Рисунок

— Ян, расскажи еще, — просит меня Лори, хотя глаза у нее слипаются. — Уже поздно, милая, пора спать. Сестренка засыпает, едва ее рыжеволосая головка касается подушки. Подтыкаю одеяло, целую девочку в лоб и выхожу. Огонь пляшет в камине. Мягкий свет пламени разрывает тьму, освещая потрепанные обои, картины без рам, сваленные в углу, старое пианино и большой портрет красивой аристократки в дорогом платье и нитке жемчуга, украшающей тонкую шею. Я не знаю, будет ли этот огонь гореть завтра. Дрова были последними. Доминик, растянувшись на потертом диване, занимается своим любимым делом: марает бумагу. Живописец хренов. Услышав шаги, братец поспешно вскакивает и прячет блокнот. — Лори уснула? Я молча киваю. Он застенчиво мне улыбается. — Садись скорее ужинать. А то она прямо с порога тебя утащила, ты так и не поел. Мы оба молчим. Я ем, он ковыряет еду вилкой. Яичница подгорела — готовит Доминик паршиво. А впрочем, способен ли он хоть на что-то, кроме своих идиотских рисунков? Видя мое угрюмое лицо, брат долго не решается начать разговор, но наконец все же спрашивает: — Ну что, опять ничего? — Не опять, а снова. Что, по мне не ясно? Он опускает глаза. — Извини. Извиняться, по сути, не за что, но ему я об этом не скажу. — Знаешь, когда я найду работу, содержать тебя не собираюсь. Мне до ужаса надоело, что, пока я как угорелый ношусь по городу в поисках заработка, ты протираешь штаны на диване и даже пальчиком не думаешь шевельнуть, чтобы хоть как-то помочь мне. Доминик по-дурацки закусывает губу и с обидой на меня смотрит. — Мне плевать, что ты будешь делать, хоть ботинки на улице чистить, но на шею ты мне не сядешь, понятно? — безжалостно заканчиваю я. Взгляд мой внезапно падает на портрет. На мгновение кажется, что женщина с него смотрит на меня с укоризной. Что бы сказала сейчас мама? Братец кивает на сваленные в углу картины. — Я попробую их продать. Вытираю губы салфеткой, встаю из-за стола. — Никому твоя мазня не нужна. Мне снятся нарядные, светлые комнаты и аккуратные аллеи, обрамленные цветущими вишнями. Мама, в воздушном белом платье, с маленькой Лори на руках сидит в белом плетеном кресле. Отчим стоит тут же. Доминик показывает им свой рисунок, и они трое весело смеются. Мне мама никогда так не улыбается. На рассвете меня будит шум от падения на пол какого-то предмета. Приподнимаюсь на локте и вижу перед собой полностью одетого брата. — Далеко собрался? — грубо спрашиваю его. Доминик быстро наклоняется и поднимает коробку с карандашами. — Пойду на площадь, попытаюсь продать что-нибудь из своих работ. Может, нарисую чей-нибудь портрет за деньги. Он бросает на меня быстрый взгляд и улыбается своей раздражающей робкой улыбкой. — Извини, что разбудил. Усмехаюсь и снова ложусь. — Успехов. Лори склонилась над книжкой и по слогам читает рассказ о девочке Лоретте и ее собаке. Сестренке нравится, возможно, не в последнюю очередь потому, что главная героиня рассказа носит ее имя. Глядя на нее, я невольно улыбаюсь. Вдруг Лори поднимает на меня глаза: — Ян, а когда придет Ник? Он обещал показать мне, как правильно рисовать пастелью. Недовольно хмурюсь. Я до сих пор не простил ему эту бездумную трату. Покупать на последние деньги пастель, когда нечем обогревать дом и почти нечего есть — на такое способен только мой недалекий братец. Бросаю взгляд за окно. Уже почти стемнело. Чувствую, как где-то глубоко внутри шевелится червячок беспокойства. Да где этот лоботряс шляется? Внезапно тишину прерывает отчаянный стук в дверь. Открыв, обнаруживаю на пороге взволнованную, запыхавшуюся соседку. Я знаю ее — славная женщина, она всегда приветливо здоровается со мной и угощает Лори конфетами. — Ян… — она переводит дух, — скорее, там твой брат… Закрываю дверь за врачом. Насмерть перепуганная Лори забилась в угол и сидит тихо, как мышка, прижимая к себе Луизу — фаянсовую куклу, подарок матери — одно из немногих напоминаний о старой жизни. Я опускаюсь перед ней на корточки и мягко касаюсь плеча. — Пойдем, солнышко, пора спать. Она мертвой хваткой вцепляется в мою руку. — А Ник?.. — С Ником все будет хорошо… Я говорю неправду. Мне становится это понятно, едва я смотрю на пылающее лицо брата. Протягиваю руку и осторожно касаюсь его лба. Горячий, как печка. Вдруг я ловлю взгляд его лихорадочно блестящих глаз. Он судорожно мне улыбается. — Ян, я идиот, да? — А что, имеются какие-то сомнения? — мой голос дрожит. — Знаешь… это озеро ведь совсем маленькое… вот я и подумал, а сокращу-ка я путь… расскажу поскорее, что картины продал… все до единой… А лед подо мной возьми да проломись… Брат тихо смеется. Я молча меняю ему охлаждающую повязку. — Какой-то пожилой господин сказал, что у меня несомненный талант… Здорово, правда? Как поправлюсь, можно будет попробовать поступить в какое-нибудь училище, на стипендию… И почему мне это раньше в голову не пришло?.. Я сижу на его застеленной кровати и тупо смотрю в пространство. В последние дни стало намного теплее, весна все решительнее отвоевывает свои права у зимы, но на кладбище все равно промозгло и сыро. Я должен разобрать его вещи. Я не могу разобрать его вещи. Встаю, делаю шаг, спотыкаюсь. Под старым скрипучим шкафом что-то лежит. В моих руках небольшой карандашный набросок. На нем мы все вместе – я, Лори и Доминик. На этом рисунке я улыбаюсь.