Среди смятения толпы

Виктория. Mia bella Victoria. Слишком долго они не виделись. Поэтому эта встреча должна быть стать особенной. Она была полностью обнажена. В его присутствии ей запрещалось носить что-то большее, чем украшения и туфли на высоком каблуке. Ее руки безвольно повисли вдоль туловища, плечи были опущены, а голова чуть склонилась набок, обнажая подрагивающую линию ключиц. Холодный металл сомкнулся на ее шее, сжимая кожу чуть сильнее обычного, но он знал, что ей это понравится. Это именно то, чего она хотела. Ей нравилось воплощать его желания, даже если это приносило ей боль. А еще боль намного легче запомнить, чтобы в разлуке возвращаться в эти минуты снова и снова. Его пальцы прошлись по ее затылку, медленно вынимая шпильки из высокой прически. Он заставлял ее закалывать волосы, когда они не вместе: рассыпавшиеся по плечам пряди делали ее нежной и беззащитной. Это зрелище только для него. Она задержала дыхание, когда он потянул ее за волосы, заставляя запрокинуть голову. Ошейник врезался в кожу сильнее, и девушка подавила вдох. Правильно. Сейчас она должна была сохранять молчание и не шевелиться, такова его воля. Он взял ее за предплечья и медленно, очень медленно опустил на колени. Ее кожа мгновенно покрылась мурашками – в помещении с настежь распахнутыми окнами было довольно прохладно. Неимоверная удача. Поздняя осень в этих местах не оставляет людям права загадывать погоду. За несколько часов температура воздуха может несколько раз поменяться настолько, что не заглядывая в календарь невозможно определить время года. Лето, осень, зима или весна. — Руки. Она привычным жестом подала ему сомкнутые запястья и прикрыла глаза. На шее щелкнул замок. Теперь ее кисти рук были плотно прижаты к груди и зафиксированы золотой цепочкой, ведущей прямо к ошейнику. Его любимая игра, которая за столько лет не успела надоесть. В такие моменты он прекрасно чувствовал ее эмоции: сейчас это было нечто среднее между опасением и любопытством. Любопытство толкнуло ее однажды в черную бездну страсти, которую создал для нее он. И она играла по правилам, потому что сама хотела этого. Принадлежать ему. Ощущать его. Чувствовать над собой его власть. — Опусти взгляд, — он произнес это скорее по привычке, потому что знал: за эти годы она хорошо изучила свою роль. Не смотреть на него, если он не прикажет; не говорить, если он не велит; не двигаться, если он не потребует обратного. Она сидела ровно, касаясь ягодицами острых пяток, и он видел, как холодный пол неприятно щекочет ее кожу. Но он не спешил, ее дискомфорт – важная составляющая успеха. — Виктория… Инстинкт отзываться на собственное имя обычно следует вперед мыслей, поэтому она быстро подняла взгляд. Ее зрачки расширились, когда она поняла, что допустила оплошность. Губы разомкнулись в немом вопросе, а ресницы задрожали от предвкушения неминуемого наказания. Он улыбнулся. Наказание. Она ждала его. И она его получит. Немного позже. — Сегодня нам не нужно твое зрение, Виктория, — он нежно сжал ее скулы, очертил большим пальцем линию губ и достал из кармана черный платок из органзы. Девушка замерла под его прикосновениями, дыхание ее сбилось, а мышцы шеи напряглись настолько, что ему пришлось приложить некоторые усилия, чтобы повернуть ее голову к себе. В почти совершенной тишине было слышно лишь, как щелкает механизм старинных часов. Но она этого не замечала, потому что ее эмоции сейчас были поглощены и раздавлены гулким стуком ее сердца. Однажды она призналась ему, что в такие моменты чувствует себя глухой. Сделать ее глухой и ослепить, вот, чего он добился. Теперь она ничего не видела, а он с наслаждением смотрел на ее беззащитное тело. Виктория явно чувствовала себя несуразной и взволнованной, потому что, несмотря на полученный ранее опыт, все равно не могла предугадать, что ее ждет. Наказание. Но какое? Естественно она не знала. Неизвестность пугает куда сильнее, когда глаза покрыты темнотой. И эта острота всегда привлекала его. Он знал, что зрение лишь мешает. Оно всепоглощающе, оно жадно изучает все вокруг, не оставляя шансов другим органам чувств. Но только не теперь. Он сделал несколько шагов к окну, отодвигая тяжелую занавесь, и холодный влажный воздух тут же ворвался в помещение. В нем были капли утренней росы, запахи неторопливого уличного движения и еды из университетской столовой, расположенной через перекресток на углу площади. Девушка не шевелилась, лишь сбивчивое поверхностное дыхание выдавало ее волнение. Кончики ее сосков затвердели от холода или от возбуждения — не важно, сейчас не время для желаемого ее телом продолжения. Он накрыл ее грубой тканью, которой художники обычно накрывают свои работы, словно она сейчас и была той самой работой. Его творением. А он был ее создателем. Поэтому она принадлежала ему. Всецело. Всеобъемлюще. Навсегда. Три с половиной часа. Ровно столько прошествовали по циферблату стрелки часов, когда он вновь вошел в комнату. И эти три с половиной часа наверняка показались ей двадцатью. Виктория не изменила положение, но это лишь на первый взгляд. Туловище ее немного подалось вправо, так всегда бывает, когда мышцы затекают. Он протянул руку и провел по ее щеке – она была мокрая от слез. Губы Виктории припухли, нос покраснел, а на подбородке поблескивала соленая влага. Она плакала. Одним движением он сорвал с нее покрывало и поднял ее на ноги, не обращая внимания на сдавленный стон – резко выпрямлять конечности, которые не двигались больше трех часов, ей явно было болезненно. Он мгновенно убрал руки, оставляя ее в вертикальном положении, растерянную и беспомощную. Оставшись без поддержки, она сделала неуверенный инстинктивный шаг вперед, чтобы удержать равновесие, но возможности ее все еще были ограничены: повязка из органзы не давала ей видеть. Лишенный зрения, человек становится крайне уязвимым. Зацепившись большим пальцем за ножку дивана, она потеряла равновесие и упала бы, если бы он не подхватил ее. Потому что он знал, что так будет. С ее губ сорвался легкий стон, больше похожий на мольбу. Ее желание было очевидным. Смесь страха и боли всегда заставляли ее испытывать губительное сжигающее желание. Поэтому она и была с ним. Он усмехнулся. Она пережила наказание и заслужила награду. Самое время было дать ей то, чего она так хотела. Он уложил ее на спину, прямо на холодный пол, провел ладонью по внутренней стороне ее бедер, собирая выступившую влагу, и поднес пальцы к ее губам. Она должна чувствовать свой вкус, смешанный с запахом его кожи. Интимное единение двоих. Психологическая игра, которая позволяла им чувствовать друг друга. Пространства свободы больше не было, у нее вообще не было ничего, кроме него. Приоткрыв рот, Виктория впустила его внутрь и жадно облизала его пальцы. Он чувствовал, как ее влажный язык сначала неуверенно, а затем все более и более настойчиво скользит по его коже, и это доставляло ему приятное удовольствие предвкушения. Он позволит ей ласкать себя позже, а пока ему хотелось продлить это ощущение обладания ею, захватившее его разум. Его рабыня была полностью готова удовлетворить любые прихоти своего господина. И он знал, что это принесет ей удовольствие, которое во много раз превосходит обычный оргазм. Щедрый подарок, которым он собирался с ней поделиться. Бесполезно отрицать или, что еще хуже, пытаться подавить это в себе — желание подчиняться заложено в истинной женщине самой природой. Естественная потребность, которая может раскрыться лишь в руках искусного мастера, когда чувственность довлеет над разумом, инстинкты выходят на первый план, отодвигая здравый смысл. Это и есть настоящая свобода. Резким движением он развернул ее на живот, заставив встать на четвереньки. Ее возбуждение настолько сильно, что даже легкое давление на ее плоть могло привести к разрядке. Он знал это, видел, чувствовал и осязал. Ее бедра дрожали, лоб уперся в ледяной пол, а спина изогнулась в безмолвном приглашении. Она хотела принять его в себя, жаждала быть заполненной им, но это было бы слишком предсказуемо. Свист, удар. Девушка дернулась от неожиданности и тихо застонала. На ее левой ягодице проступили красные полосы — ее нежная кожа всегда выдавала одну и ту же реакцию на контакт с кожаной плеткой. Привычным жестом он размял запястье, и снова в воздухе взметнулась плеть. — Ты можешь говорить. Задай мне один вопрос. Удар. — Почему… — дрогнувшим голосом спросила она, облизнув пересохшие губы, — почему вы не ударили меня раньше? Когда я посмотрела на вас? Удар. — Потому что, — он отложил плеть и прижал прохладные ладони к ее пылающей коже, — ты ждала этого. А некоторые вещи намного приятнее, когда их не ждешь. Как сейчас. Он резко развернул ее на спину и прижался губами к ложбинке между грудей. Она задержала дыхание и застыла, ошеломленная внезапной сменой его настроения. Его руки гладили ее бедра с опустошающей медлительностью, нежно, едва касаясь. Он мог бы овладеть ею, она была готова слиться с ним воедино, но сейчас он хотел иного. Его пальцы раздвинули ее плоть и проникли внутрь, собственнически лаская влажные изгибы ее тела. Она и была его собственностью. По заключенному много лет назад соглашению он стал ее господином. И им обоим это нравилось тогда, нравилось и теперь. Прищурившись, он внимательно наблюдал за ее реакцией. Плавные изгибы шеи, черный контраст ткани на ее коже, капли пота, выступившие на кромке волос. Она двигалась, прижимаясь к его пальцам и издавая то ли стоны, то ли всхлипы. Ее напряжение нарастало: мышцы ног свело судорогой, а губы плотно сжались. — Губы не сжимать! Приказ, который заставил ее задрожать от нетерпения. Свободной рукой он снял с ее глаз повязку и плотнее застегнул ошейник еще на одно деление, ограничивая доступ кислорода. В ее глазах промелькнула тень страха, и она попыталась мотнуть головой, лишь усиливая сладкую пытку: руки, прикованные к ошейнику, не слушались, заставляя его сильнее давить на кожу. — Не двигайся и молчи. Я хочу видеть, как ты испытаешь оргазм. Виктория снова покачала головой и со свистом вдохнула. Ее губы силились что-то сказать, но она явно не находила слов. Ей было страшно. Она думала, что задыхалась. Естественный инстинкт самосохранения заставлял ее сопротивляться — ловушка захлопнулась. Он надавил на клитор, и ее внутренние мышцы сжались, плотно обхватывая его пальцы. — Не двигайся, Виктория, и замолчи, — повторил он тихо и положил другую руку ей на лоб. – Иначе останутся следы. — Но… это сильнее меня, — прохрипела она, делая очередную попытку освободиться. Он взял в руку отложенную ранее плеть. — Я сказал, молчать! — плетка прошлась по ее груди, задевая соски. — Непослушная девочка. Мощная судорога прокатилась по ее телу, спина изогнулась, а мышцы пресса начали ритмично сокращаться. Из горла вырвался крик. Оргазм растекался по ее телу, и эта энергия передавалась ему через кожу, через ее запах и ее дыхание. Ее щеки раскраснелись, в глазах блестели слезы, а язык то и дело облизывал линию верхних зубов. Она всегда так делала, когда пыталась сдержать слезы. Щелкнул замок — он снял металлический ошейник и освободил ее запястья, подхватил ее на руки и усадил к себе на колени. Она положила голову ему на плечо и всхлипнула. Он повернулся и провел руками по ее волосам. Истинное удовольствие. Глаза в глаза, кожа к коже, губы к губам. Она его, и так будет вечно. Потому что она сама однажды этого возжелала.