Гробовщик

Он закурил, закончив копать. Коричневая земля впиталась не только в руки, но и в дешевые сигареты, отчего дым, проскальзывавший между его губ, окрашивался в неестественный грязно-серый цвет. Он развернулся и увидел церковь. Похоронная процессия уже расходилась. - «Зачем?» - сказал он про себя. – «Зачем отдавать почести мясу?» - «Людям всегда нужна надежда» - пронесся ветром спокойный голос сзади. Гробовщик вздрогнул, не ожидая увидеть рядом с собой людей, и прогремел прокуренным грозным голосом: - «Какого черта вы здесь забыли? У нас с расхитителями могил разговор короткий, мистер, имейте в виду!» - «Не подумайте ничего превратного, сэр, я участник процессии» - совершенно не смутившись, ответил незнакомец. Между мужчинами завязался диалог: - «Участник, говорите… участникам положено находиться на сцене, а не в закулисье.» - усмехнулся своей иронии гробовщик. - Я слишком много страданий принес этим людям. Пускай отдохнут хоть в день скорби. - Сигарету? - Бросил недавно. Гробовщик с ухмылкой положил сигареты в карман засаленных черных и брюк и представился: - Мое имя Боливар Фиск. Он протянул собеседнику свою жилистую руку. - «Шульц, Томас» - ответил собеседник. - Вот вы, мистер Шульц, говорите «надежда»… Надежда – вещь прекрасная, умирающая несомненно последней, но какой в ней толк, если она, являясь призрачной иллюзией, подменяет собой реальность? Посмотрите на всех этих людей: вместо того, чтобы смириться с утратой и жить настоящим, будущим, они зацикливаются на ушедшем, причем ушедшем безвозвратно. Уж поверьте старому гробовщику, мистер Шульц, сквозь годы опыта и горы трупов, я могу с уверенностью сказать, что смерть – это конец, абсолютный конец, за которым ничего не следует… - Многие с вами не согласятся, Боливар. Взять хотя бы церковь, у порога которой мы стоим. Религия строится на надежде. - Религия – это ничто иное, как еще один способ порабощения, который снова говорит о всей иррациональности человеческого сознания. Христиане готовы лишать себя всех радостей, чтобы добиться высших благ в мире, который якобы возникнет после их смерти. Какой смысл истязать себя здесь и сейчас, в той единственной жизни, что дана тебе, ради процветания в мире фантазийном, в существовании которого ты даже не можешь быть уверен? - Я отвечу вам сразу после того, как вы скажете, зачем истязать себя без цели, Боливар. - О чем вы? - Жизнь сама по себе истязание. Голод, войны, бедность... Нам даже не нужно брать эти эфемерные понятия, о которых говорят в новостях, достаточно посмотреть на жизни рядовых людей: на девушку, отказывающую себе в полноценном питании в погоне за модой; на работника, кладущего здоровье на алтарь материального достатка… В конце концов, зачем далеко идти, давайте посмотрим на гробовщика, который презирает церковь, но год за годом закапывает надежды, в которых не видит смысла и наблюдает за панихидами, противными его мировоззрению и мироощущению. Какой смысл в этих жертвах? - Я… Глаза Боливара наполнились кровью, он был полон ярости и недоумения, в голове по кривым траекториям проходили целые планеты мыслей, появлявшихся и исчезавших, как появляются и исчезают вселенные. Но среди этой энтропии он так и не смог найти ответ… - «А я отвечу за вас, сэр Фиск…» - невозмутимо продолжил собеседник – «Дело не в самоистязании. Злая шутка Создателя состоит в том, что он поместил в подсознание человека нерушимую убежденность в собственном бессмертии. Именно поэтому человек придумал себе религии – чтобы быть уверенным, что его жизнь, хоть и не в материальной форме, будет вечной; именно это мешает обычным людям наслаждаться моментом, заставляя их упускать счастье, находящееся у них под носом. Человек живет целями, мечтами, иллюзиями, будущим, прошлым, но только не реальностью и только не настоящим. И забывая об этом самом настоящем, он невольно истязает себя ради некой эфемерной цели. А когда к нему приходит осознание того, что в этом не было смысла, что он упустил то счастье, которое находилось как раз в настоящем, когда его мечты и планы рушатся, и жизнь бьет его прямо по лицу, начинается самоистязание, но уже осознанное. Так произошло и с вами, когда-то любящим мужем и отцом, стремившимся сделать семью счастливой, работавшим в поте лица, чтобы они, те самые дорогие люди, ни в чем не нуждались и так и не заметившим до самого последнего момента, что нуждались они только в вас. И вот, в один день, когда вас в очередной раз не было дома, девушка из соседней квартиры, отчаянно желавшая похудеть, включила обогреватель, чтобы тренировка прошла с нагрузкой на сердце и, в погоне за мечтой, не заметила, как бросила полотенце прямо на нагревательный элемент… Ваша жена и дочь в последний раз вдохнули кислород, а не угарный газ, так и не насладившись единственным, что им было нужно, положив жизнь на алтарь выдуманных вами ценностей.» Боливар невольно выпустил сигарету, открыв рот от изумления. - А теперь подумайте, сэр Фиск, какое истязание предпочтительнее: ради цели или из-за осознания того, что в целях не было смысла. Никто не имеет права рассуждать об эфемерности, находясь в плену иллюзий, вы правы. Вот только все находятся в плену иллюзий, выдуманных самим человеком или заложенных в него господом Богом. И никому не дано отличить реальность от иллюзии, пока не станет слишком поздно. Кто знает, может жизнь – это тоже иллюзия? Томас затушил ногой сигарету, выпавшую изо рта Боливара, и удалился в направлении неизвестности. Гробовщик глазами долго провожал силуэт своего собеседника, пока тот не растворился в воде океана вместе с солнцем. Взглянув на тлеющий окурок под ногами, Фиск вытащил из земли лопату и, абсолютно опустошенный, пошел к церкви, где давно закончилась служба. Уходя, он бросил взор на могилу, которую только что закопал. На каменном мемориале было выгравировано имя Томас Шульц.