Личный оазис

Сердце бешено колотилось в грудной клетке, грозясь сию же секунду пробить ребра изнутри. Собственный пульс начисто заглушал все остальные звуки города — крики стражников и волнительные вопли жителей Иерусалима уже вовсе не были слышны. И лишь колокольный набат, возвещающий о тревоге всему городу, больно ударял по слуху. Для ассасина этот звон символизировал больше чем просто тревогу. То был звук его победы, триумфа, который обычно приносил тамплиерам слишком много хлопот. Но сейчас каждый удар колокола провоцировал жуткую головную боль в области пульсирующих висков. На данный момент хотелось лишь одного — быстрее добраться до спасительного бюро, в котором есть возможность укрыться ото всех преследователей и перевести дух. От долгой гонки по городу Альтаир не чувствовал собственных ног. Он рьяно перепрыгивал с плоских крыш зданий на деревянные балки и карабкался по высоким стенам, хватаясь за их выступы до боли в пальцах. Альтаир всегда шел этими непростыми для закостенелых стражников путями, где даже с помощью друг друга они бы не смогли перебраться и успеть за ловким ассасином, который на первый взгляд без усилия, орлом парил над оживленным городом. До укрытия оставалось добрую сотню метров, и Альтаир, завидев знакомую крышу, заросшую витиеватым растением, не сдержал ехидную ухмылку. Молниеносно добравшись до соседней крыши, он одним уверенным прыжком покрыл разделяющее расстояние. После удачного приземления, Ла-Ахад осмотрительно оглянулся через левое плечо. Довольный своим умением быстро ускользать, он оперся ладонями о колени и жадно втягивал воздух в легкие, стараясь привести сбитое дыхание в норму. Облизнув пересохшие губы, он тут же уловил солоноватый привкус крови, которая снова начала сочиться из небольшой свежей ранки на верхней губе. Альтаир, не мешкая, сплюнул, дабы избавиться от мерзкого вкуса, и небрежно вытер кровоточащую губу тыльной стороной кисти. Кровь. Вся работа ассасинов была связана с кровью, поэтому Альтаир не очень жаловал эту красную жижу, которая темно-алыми сгустками преследовала его почти всю сознательную жизнь. Сколько он себя помнил, убийства на его глазах происходили почти ежедневно. В самой смерти Ла-Ахад уже не видел ничего ужасающего и феерического. Он просто знал, что есть задания и есть те, кому сегодня суждено полечь от его острого клинка. Но даже при таком раскладе он всегда с должным уважением провожал своих жертв на тот свет. Отдышавшись, Альтаир вновь гордо выпрямился и подошел ко входу бюро. Привычным движением он присел на корточки и, ухватившись руками о каменный выступ, резко свесился с крыши. Правая рука предательски подвела и Ла-Ахад, не рассчитав сил, с грохотом упал на пол бюро, благо попутно, успев ухватиться за выступы на стене, тем самым хоть как-то смягчив себе падение. — Альтаир! — донесся раздраженный низкий голос. — Как мешок с коровьим дерьмом, ей Богу! Теперь понятно, почему ты столько шума в городе наводишь! Малик завелся и не унимался еще некоторое время, продолжая ворчать про то, какой Альтаир неопытный и неаккуратный, пока тот собственной персоной не предстал у него перед глазами. — И тебе мира и покоя, Малик, — устало проговорил Альтаир и оперся о дверной косяк. Тяжело вздохнув от вечных поругательств брата-ассасина, он откинул капюшон и приготовился выслушивать нравоучения, так как сил на то, чтобы ответить, а тем более спорить у него явно не было. — О, Всевышний! — не скрывая удивления, заявил Аль-Саиф, не спеша сменить свой укоризненный тон. — Ты себя хоть со стороны видел? Ла-Ахад лениво осмотрел свои руки, затем белое одеяние. Не поняв, что конкретно имеет в виду Малик, Альтаир бросил на него недоуменный затуманенный взгляд. — Novice! — возмущенно выплюнул Аль-Саиф и, выйдя из-за высокого деревянного стола, направился в другой конец небольшого помещения. Подойдя к невысокому столику, он выудил из черного, потрескавшегося от старости сундучка бинты и встал посреди бюро, грубо указывая пальцем на голову компаньона. — Ты так и будешь там стоять или все-таки позволишь мне осмотреть твой неварящий чугунок? Ла-Ахад рефлекторно провел ладонью по взъерошенным волосам, которые слиплись от крови и поморщился от ужасной боли — все же тамплиерам удалось прилично его ранить. От виска по щеке дорожкой потекла багровая кровь, и Альтаиру ничего не оставалось делать, кроме, как позволить Малику осмотреть рану и оценить всю степень повреждения. Пошатнувшись, он прошел мимо Аль-Саифа и осторожно присел на край столика, прикрыв глаза, которые так и норовили слипнуться. Поняв, что он сейчас может отключиться от внешнего мира, Ла-Ахад старался вывести себя из этого состояния. Но все оказалось тщетным. Странно. Такого с ним не происходило никогда. Видимо, удар по голове, который пришелся с немалой силой точно на макушку, и двое суток без сна давали о себе знать. — С тобой все в порядке? — участливо поинтересовался Малик. Холодные нотки в голосе вдруг сменились волнением и некой заботой. Аль-Саиф, будучи рафиком Иерусалима, никогда не отказывал ассасинам в помощи. Все прекрасно знали характер этого бойкого мужчины, поэтому старались особо с ним не пререкаться и обсуждать исключительно рабочие моменты. Одному лишь Альтаиру порой удавалось вывести Малика из состояния задумчивости и проклинания рутинной жизни. Отношение к Ла-Ахаду у него было не таким, как к другим ассасинам. Да, порой он мог позволить себе резкие высказывания в адрес Альтаира, но все же Малик никогда не позволял своей гордости взять верх, оставив брата-ассасина без должной информации. Мысленно улыбнувшись внезапной перемене в голосе и настроения Малика, Ла-Ахад кивнул и облокотился спиной о холодную каменную стену. Аль-Саиф набрал немного воды в глубокую тару и осматривал кровоточащую рану на голове Альтаира, не зная, как к ней подступиться. Темные, как смоль волосы теперь имели оттенок спелой вишни, сбившись комом, они жутко мешали промыть место повреждения. Малик отложил бинты в сторону, и принялся осторожно разлеплять полусухие пряди. Совершив одно неосмотрительное движение, он почувствовал, как Альтаир сжался в тугую пружину и, успокаивающе прошипев, продолжил свое дело. — Горе-ассасин, — тяжело вздохнув произнес Аль-Саиф. — Даже не смог увернуться от… — Малик снова начал свои нудные речи и слегка замялся, представляя, кто мог так разукрасить столь осмотрительного человека. — Шайка тамплиеров, — спустя некоторое время ответил хриплым голосом Альтаир. — Ничего серьезного, я с ними быстро разобрался. — Я заметил, мастер ассасинов, — продолжил ерничить Малик. Альтаир дернулся, дабы показать свою неприязнь к подобному с ним обращению, но тут же был усмирен сильной рукой Аль-Саифа, которая крепко легла ему на правое плечо. — Если будешь дергаться, то потом не реви, когда я с тебя скальп сниму, — грубо предупредил Малик. Ла-Ахад глубоко вздохнул, чтобы не наговорить сейчас лишнего и постарался успокоиться, подкрепив себя мыслями о том, что с начальником бюро в Иерусалиме отношения у него и так были слишком напряженными. Аль-Саиф почти заканчивал обрабатывать травму Альтаира и, зажав в зубах моток бинта, с треском оторвал от него небольшой кусок. Смочив его в покрасневшей воде, Малик стал оттирать засохшие кровяные дорожки с щек ассасина. Ла-Ахад уже клевал носом и постепенно отключался, но каждый раз, когда прохладный мокрый бинт касался разгоряченной кожи, Альтаира будто грубо возвращали в реальность. Ему хотелось вцепиться в эту навязчивую руку, которая не давала окунуться в забытье, но это были лишь порывы, которые угасали так же быстро, как и появлялись. После пары неудачных попыток перемотать голову Альтаира, Малик глухо зарычал и положил подбородок на начало бинта, дабы придержать его и не дать соскочить вновь. Расправившись наконец с перемоткой, Аль-Саиф хотел было вновь напомнить Альтаиру о безопасности, но когда он опустил взгляд на лицо Ла-Ахада, слова комом застряли где-то в глотке. Альтаир полностью выбился из сил и спокойно дремал, кое-как сидя на деревянном столике. Сейчас он выглядел совершенно иначе. Губы расслаблены, черты лица в состоянии полного покоя и тихое мерное дыхание — все это внезапно заворожило Аль-Саифа и показалось ему настолько зыблемым, что нарушать эту идиллию не хотелось ни в коем разе. Спустя пару мгновений Малик опомнился, потряс головой и негромко прокашлялся, дабы пробудить Альтаира ото сна. Ла-Ахад разлепил сонные веки и встретился с карими глазами Малика, взгляд которых в ту же секунду переменился на свой обычный, слегка суровый вид. — Готово, — замявшись проронил Аль-Саиф, закусив нижнюю губу. — Переночуешь сегодня здесь, видок у тебя так себе. Альтаир подумал возразить нежданному гостеприимству Малика, но резко спрыгнув со стола, внезапно осознал истинный смысл слов „земля ушла из-под ног“. Цепко ухватившись за локоть Аль-Саифа, ища в нем опору, Ла-Ахад грустно усмехнулся своему состоянию и все-таки согласился с любезным предложением остаться. Какой там добраться в одиночку до Масиафа, Альтаир не смог бы сейчас и шагу ступить без чьей-либо поддержки. − О-о, друг, − протянул Малик, − да самые захудалые пьянчуги, шествуя с попойки, могут перебирать ногами лучше тебя. Альтаир уже не обращал никакого внимания на колкие подстрекания Аль-Саифа и, придерживаясь за его плечо, тихо пошел до горы мягких подушек, которые хаотично были раскиданы в уголке бюро. На улице уже успело прилично потемнеть и прохладный свежий воздух был настолько манящим, что Альтаир и Малик поспешили глубоко вдохнуть, наполняя легкие вечерней прохладой. Малик одной рукой осторожно подхватил Ла-Ахада под ребра, помогая ему присесть на постеленный плед. Лицо Альтаира исказилось от острой боли в теле, и тут же следом послышался сдавленный выдох. Аль-Саиф свел брови и непроизвольно сжался сам, всем нутром чувствуя, как нелегко сейчас приходится ассасину. Малик как можно аккуратнее усадил Альтаира, стараясь не потерять равновесия и не навалиться ненароком на него всей тяжестью своего веса. Ла-Ахад плавно, без резких движений присел на плед и с благодарностью провел ладонью по напряженной спине Малика, поднимая на него заспанный взгляд. − А ты когда успел измараться? — хихикнув, спросил Ла-Ахад, проводя пальцем по своему подбородку. Малик бегло прислонил ладонь к подбородку, поверх колючей щетинки и с некой тенью смущения заметил на кончиках пальцев багряную кровь. — А что, думаешь так просто было перевязать твой кочанок? — поспешно оправдался Аль-Саиф. Малик старался никогда не показывать даже и нотки смущения. Он готов был сделать, что угодно — резко отшутиться, грубо соврать, невпопад перевести тему. Но чтобы позволить уличить себя в смущении — никогда. Это не удавалось сделать никому, за исключением Ла-Ахада, который очень долгое время знал его, как облупленного — сказалась долгая работа напарниками — и эти детские фокусы со скрытностью, давно не прокатывали с Альтаиром. Однако Малик опрометчиво был уверен, что ему удается удержать в себе все истинные эмоции. — Спасибо, − с теплотой в голосе искренне произнес Альтаир, посмотрев на Малика долгим взглядом. Не проронив больше и слова, Ла-Ахад неуклюже завалился на правый бок, подминая под ломившую голову самую удобную и мягкую подушку. Не прошло и нескольких минут, как Альтаир снова погрузился в безмятежный крепкий сон. Убедившись, что ассасин крепко задремал, Аль-Саиф подметил, что кровь на повязке Альтаира успела проступить темными разводными пятнами и ему придется чуть позже ночью сменить запачканный бинт. *** Палящий зной. Даже в полдень Иерусалим одаривал своих жителей обжигающе-горячими лучами солнца. Желанного дождя в городе не было уже пару дней, и пыль, словно туман, клубами витала в воздухе, не спешив прибиться к земле. В такую погоду хотелось лишь одного — найти свой маленький оазис, где будет возможность остудиться и сделать пару глотков освежающей воды, дабы промочить пересохшее горло. Таким личным оазисом для Альтаира было бюро, незаметно располагавшееся в самом центре города. Но в отличие от стандартного спасительного набора путника — воды и ночлега — в нем было надежное укрытие и приятельское плечо, на которое всегда можно положиться в случае любой беды или опасности. Альтаир проснулся от ярких солнечных лучей, которые проникали в здание сквозь деревянную решетчатую крышу. Проморгавшись, он осмотрелся вокруг и лениво приподнялся, облокачиваясь о каменную стену всей поверхностью спины. Потерев сонное лицо, Ла-Ахад спешно вспомнил события вчерашнего дня и на удивление для себя отметил, что зудящая боль в голове притупилась, и на ее место пришла легкая тяжесть. Повязка же на голове была почти сухая, и Альтаира быстротечно кольнула картина прошедшей ночи. Он вспомнил, прикосновения прохладных рук Малика на своем лбу, вспомнил, как он стянул тугую повязку и снова быстро промыл его рану, стараясь особо не нарушать сладостный сон. И, посмотрев на каменный пол с разводами, с широкой улыбкой на лице вспомнил, как Аль-Саиф, попятясь назад, сбил тару с водой, попутно грязно выругавшись на свою неповоротливость. Альтаир с силой оперся на руку и неспешно поднялся. Перед глазами все еще слегка плыло, но, как ни крути, возвращаться в Масиаф надо было уже как можно скорее. Странное желание остаться противоречило Ла-Ахаду, но он, собравшись с мыслями, решил немедленно выдвигаться. Альтаир подошел к дверному проему и хотел еще раз сердечно поблагодарить Малика за заботу и предоставленный ночлег, но рафик Иерусалима мирно спал, неудобно облокотившись на высокий деревянный стол, упираясь щекой в подложенную руку. Голова была повернута в сторону входа и создавалось ощущение, будто он заснул, внимательно наблюдая за Альтаиром. Ла-Ахад подошел поближе и прищурился, заметив на губах Малика запекшуюся кровь. Он нервно подавился подступающим смешком и, прикрыв рот кулаком, широко и довольно улыбнулся. Пока Аль-Саиф не проснулся, Альтаир немедля отыскал клочок ненужной бумаги и взял длинное белое перо. Накарябав что-то на листе, Альтаир отложил перо и, полюбовавшись на свои закорючки, направился к выходу, попутно положив письмо на цветные подушки, где его легче всего было бы заметить. *** Прошло не менее часа после ухода Ла-Ахада, как наконец проснулся и сам Малик. От неудобной позы во сне, затекло все тело, но в особенности неприятно щемило в спине. Прогнувшись назад и, услышав желанный хруст в пояснице, Аль-Саиф вышел из-за стола в полной уверенности, что найдет Альтаира спокойно спящим на подушках. Однако, к его удивлению, Ла-Ахада уже не было в бюро, и на месте его сна лежала какая-то бумажка, на которой аккуратным почерком было выведено имя рафика. Наклонившись, Малик поднял ее и, перевернув, стал внимательно читать содержимое. „Спасибо тебе, друг. Ведь я пришел именно к тебе, потому что точно знал, что только ты сможешь поставить меня на ноги“. Снизу мелким почерком Аль-Саиф увидел еще одну небольшую приписку, которая вмиг заставила его кожу зардеться. Малика будто молниеносно окатили ледяной водой, и он, глухо прорычав, раздраженно смял клочок бумаги и откинул ее куда-то в сторону, чувствуя жуткую неловкость. Лист перевернуло проскользнувшим в бюро ветром и теперь письмо вовсю красовалось своим содержимым, которое оказалась для Аль-Саифа слишком интимным и уж никак не тем, что должен был знать Ла-Ахад. «Если ты думаешь, что я не заметил свою кровь у тебя на губах, ты очень ошибаешься, Малик. Твой „новичок“».