К пельменям

Вода грелась в кастрюле в ожидании пельменей на сытное воскресное утро, а Гилберт Байльшмидт, самоуверенно забравшись на широкий крашеный белой краской подоконник, курил через форточку в морозный воздух седьмого этажа, в то время как Иван Брагинский уже успел связать половину разнокалиберного в цвете шарфа. - Ванюш, хочешь сигаретку? – проворковал, щурясь, Гилберт в форточку, находясь в минуте нехватки внимания. - Не в этот раз, солнышко, - не отходя от заданного шаблона, промурлыкал Иван, что, не смотря на иронию, польстило милому-любимому. - Ну, давай одну затяжечку, - протянул Байльшмидт ту самую, собственную тлеющую сигарету какой-то известной немецкой марки, кою Брагинский ловко парировал, пробравшись к плите. - Тебе пельменей сколько варить? – спросил он по делу, отдирая собственноручно лепленные ранее пельмени от доски. - Хочу тебя, а не пельмени, - лип Пруссия, уже успевший распрощаться с забытой сигаретой. Решив, что мужчина так или иначе пельменей не хотеть не может все равно, Иван отправил в кастрюлю всю доску и невольно зарделся от нескромных объятий со спины, которые были значительно влиятельнее привычных устных пошлостей. - Кто бы форточку закрыл еще, - по-хозяйски строго заявил русский и, выкрутившись из нежных рук, забрался на подоконник, на что немец театрально скучающе закатил глаза и уселся за стол. Россия вернулся к пельменям, мешая их ложкой. Пруссия, качаясь на табуретке, поднял двумя пальцами недовязанный шарф к глазам. - Поцелуй меня, - просто заявил он, с интересом распуская вязаные петли. - Не распускай, - буркнул Брагинский, заметив пакостное деяние, параллельно развернувшись и присев на край стола. Пруссия отложил шарф на стол и, подперев голову рукой, взглянул на Ивана. Брагинский помедлил и спустя мгновение, замерев над Байльшмидтом, почти робко, но затяжно коснулся губами щеки, заставив того прикрыть глаза и в тот же момент, чиркнув носом по щеке в ответ, обратиться к губам навстречу. Ваня вздрогнул, но не открыл глаза, когда теплая ладонь коснулась шеи, и Гилберт настойчивее потянул к себе. - Пельмени слипнутся, - виновато проговорил Брагинский, на секунду отстранившись, стараясь быть наиболее убедительным. - Не слипнутся. - Целую доску испоганили. Сам и ешь их теперь, - ворчал русский, разочаровано вылавливая со дна совершенно разварившиеся пельмени. - Еда – она и есть еда, - немудрёно объяснил Пруссия, отмахнувшись, - с тобой всяко хорошо, - закурив сигарету, добавил он следом, на что Иван, не без смущения, бросив безнадежные пельмени, снова потянулся к форточке.