Любили и были любимы, а теперь мы Лежим на полях Фландрии.
Это был август мрака и ужаса - дневники солдат за этот период так и свидетельствуют. В кровавой бойне под Пашендейлом англичане заплатили цену в 324 тысячи своих солдат за продвижение на несколько километров. Когда Шерлок видит рядового Джона Уотсона, то столбенеет. У того невероятно голубые глаза, слишком голубые, чтобы быть настоящими. А сейчас они оттенены грязью и землей, в которой он вымазал свое лицо во время боя. Грязь чуть подсохла и теперь напоминала то, как Шерлок штрихует на портретах тень и полутень. Идеально голубые, без серой примеси дурацкого неба Западной Фландрии. Шерлок так заворожен этим взглядом из-под сползшей каски, что не сразу понимает, что Джон тащит рядового. - Я-я… Помогу, - кидается он к Джону и пытается подхватить того – тяжелого и стонущего – второго. - Спасибо, сэр, я и сам, - пыхтит Уостон. Но звучит это слишком неуверенно. Джон пытается унять дрожь. Лейтенант Шерлок Холмс – это что-то типа легенды, страшилки, призрака в рядах 2-ой дивизии 5-ой британской армии. Да и не только ее. Поговаривают, о нем шепчутся даже в канадском ветеринарном полке.***
Смитти – как оказалось, его зовут Смитти – лежит на койке в импровизированном палаточном госпитале. От него до сих пор воняет горчицей. Когда Джон только принес его, то Смитти выглядел ослабшим, но вполне здоровым. Однако врач, после вопроса о том, сколько часов назад больной подвергся воздействию «непонятной белой жидкости», отправил его в дальнюю часть палатки – к тем, на кого не стоит переводить бинты и лекарства. Смитти стало рвать через два часа. Он постоянно тер глаза, как будто в них попал песок. Ночью он забывался коротким сном, но боли в животе и лихорадка не давали ему покоя. И вот теперь Смитти лежит на койке в импровизированном палаточном госпитале и тяжело кряхтит, пытаясь дышать через отек носоглотки. А рядом с ним стоит рядовой Джон Уотсон и борется с искушением забрать пусть и покрытые грязью как коркой, зато идеально подходящие по размеру сапоги Смитти. - Джон, рад вас видеть, - Уотсон вздрагивает. Это Шерлок Холмс зачем-то пришел к Смитти. - Спасибо, что помогли дотащить его, сэр, - слегка улыбается Джон и отходит на шаг назад, словно давая мужчине возможность подойти к больному. - О, благодарю, но не стоит, - отвечает на это Холмс и садится на маленький складной стул, который остался от санитаров, которые обычно скидывают на него вещи умерших. Джон с интересом наблюдает, как этот худощавый и бледный, как молоко к чаю, мужчина достает из внутреннего кармана своего кителя маленькую записную книжицу с закругленными полями и идеально заточенный огрызок карандаша. - Я бы хотел зарисовать последние часы пораженного ипритом, - отвечает Холмс на не озвученный вопрос. – Бедолаге не повезло, он даже не понял, что надо смывать это все… Да и, видимо, еще и надышался как следует, - мужчина делает пару штрихов в своем блокноте. - Это звучит… Не очень правильно… - Джон хмурится и трет шею. - А то, как ты пялишься на его сапоги? Это война, - Шерлок ухмыляется и углубляется в рисование. Джон оглядывается вокруг – бесчисленные койки с ранеными и контуженными. Сюда медперсонал заходит только для того, чтобы вынести свежий труп. Уостон прищуривается, когда слышит приглушенный стук о палатку – опять начался треклятый дождь. Кажется, совсем скоро они потонут в нем. - Если станет интересно, можешь зайти в мою палатку и оценить, правдоподобно ли я изобразил твоего товарища, - слышит Джон мягкий перекатывающийся голос Холмса, когда начинает пробираться сквозь койки к выходу.***
О Холмсе ходят невероятные слухи. Говорят, он спорил с самим генералом Хейгом. Говорят, он помогал выстраивать тактики ведения боя на всех трех фронтах. Говорят, он до хрипоты объяснял, что пушечное мясо не бесконечно, и что колючая проволока распарывает кишки союзникам ничуть не меньше, чем немцам. Говорят, он жал руку самому Ллойду Джорджу. А еще говорят, что в глаза называл каждого второго генерала ослом. И ему за это ничего не было. Говорят, что он похож на древнегреческого бога, безучастно взирающего на страдания окружающих. Он замкнут и нелюдим, его кудрявая башка и словно срубленные черты лица свели с ума ни одну девчонку из завоеванных деревушек, но он никому не ответил взаимностью. Бог, не человек. Машина, а не человек. И вот это ходячая легенда дивизии пригласила Джона к себе в палатку?..***
- Сэр, я могу войти? – Джон встает у входа в палатку. Он вымок, пока дошел до нее, а сапоги привести в божеский вид никто уже давно даже не старается. - Да, Джон, проходи, - Холмс что-то пишет за погнутым столом, освещенным масляной лампой, но тут же откладывает письмо. Уотсон покрывается румянцем от того, что такой человек знает его имя. Но в его смущении нет ни подобострастия, ни заискивания. На Шерлоке привычные штаны-галифе, перевязанные ниже колена, и теплая нательная рубашка, собранная у локтей, так что ничто не скрывает сильных жилистых рук Холмса. - Господи, ты весь промок, возьми мое полотенце и скинь китель, - голос Шерлока спокойный и до одури глубокий. Уостон на мгновение теряется, но все же снимает с себя тяжелый потемневший китель и кладет его на свободный стул. Быстро находит на кровати полотенце и трет им голову, после чего его короткие золотистые волосы, отдающие рыжиной в приглушенном свете, перестают походить на мокрую мочалку. - Вот тот парень. Кстати, я попросил оставить для тебя его сапоги, он умер спустя часов двадцать, - Шерлок раскрывает свой блокнот и придерживает страницы большим и безымянным пальцами, вжимая книжку в стол. Джон облокачивается и начинает внимательно разглядывать. Лицо Смитти на изображении было спокойным и почти красивым (в жизни он не был очень красив), а из его груди вырывались языки бесцветного пламени и мягко ложились на его руки и живот. Штрих Шерлока был легок и точен – чувствовалась поставленная рука. - Это… Красиво, - улыбается Джон и опускает взгляд на сидящего Холмса. У того почти прозрачные глаза и сейчас в них плавно танцует отражение от лампы. Джон не знает, зачем пришел сюда. Просто его охватило чувство, что он должен отдаться воле случая, стать наблюдателем, позволить себе слепо следовать за любым велением военной судьбы, как овца идет за своим пастырем, не понимая конечной цели. - Хочешь, я тебя тоже нарисую? Это займет минут двадцать. Джон облизывается и кивает.***
Когда Шерлок впервые видит 19-летнего рядового Джона Уостона, то у него пересыхает во рту. У Джона глаза как рассветы над Норфолком. У Джона волосы как солнечные лучи на старинных картах Таро. У Джона смех как ветер над вересковыми полями в Ирландии. Джон – это мальчик, от которого требуют стать мужчиной в одночасье. Его тело стонет, его крепкие руки хотят обнимать прекрасных смоковниц, его упругие бедра жаждут иных движений, нежели строевой шаг. Шерлок благословляет затяжную окопную передышку, потому что сходит с ума от одной мысли, что Джон может погибнуть. Он узнает о нем все: Уотсон был шофером при маленьком аббатстве, любит собак и лошадей, посещал публичную школу, хорошо поет и однажды вынес маленькую девочку из горящего дома. У Джона такой рот, что его хочется осквернить. У Джона такие руки, что их хочется вылизывать, словно ты пес. У Джона такой смех, что хочется умереть. Шерлок благословляет тот момент, когда они наконец-то столкнулись – грязный и измученный Уостон был еще более прекрасен, чем его рисовало воображение Шерлока. Холмс искренне надеялся, что отравленный ипритом солдат теперь покоится на небесах, где бы это место ни было.***
Джон чувствует себя животным, которого тщательно изучают. Кажется, он слышал об этом: Шерлок Холмс все доводит до совершенства. Но он не был готов к его взгляду, который словно ранит тебя. Бам! – в плечо, бам! – в шею, бам! – в запястье. Нечеловеческий, божественный взгляд. Наверное, именно так должен чувствовать себя агнец, принесенный в жертву Дионису. Но Джон учил Слово Божие, Дионис ему не знаком. - Кажется, все, - Шерлок смущенно улыбается и подзывает Джона к себе. Тот легко вскакивает с низенькой табуреточки и подходит к лейтенанту. На рисунке Джон видит себя, но с трудом признается себе в этом. Здесь он более уверенный, более утонченный, чем это есть в его деревенской натуре. Он больше походит на аристократа, переодетого в военную форму. Но больше всего… Уостон не выдерживает и проводит указательным пальцем (у него под ногтем грязь, но грязь в этом чертовом аду везде) по мягким изгибам цветов – маков. Маки растут у него из груди, занимая половину изображения. - Когда все это закончится, на выжженных полях Фландрии будут цвести красные маки, словно невинно пролитая кровь будет восставать напоминанием о себе, - Шерлок улыбается, а Джона же охватывает неприятное чувство, словно его судьба предрешена. - Жаль, что у вас нет красок, сэр. Маки должны быть красными, - не сразу находит, что ответить, Уотсон. - Ну, у меня есть кое-что получше, - и Шерлок тянется к маленькому скальпелю, который лежит рядом с лампой (он затачивает им карандаш). Холмс резко укалывает себя – и вот уже капельки крови капают на бумагу. - Стойте! – Джон с испугом отбирает скальпель, но через несколько секунд тоже укалывает палец и выдавливает кровь – капли падают поверх крови Шерлока. И когда Джон берет палец в рот, чтобы остановить кровь, ему кажется, что Холмс – таинственный колдун, который рисует судьбу. И сердце Джона ухает, потому что он не знает – его судьба в переплетении с Шерлоком или в смерти на полях Ипра.***
Война – это братство. Ты или доверяешь тому, кто рядом, или погибаешь. Если ты знаешь, что готов отдать свою жизнь за того, кто рядом, то и он отдаст свою за тебя. Война – это когда каждый становится братом не по крови, а по чему-то более важному. Братом по оружию. И куда деть всю чудовищную энергию, которая зашкаливает в тебе даже в серые дни ожидания в окопах? Куда выплеснуть страх перед атакой? Что делать, если тебе 19 и ты отчаянно хочешь любить?***
Джон не знает, что его манит в палатку этого странного лейтенанта. Но никто не смотрит на него косо и не болтает лишнего. Когда ты балансируешь между жизнью и смертью, не остается места предрассудкам. - Почему вы здесь? От вас было бы намного больше пользы в Лондоне, - Джон надувает губы и лениво растекается по столу Шерлока, не в силах сидеть на стуле ровно. - Там мой брат. Ну, и еще он взял меня на слабо, - Холмс чистит свою форму. - Вас взяли на слабо? Что-то не очень верится, - Джон еле слышно хихикает и тяжело вздыхает. С тех пор, как он стал желанным гостем у Шерлока Холмса, он постоянно тяжело вздыхает. - Просто он индюк. А я – еще больший индюк, - Шерлок бросает лукавый взгляд на Джона, но тут же возвращается к форме. – Мне скоро тридцать лет, а я все еще не научился давать старшему брату отпор. - Вот у меня старшая сестра есть. Она вышла замуж перед тем, как меня призвали. - А ты? У тебя была подружка? Опять пошел дождь. - Нет, как-то не до этого было, - Джон положил голову на выпрямленную руку, чтобы было мягче. – Мы вслух читали статьи Мастермана, все хотели идти на фронт. Из нашей деревушки я единственный выживший. Он говорит это без сожаления, словно просит передать хлеб во время обеда. - А сейчас? Ты не так воодушевлен? - Нет, не так. Я никто. Мои кишки будут накручены на проволоку. Или я отравлюсь от какой-нибудь гадости, после которой буду блевать этими самыми кишками. А если выживу – меня уже никто не сможет понять. Холмс откладывает свою форму и улыбается Джону – одному из многих, кто еще не знает, что он уже – потерянное поколение.***
Они говорят-говорят-говорят. Чертовски много говорят. Джон скребет свои руки щеткой и смеется, глядя в мутную воду. Джон постоянно облизывается, чуть высовывая кончик языка. Джон слушает с открытым ртом о том, как Шерлок жил в доме своих родителей, как переодевался по сто раз на день, потому что так положено, и как он избежал одного весьма неприятного союза с престарелой аристократкой. У Джона еще по-детски пухлые губы, но слишком серьезные бездонные глаза.***
Джону снится первая встреча со Смитти (он при его жизни так и не успел спросить его имя, такое часто бывало). Был бой, английские войска отступали. Смитти нес на себе огромного парня и плакал. - Брось его! Брось! Он мертв! Но Смитти никому не давал притронуться к трупу. Когда же его ноги стали тонуть в грязи, он смирился и скинул парня. Джон долго не мог вспомнить, что же было дальше. Но теперь, во сне, воспоминание вернулось. Смитти целовал губы погибшего солдата и плакал.***
Почему бесконечное серое небо Фландрии кажется самым лучшим на Земле?***
- У моего отца в Норфолке есть пасека. Там много-много пчел. Ты мне напоминаешь пчелу, Джон, - Шерлок сидит на кровати, стараясь по памяти нарисовать свой портрет. Джон сидит рядом, но никак не может умудриться незаметно подглядеть, что же у Холмса получается. - И почему же я пчела? – звонко смеется он и проводит по своим не очень чистым волосам. - Потому что ты… - Шерлок отвлекается и прикусывает пухлую верхнюю губу, как часто делает, если задумывается. – Нет, не так, потому что мне нравятся пчелы. - Вот так раз! – Джон опять смеется и начинает отбирать у Шерлока записную книжку, чтобы наконец увидеть, что у того получилось. - Эй! – Шерлок начинает защищать свою собственность и хватает Джона за плечи, отводя руку с блокнотом как можно дальше. - Хочу увидеть! Хочу увидеть! – Джон смеется еще громче и наваливается на Шерлока, так что тот спиной падает на пружинистую койку и оказывается под Джоном. Палатка наполняется запахом пота и сырой земли. - А ну-ка, - Джон отбирает книжку и начинает рассматривать рисунок. Холмс явно исказил свои черты, расставив глаза слишком далеко, а нос слишком округлив. Но зато из его груди вылетали сотни маленьких, идеально обрисованных пчел. Уотсон двигает тазом, чтобы лучше усесться на Шерлоке и внимательнее рассмотреть все, что изображено на рисунке, но слышит сдавленный стон своего лейтенанта. Он удивленно округляет глаза и смотрит вниз, на покрасневшее лицо Шерлока. С клокочущим у глотки сердцем он еще раз двигает бедрами – сомнений нет, распластанный перед ним Холмс… как же это называется… Джон сглатывает и останавливается, не зная, что должен делать. В кои-то веки не идет дождь. Шерлок дрожащими руками забирается под рубашку Джона – мягкая ткань поднимается до груди. Уотсон начинает тяжело дышать, сам не зная, что с ним происходит. Шерлок опускает руки (край рубашки тут же падает) и прижимает их к ремню парня. Джон, ощущая во рту мерзкий привкус грязи, который пропитал каждый клочок этой земли, кидается вниз и врывается в рот Шерлока, неумело его целуя, слишком грубо вбиваясь в него бедрами и слишком быстро водя – вверх-вниз – по его острому телу. Он двигает бедрами как при ночных поллюциях – не отдавая себе отчета в том, что происходит. - Джонни, Джонни, - шепчет Холмс в его грязные волосы, в его соленую шею, в его невозможное завтра. Он хочет взять его, разорвать его, оттрахать его так, чтобы весь этот кошмар, вся эта война обрели смысл. - Не сегодня, пожалуйста, не сегодня, - шепчет Джон и отстраняется, переваливаясь на пол. – Я не могу без тебя, я хочу тебя, я умру без тебя, но не сегодня, - шепчет он и начинает целовать теплые ладони Шерлока, прижимать их к своим щекам. Слова, которые он должен был говорить какой-нибудь милой девчонке из их деревни, чувства, которые он должен был испытывать к будущей жене, жизнь, которую он должен отдать за родное государство – все это он кладет у ног Шерлока Холмса как священный дар. - Хорошо, хорошо, - Шерлок целует в ответ макушку Джона и долго держит его в своих объятьях, хотя прекрасно знает, что другого шанса у них уже не будет.***
На следующий день решено наступать.***
Вся 5-ая британская армия наготове – кому-то приходится тащить на себе по 45 килограмм снаряжения, деревянные дорожки ни к черту – из-за постоянных артобстрелов дренажные каналы разрушены и теперь все вокруг превратилось в одно сплошное болото. Рядовые слишком хорошо помнят, как в начале месяца их кинули на хребет Пилкем, словно они своими телами должны были выстелить дорожку к немцам. Но даже то говно не сравнится с этим – еще до начала хоть какого-то подобия боя в грязи утонуло слишком много ребят. Хороших, плохих, своих. Лангемарк не щадит никого.***
Когда начинают стрелять без разбору, Джон поворачивается к Шерлоку, который впервые пошел так глубоко в наступление. Джон поднимает руку и широко улыбается. И Шерлоку кажется, что болота, которые их окружают, превратились в цветущие маковые поля, успокоенные легким ветром. И Шерлок улыбается в ответ. Когда в живот Джона попадет снаряд, то Шерлок видит распускающиеся маки, закрепленные их общей кровью. Когда попадают в Шерлока, то рой – звенящий бессмертный рой – пчел вылетает из его груди и стремится навстречу бесконечности.***
После того как 5-я британская армия не добилась значительных успехов на участке прорыва, командующий британскими войсками генерал Хейг решил перенести направление главного удара. Британское командование решило нанести удар на юго-восток, вдоль южной половины хребта Пашендейль. Основная роль в новом наступлении ложилась на 2-ю британскую армию, под командованием генерала Герберта Плюмера. Британцы были намерены нанести мощный удар по обороне противника с целью прорыва фронта.