Ориентир

Жизнь теряет смысл, как только ты теряешь цель, зацепку, ориентир, к которому шел все предыдущее время. Иными словами, когда ты получаешь то, что хотел. Первые несколько часов, конечно же, чувствуешь радость, ликование, облегчение, удовольствие… А потом все заканчивается. Начинается череда бесконечных серых будней без смысла и сюжета. Это тянется до тех пор, пока на горизонте не возникает новое яркое пятно, новый оазис, новая цель. А пока – ты теряешься в собственной слабости, потерянности, ненужности. Кажется, что Земля начинает вращаться медленнее, но ты всё равно за ней не успеваешь. Хочется укрыться с головой одеялом и задохнуться от отсутствия кислорода, а может, просто заснуть на пару месяцев, чтоб проснуться уже новым . Йену жарко. Такое впечатление, что после оплаты счетов отопление включили на максимум. А может, просто Карл поджег дом и теперь он, Йен, лежит в самом эпицентре пожара, без возможности выбраться. Он переворачивается на спину, раскидывая руки в стороны, готовый принять свой конец достойно, но огонь почему-то все никак не добирается до него, а жар, кажется, становится слабее. По голой груди лижет сквозняк. Память медленно возвращается. Он не дома. Он все еще у Микки. В коридоре громко хохочут шлюхи, а за стенкой слышно приглушенный плач ребенка. Йен резко распахивает глаза и садится на кровати, обнаруживая, что укрыт несколькими одеялами и пледом. Сколько он здесь пробыл? Неделю? Две? Комната выглядит несколько иначе, чем всегда. Не то, чтобы он слишком часто здесь бывал и разглядывал всякие детали, но все же изменения сложно не заметить. Визуально стало гораздо чище, со стен исчезла часть депрессивно-маниакальных плакатов, в углу появилась пальма в горшке, видимо, заботливо спертая из мебельного на соседней улице. Кроме того, возле кровати наблюдается табуретка с подносом, на котором лежит несколько пончиков и стоит кружка со свастикой. От кружки приятно пахнет ромашкой, а пончики на вид выглядят довольно свежими. В животе урчит, и Йен решает, что встать у него получится, только поев. Последние недели в его голове превращаются в один сплошной день. Кажется, он вставал только в туалет и иногда, чтоб съесть кусок пиццы. Становится стыдно и страшно одновременно. Что, блин, теперь делать-то? Лечиться? Лежать в больнице? Медленно становиться Моникой? Чай уже давно остыл, но все равно вкусный. В горле пересохло, и Йен выпивает его залпом, запихивая следом почти съедобный пончик с вишневым джемом. Теперь нужно встать, а еще лучше – встать и пройтись в душ. От него несет, как от Френка в не самые лучшие дни. Да, сперва нужно помыться, а уже потом разбираться со всем этим внезапным дерьмом. По дороге в душ он встречает Мэнди, которая тут же начинает забивать голову информацией: все так ждали, когда он придет в себя, нужно срочно позвонить Микки, а то он пошел к Кеву за выручкой, чтоб было на что купить лекарств, а еще он должен набрать Фиону, она приходила буквально пару часов назад, но не стала будить… Йен чувствует, что не готов к такому сильному потоку и отгораживается от всего мира в ванной, выливая на себя тонны гелей и шампуней, чтоб отмыть этот жуткий запах болезни. Он болен. С этим нужно смириться. Теперь всегда будет так: то противно холодно, то прекрасно жарко от жизни. Ничего страшного не произошло. Главное, держать это под контролем. Все получится. Ведь получится же? Перед выходом из ванны, он смотрит на себя в зеркало. Бледная кожа стала еще бледней, под глазами залегли мешки, веснушки, кажется, кто-то специально навел оранжевым маркером. Красавчик. Только бы не начать себя жалеть. - Господи, рыжик! – на пороге комнаты его встречает Микки. Йен не успевает произнести и слова, как оказывается в его объятиях. От парня пахнет сигаретами, пивом, улицей и почему-то океаном. Хочется прижаться еще сильнее, чтоб впитать этот запах до конца. Микки обнимает его отчаянно крепко, абсолютно забив на то, что их увидят блуждающие по дому русские проститутки или братья, или Мэнди... Кажется, его сейчас вообще ничего не колышит, кроме самого Йена. - Ты напугал меня до усрачки, блядь, - Микки заталкивает его в комнату. – А Фиона, господи, я думал она вытрахает мне мозг окончательно. Каждый день сюда ходила, сидела с тобой, плакала даже. Ты же знаешь, я нихуя не знаю, как девушек успокаивать. Боже, Йен, а все эти мелкие твои… Карл и эта, как её, тоже рыжая… Гебби? Дебби? Торчали тут постоянно. Заставили в комнате убраться, а я тут лет с 12 не убирал, наверное… Бля, Йен… Йен слушает его, чувствуя невероятную радость. Да он готов весь мир расцеловать сейчас. Микки переживал за него. Микки заботился о нем. Микки не всё равно на него. Улыбка возникает на лице сама собой. Он бы улыбнулся еще шире, если бы только смог. Милкович замечает его эмоции и разом стихает. Стоит в замешательстве. Нервно проводит рукой по волосам. Он никогда не переживал за кого-то до этого. Он никогда не чувствовал ни к кому ничего подобного. Ему стыдно. Нужно перестать выглядеть глупцом и скорее отыскать ту самую маску похуиста… Но Микки не успевает. Йен подходит слишком близко. Он забирается руками под рубашку, целует подбородок. Милкович забывает все, что хотел сказать, жадно прижимая парня к себе. Кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как они целовались в последний раз. Нет, само собой, Микки чмокал его каждое утро в лоб или макушку, когда уходил в бар, а потом, когда возвращался назад, но это всё не то. Настоящего Йена ему сильно не хватало. Они целуются, вылизывая рты друг друга, пока Микки не отстраняется, чтоб снять рубашку и уложить Йена на кровать. - Я, блядь, так скучал по тебе, - шепчет он, нависая сверху. Йен снова улыбается. Молча тянется за поцелуем и получает его. Микки засасывает его нижнюю губу, легонько кусая, затем зализывая место укуса. Страсть уступает место нежности. Постепенно обжигающее возбуждение в крови угасает, давая свободу беспорядочным ласкам. Микки покрывает мелкими поцелуями его шею, прикусывает местечко сразу под подбородком, обхватывает губами кадык, дразнит кожу кончиком языка. Йен не понимает, что происходит с Милковичем и с чего вдруг тот стал таким неженкой, но ему нравится, ему жутко нравится. На кухне кто-то роняет тарелку, затем следует поток отборного русского мата, за стенкой громко кричит Мэнди, но мир вне комнаты Микки перестает существовать. Йену чудится, что они находятся в центре огромного прозрачного купола, укрывающего их от всех снаружи. Микки целует его грудь, надавливая коленом на пах. Его ладони гладят живот, пальцы обводят кубики пресса, спускаются ниже. Йен знает, как Милковича ведет от его живота и тазобедренных косточек. Конечно, он никогда в этом не признается, но горящий взгляд и закушенная губа говорят сами за себя. Микки останавливается, чтоб расстегнуть свои джинсы и попытаться их стащить. В спешке получается плохо. - Сука, блядь, - ругается брюнет, отчаянно пытаясь совладать с одеждой. Йен тянется, чтоб помочь ему. Вместе получается гораздо быстрее. Брюки летят на пол, за ними боксеры и носки. Теперь они полностью голые, возбужденные до предела. Смотрят друг на друга и громко дышат. Глаза Микки блестят в полумраке комнаты. Йен залипает на них, не веря, что это всё еще его Микки. Ещё два года назад он и мечтать не смел о таком внимательном, заботливом, любящем Милковиче, а теперь он то и дело ловит на себе его теплый взгляд. Йен резко переворачивает их, оказываясь сверху, кусает его шею, плечо, проводит языком по ключицам. Он разводит ноги Микки и опускается ниже, чтоб взять в рот. Облизывает головку, легонько дует, затем проводит языком по всей длине, надавливая на венки. Член у Милковича не большой и не маленький, как раз такой, как нужно, чтоб без труда поместиться во рту у Йена. Он заглатывает его резко и полностью, чувствуя, что головка упирается в самое горло, а брюнет сверху зарывается пальцами в короткие волосы у него на голове. Микки закрывает глаза, отдаваясь этому сладкому чувству внутри. Он бы, наверное, пережил еще десять признаний отцу в своей ориентации, чтоб только удержать этого рыжего засранца рядом. Йен действительно делал его свободным. Свободным и счастливым. Галлагер наслаждается солоновато-терпким вкусом на языке, наслаждается мускусным запахом Микки, наслаждается его податливостью и покорностью. Он понимает, что может делать все, что захочет сейчас, и ему позволят. Идея приходит моментально. Йен выпускает член Микки изо рта, обхватывает его ладонью и проводит языком по яйцам, двигается ниже… - Что ты, блять, делаешь, сучка ты рыжая! – возмущается брюнет, дергаясь. - Сейчас из нас двоих сучка – это ты, - шепчет Йен, не забывая водить рукой по члену. - Очень остроумно, блять, - Микки срывается на стон, разводя ноги еще шире. Его реакция заводит. Йен усердно водит кончиком языка вокруг его ануса, медленно проникая внутрь. Брюнет выгибается на кровати, не зная, что лучше: насадиться на язык или толкнуться членом в плотно сжатый кулак. В комнате становится слишком жарко для обоих. К языку добавляется палец, потом еще один. Микки кусает свой кулак, чтоб не стонать слишком громко, но Йен быстро находит бугорок простаты и надавливает. Первый громкий стон срывается с губ Микки. Галлагер чувствует, что еще немного, и он сам уже не сможет терпеть. Член стоит колом и просит разрядки. Он дает им обоим пару минут передышки, утыкаясь носом в плечо брюнета, неспешно целуя за ухом. - Господи, Йен, давай уже, - нетерпеливо бормочет Микки, гладя рыжего по спине. - Давай… что? - Йен хитро улыбается, садясь между его ног. - Трахни меня, - тихо просит Микки, отвернувшись в сторону. - Громче, Милкович, а то я не расслышал. - Да выеби ты уже меня, Дон Жуан хренов! Йен слушается. Ему нравится дразнить Микки, наслаждаясь безнаказанностью, но еще больше ему нравится брать Микки в его комнате, в его прокуренном старом доме, полном шлюх и алкашей-бандитов. В этом есть своя прелесть. Йен чувствует себя полным придурком, но продолжает считать, что их отношения – своеобразный луч света в грязной и темной жизни Микки, и какой же кайф он получает, имея его прямо через стенку от комнаты гомофоба-Терри. Он входит в брюнета резко и до конца, зная, что теперь нужно дать Микки пару минут, чтоб привыкнуть. Но сегодня парень не хочет ждать и сам начинает двигаться, задавая темп. Внутри у него тесно, жарко и скользко. Йену срывает крышу каждый раз, как впервые. С каждым толчком он забывается все больше. Ноги Микки удобно обхватывают его талию, их пальцы переплетаются, а взгляды встречаются. Брюнет уже не стонет, только глубоко дышит. Смотрит прямо в глаза. Йен ловит капельку пота с его лба, прижимается губами к складке между бровей. - Как же, сука, хорошо, - хрипит Микки, как-то безумно улыбаясь. Йен впивается в его губы, проталкивая свой язык внутрь. Они бьются зубами, кусаются, задыхаясь и давясь слюной. Толчки становятся более рваными и неравномерными. Микки из последних сил старается позорно не кончить первым. Но Йен не оставляет ему выбора, вдалбливаясь сильнее и сильнее, наваливаясь всем телом, не забывая дрочить в такт своим движениям. Слишком сладко, слишком душно, слишком хорошо. Микки кончает первым, на выдохе, хрипло зовя Йена. Он сжимается настолько сильно, что сам Йен кончает следом, падая сверху и, кажется, отключаясь на пару мгновений. Никаких фейерверков перед глазами или внезапных признаний. Только всепоглощающее ленивое счастье. Они лежат, закутавшись в одно из одеял. Слушают звон посуды на кухне, кашель Светланы за стеной. И никакое чертово биполярное расстройство не сможет испортить то, что у них есть. Йен прижимается спиной к груди Микки, ощущает его дыхание у себя на затылке, а руку – на талии. Запоздало приходит мысль, что нужно позвонить Фионе, а то она, наверное, волнуется.