Акане, собственно, уже и не помнит, какой была девочкой, когда только пришла в Бюрю. Те моменты жизни, когда девушка, прикрываясь от ливня кипой бумажек, бежала к следователю. Тогда еще следователю Нобучике Гинозе, на чьем лице не было ни капли сожаления. Не помнит, как в ее внимательных карих глазах отражались светящиеся телебашни, многоэтажные дома и вывески, смешанные с чем-то таким странным, стального оттенка, что обещало веселую жизнь. Да, это было упорство, стержень, который и по сей день движет детективом. Поначалу она терпеть не могла Гинозу, даже Яёй казалась особой подозрительно-спокойной, странной. Каждый преступник в ее глазах все равно оставался человеком и никак не мог измениться. Числа перед ее глазами, услужливо выводимые доминатором никогда не говорили ей о том, что нужно делать.
Акане помнит свою подругу. И сейчас, когда на сон приходится лишь пара-тройка часов в сутки, она частенько слышит этот крик. Она видит эти растрепанные светлые волосы и дикий страх в глазах, наблюдает, как по щекам стекают слезы вперемешку с кровью, сочащейся из порезов. И лезвие у шеи, что тут же перерезает горло. Глаза туманит алая пелена, точно такая же цветом, как и ручейки, капающие с перил на бетонный пол. Пол, где недалеко валяется Когами. Лучше, чтобы на ее месте был он. Грубым пальцам ничего не стоит нажать на курок маленького карманного пистолета и решить все проблемы, невзирая на козни Сивиллы и закон следовательницы.
За те часы сна вся жизнь проносилась перед глазами, будто девушка сейчас умрет. Только смерти Акане уже не боится. Принимая это как неизбежное, следовательница считает, что уже довольно много сделала. Пусть и не до конца, но есть люди, которые продолжат ее дело. Она уверена в них, пожалуй, больше, чем в себе самой.
Покоя не дают лишь мысли о происках Сивиллы. Системы разумов, вполне человеческих, управляющие практически каждым в этой стране. Она не знает, что делать – ненавидеть ее, или боготворить. Никак не может понять, чем обернется то, или другое. Ее постоянно гложет желание все-таки рассказать о том, что происходит, заставить всех принять правду, одуматься и действовать максимально трезво. Действовать, не обманывая самих себя. Ведь все равно это ни к чему хорошему не приведет, как не старайся.
Правда ставила в тупик, колола глаза и мозолила руки, державшие эту лопатку правосудия. Лопатку, довольно, кстати, ничтожную, но отлично закапывавшую каждого преступника под землю. В изоляторы, точнее. Альтернативу своей работе Цунемори дать не могла. Для нее даже мысль об уходе из БОБ становится какой-то странно-губительной. В груди все сжимается, хочется заварить зеленого чая, успокоиться и подумать: «Ах, какая глупая мысль. На завтра еще полно отчетов, а я опять думаю о глупостях».
***
- Акане, да у тебя рекомендации во все министерства! – восклицает порой раздражающая модница. Ах, черт, о
мертвых нельзя говорить плохого. Восклицала очаровательная подруга.
- Ну, я просто старалась, - скромно улыбаясь и отводя взгляд куда-то в сторону, отмечает будущая следовательница.
- Ничего себе! Старалась она! У меня только офисная работа, тоже мне, - печально бормочет соседка. Она жива, о ней можно сказать что-нибудь, но Акане он вполне устраивала. – Куда пойдешь, победительница?
***
Вопрос, который всегда ставил шатенку в тупик. Каковы ее причины? Об этом спрашивал грубоватый Кагари. Ах, да, из-за Сивиллы он тоже
мертв. Не грубоватый, а творчески прямолинейный. Может, из-за гложущего чувства исключительности? Одно место, место для человека, как минимум, особенного. Не предвещающее мирной и спокойной жизни, как министерство экономики, обороны или здравоохранения. Может, она решила, что нужно брать от жизни все по максимуму, даже если и тот ограничен системой? А ведь было время, когда все это казалось настолько хорошей и безупречной идеей.
Может быть, и Сивилла, точнее желание стать одним из людей, олицетворяющих в себе ее влияние, притянуло ее на работу в БОБ.
- Не об этом нужно думать, Цунемори, - одергивает психолог, захлопывая книгу и снимая очки. – Отпуск, инспектор. То, что ваш психопаспорт такой чистый, конечно, хорошо, но… Никто не знает, до чего доведет ваше упорство.
- Думаете так? Наверное, вы правы. Шеф одобрит, я думаю. Спасибо и до новых встреч,- шепчет инспектор, вставая с удобного дивана, на котором чуть ли не уснула. Надевая туфли, она мягко улыбается, благодарит кивком головы и уходит, несильно захлопывая за собой дверь.
