. По заказу Ги для Костика построили что-то вроде помоста, который тянулся от дороги через весь пляж, потому что с его ногой по гальке ходить было нельзя. Золотарев шутил, что это единственный доступный для него теперь подиум, и с раннего утра, а также поздно вечером бегал «на свидания» к морю. Пару раз, когда Ги был свободен, они брали катер, забирались подальше от берега, где Костя нырял прямо с борта, бултыхался в чистейшем растворе соли и счастья, а потом довольной амебой валялся на носу суденышка. Но в сезон господин Хадзис был очень занят, хотя каждый день приезжал ночевать «домой». В лучшем случае у них был один совместный выходной в неделю. Остальные шесть дней Золотарев оставался на попечении Тамары. – Кооооостииииик, – раздалось со стороны дома, – куда ты делся? – Я здесь! Тома спешила к нему, на вытянутой руке, как бомбу с часовым механизмом, держа вибрирующий мобильник: – Звонит и звонит, звонит и звонит, как военкомат по повестке. Бери! Костя улыбнулся и нажал «принять вызов». – Ну, наконец-то, – раздалось в трубке, – ты спишь, что ли? – Нет, Слав, я гуляю. А ты чего не спишь в такую рань? – А я стою в чертовом адлерском аэропорту, где меня никто не встречает. – В каком аэропорту? – опешил Костя. – Золотарев, ты почту-то не проверяешь? Я тебе писал, что прилетаю. – А позвонить? С почтой действительно была засада. Устав от оповещений о новых комментариях в соцсетях и рекламы бездымных пепельниц, Костик отключил уведомления на телефоне. – А я звоню, – начал заводиться Слава, – уже битый час. Так, дай мне адрес гадюшника – я возьму такси. Костик в легком ахуе продиктовал адрес и вернулся в дом. – Кто это был? – Тома чистила перец за столом, который стоял во дворе, в тенечке. – Славка. – Ааа, это который москвич твой? – Он не мой, – автоматически огрызнулся Костя. – И шо хотел? – Приедет – узнаем. – Когда приедет? – Скоро. Сколько до нас от аэропорта? – А он шо, уже здесь? – удивилась Тамара. – Ага. – Так шо ж ты не предупредил, у нас же холодильник пустой. Я тогда до рынка побегу. Тома резво собралась – переодела сланцы с «домашних» на «уличные» – схватила авоську, кошелек и порысила к калитке. По Костиному глубокому убеждению, содержимым их холодильника можно было накормить роту солдат, но когда дело доходило до еды, с Тамарой спорить было бесполезно. Он собрал посуду, оставшуюся после завтрака, загрузил в машинку, стряхнул крошки со скатерти, разобрал бардак в комнате на первом этаже, которая теперь считалась гостиной, и сел ждать. Слава поставил чемодан на дорожку и принялся внимательно рассматривать дом, а потом и Костика. – Нда, в жизни этот гадюшник еще хуже, чем на фотках. Я думал, у господина Хадзиса есть вкус. – Слава! – Что? – удивился тот. – Где я не прав? – Везде, – рыкнул Костик. – О, ну хоть огрызаешься все так же, – усмехнулся Слава. – Я думал, тебя тут совсем расплавило. Золотарев нахмурился, крепче сжал трость. – Ты приехал, чтобы все обосрать? – Я ж не голубь, Костик. Чаю предложишь? – С ядом? – Ты думаешь, меня возьмет? Костя качнул головой. – Проходи, – и приглашающим жестом указал на дверь. Слава проводил взглядом Тамару, которая поставила перед ними завтрак, и даже присвистнул вслед. – Это чтобы тебя не тянуло на молодых и красивых? Костя промолчал, наливая себя чаю. – А вообще тут как с молодыми и красивыми, м? На пляже есть чем полюбоваться? Золотарев все так же молчал, размешивая сахар. – Ладно, янтарный мальчик, – ласково проговорил Якшин, – не обижайся. Ты же достоин лучшего, а не… этого. – Этого чего, Слава? – Этого всего, Костя! Ты не видишь? – Слава подался чуть вперед. – Мужик, который прячет тебя в какой-то норе, не давая даже в свет выйти. Домоуправительница, следящая за каждым шагом… – Неправда! – Костя-я! Ты просто не замечаешь! И Славу пробило. Он говорил о том, что в Москве нашел хороших врачей, которые быстро поставят Костю на ноги, чтобы потом можно было вернуться к работе. Начать надо будет с несложных съемок. Говорил, что Костю ждут, что хотят видеть, что готовы пойти навстречу, нужно просто уехать из этой дыры, где он сидит под присмотром жуткой тетки в ожидании Хадзиса, как верная Пенелопа. Разве это жизнь для него? Ведь Костя привык к другому. Якшин умело расписывал перспективы, приправляя воспоминаниями. Он вывалил на Костю всю московскую суету. От него несло духотой и вечным бегом на месте. Он сидел в дизайнерских шмотках на скромном пластиковом стуле, но речи в стиле «покажи этому миру зубы и осуществи свою мечту» превращали садовую мебель в трон. Старый добрый Вячеслав Игоревич, готовый на все ради победы, заражающий этой жаждой быть первым. Костя вполуха слушал его, смотрел то на небо, то в чашку, пытался заглушить голос Славика шумом прибоя, старался не войти в резонанс с теми сомнениями, которые умело вселял в него бывший менеджер. Но уже начинала грызть неуверенность: зачем он Ги такой. Без нормального образования, безработный, умеющий только красиво ходить и позировать. Через какое-то время Хадзису, действительно, станет скучно с ним. С легким, красивым, но бесполезным мальчиком. – …и я на свой страх и риск привез тебе кое-что… – Что? – Костик поднял взгляд. Слава положил перед ним черную папку. – Посмотри, новый проект. Свежий бренд выходит на рынок. Украшения. Очешуительный дизайн, – Якшин тыкал пальчиком в распечатки, – через год вся Москва будет в этом ходить. А им нужен ты. Хотят твое лицо. Работа займет от силы дня три. Славик окинул его внимательным взглядом. – Правда, нужно будет еще привести тебя в порядок. Что ты с кожей сделал? Тебе не идет загар. Ты же рыжий! Золотарев заторможенно смотрел на папку, понимая, что приближается точка невозврата. Нужно было принимать решение, что-то отвечать, а Костя хотел, чтобы его просто оставили в покое. Не напоминали о той жизни, которой больше нет, не тащили обратно в эту круговерть, а просто дали просидеть на лавочке в саду пару следующих лет… – Ну, что скажешь? Шикарно же? Правда? – Шикарно, – кивнул Костя. – Но без меня. – Что? – Я не поеду, Слав. Не хочу. – Ты тут совсем мозгами перегрелся? Я тебе шанс предлагаю. Да ты знаешь, сколько народу мечтает этот проект перехватить? – Догадываюсь. Вот пусть и перехватывают. – Я тебя не узнаю, Золотарев, – насупившись, Слава уселся напротив. – Я сам себя не узнаю, Славочка, и мне от этого хорошо. Спокойно. – Так и будешь на привязи у своего древнего грека сидеть? – Я не сижу, Слав. Я в институт возвращаюсь. – Куда? – В институт. Не пропадать же моим двум курсам, – Костя улыбнулся, – Ги настоял. Так что перед вами – студент третьего курса университета туризма и курортного дела. А еще мне работу предложили. – Какую еще? – У одного дядьки тут сеть бутиков. Предложил мне байером поработать. Осенью поедем в Милан, по местам боевой славы. – Байером, – фыркнул Якшин, – господи. Посмотрел на довольного Золотарева и уточнил: – Ты хоть счастлив? – Ага, – выдохнул Костик. – Ну и хрен с тобой. – Пойдем хоть искупаемся, – предложил Костя, – не зря же к морю летел. – Это ты у нас водоплавающее. Хотя, – он сморщил нос, – загорелые мальчики в плавках… В этом что-то есть. – Мальчики? – Костя изогнул бровь. – А как же Глеб? – Все сложно, – махнул рукой Слава. Золотарев пожал плечами. Просто у Славика не было никогда. – Ну что, пойдем? – У тебя запасные плавки есть? – Найдем, – засмеялся Костя, – раздевайся. Они вернулись часа через полтора, вдоволь надурачившись. Славка, посадив Костю на закорки, стащил его в воду, но уронил. Потом они обсыхали на горячей гальке, лениво рассматривая отдыхающих. Солнце становилось все более беспощадным к бледной московской коже, и было решено ползти домой, в тень. В тени обнаружился Ги в домашних застиранных шортах, босой, с собранным на затылке хвостом. Он что-то колдовал у мангала. Слава ревниво наблюдал, как Золотарев вприпрыжку ковыляет к Хадзису, подставляет губы, как Георгий подхватывает его под задницу, приподнимая. Они о чем-то перешептывались и светились как два начищенных самовара. Наконец, господин управляющий изволил обратить внимание на гостя. – Слава, какими судьбами в наших краях? Темно-карие внимательные глаза параллельно транслировали что-то в стиле «а мы не ждали вас, а вы приперлися». – Да вот, – сразу ощетинился Славик, – решил проверить, как поживает Костя на заслуженном отдыхе. – И к каким выводам пришли? – Выводы, Георгий Константинович, самые воодушевляющие – пора ему за работу браться, я его в Москву зову. – В Москву? – Хадзис повернулся к Косте. – Когда? – На днях. – Я не поеду. Получился слаженный синхрон. Георгий переводил взгляд с одного на другого и молчал. – Костик, – раздался Тамаркин голос, – шагай сюда, мне помощь нужна. Предупреждающе посмотрев на Славика, Золотарев покинул поле боя. – Слава, – начал Хадзис, – давайте начистоту. Костю я вам не отдам. – Что значит «не отдам», Георгий Константинович? Он что, ваша вещь? – Мы оба понимаем, о чем я, да, Слава? И давайте закончим на этом. – Знаете, господин Хадзис…– начал Якшин. Но тут в дверях появился Костя с блюдом мяса. – Ругаетесь? – спросил он. – Обсуждаем красоты пейзажа, – съязвил Слава. Он подошел к входной двери. – Пойду приму душ и переоденусь к обеду. – Ты фрак с собой привез? – засмеялся Костя. – А то! Мало ли… Когда Славик растворился в доме, Золотарев уселся на низкий табурет рядом с Ги, который ловко нанизывал мясо на шампуры. – Тебе Тома позвонила? – Угу. – И ты сразу примчался, – разулыбался Костя, – ревнуешь? – Да, ревную, к нему, к московской жизни. Не хочу тебя отпускать. – Я же сказал – не поеду. – Это сейчас – лето, море, солнце, а потом ты что будешь делать? Скучно тебе со мной станет. – Ги! Ты такой дурак! – И оскорбляют в собственном доме, – притворно возмутился Георгий. – Кстати, – начал Золотарев. – Кстати? – Я тут хочу ремонт сделать, в твоем собственном доме. Вечером тебе наброски покажу. – Еще и ремонт! – Зато мне не будет скучно. – Сильный аргумент, – покачал головой Ги. – Так ты согласен? – Только без пилястров и кариатид. – А колонны можно? Ну, хоть одну? – Костя просительно заглянул в глаза. – Одну можно, – сурово проговорил Георгий, – я к ней собаку привяжу, злую, чтобы никаких Славиков в дом не пускала. Костя заржал, запрокинув голову: – Точно древний грек. Этот, как его, Агамемнон. – Нашел с кем сравнить. Поприличнее никого не вспомнил? – У вас там приличных не было, – отрезал Костя. – Тоже верно. Костя сунул нос в сладковатый дымок, который поднимался над мангалом. – А скоро готово будет? – Скоро. Иди фрак надевай. Золотарев снова заржал и поднялся. Осторожно наступил на ногу, покачался с носка на пятку, бросил трость. – Костя, – сразу напрягся Хадзис. – Все в порядке. Хотел тебе показать. Я уже сам могу. – Теперь к колонне придется привязывать тебя, – констатировал Ги. – Дедушка Мороз, – Костя упер руки в боки, – мы заключили соглашение. И пока ты выполняешь условия, я никуда не денусь. – Условия не напомнишь? Хадзис сделал шаг навстречу. – Ты и море, – шепнул ему Костя прямо в губы.