Семья

Семья – это куча братьев и сестер, вечно орущих, плачущих, требующих деньги, влипающих в неприятности. Семья – это, когда донашиваешь одежду за кем-то, вечно мечтая о новой рубашке. Семья – это пьющий отец, которому плевать на всё, кроме очередного стакана разбавленного пива. Семья – это наркоманка-мать, страдающая биполярным расстройством и, чаще всего, херней. Семья – это вечная война за горячую ванную и туалет, за последний тост, за последний глоток сока и за право смотреть фильм вместо мультиков. Теперь семья – это Микки. А без семьи ты - никто. Йен не хочет думать о том, что болен. Ему даже удается игнорировать постоянное беспокойство Фионы. Он научился бодро отвечать Липу по телефону и улыбаться Дебби, когда она приходит. Всем кажется, что он идет на поправку. Наверное, так и есть. Даже Микки снова стал класть нож и вилку вместо ложки, когда приносит еду. Вот только ощущение собственной ущербности никак не покидает. Кем он стал для них? Еще одной проблемой? Еще одной Моникой? Хватит ли у Фионы сил, чтоб справиться с подростковыми прыщами Дебби, проследить, чтоб Карл не взорвал школу, вовремя накормить Лиама, а теперь еще и контролировать его? Кем он стал для Микки?.. Обузой? Вторым ребенком? Милкович сам не свой. Не подает виду, но Йен-то видит, как он переживает. Накупил кучу дорогущих лекарств, выставив флаконы в нужной последовательности на тумбочке у кровати. Раза три привозил врача, который, правда, выглядел слегка помятым и испуганным. Заставил Мэнди помочь ему перетащить телик в спальню, чтоб Йену было не так скучно. Даже пытался сам сварить горячего супа, но немного пересолил. «Ты будешь в порядке, рыжик!» - уверенно шепчет он, прижимая к себе ночью. Йену ничего не остается, как «быть в порядке». Он послушно пьет таблетки, ест яблоки, заботливо очищенные от кожуры, смеется с попыток Микки убраться в комнате, разрешает опекать себя и любить. Но теперь всё не так. Никакого будущего в армии, никакой работы в «Ласточке», никакой школы или колледжа. Ему кажется, что он навеки прикован к кровати, обреченный провести остаток жизни инвалидом, периодически посещающим сеансы психотерапии и вяжущим носки для своего парня-гея-сутенера. Так больше нельзя. Он просыпается среди ночи от того, что рядом пусто. Натягивает футболку и джинсы. В коридоре тихо, на кухне темно, в гостиной обнаруживается только Светлана, заснувшая с Евгением на руках прямо на диване. Йен выходит на крыльцо. Микки обнаруживается там. Сидит на ступеньках и курит. Видимо, не первую сигарету. Услышав движение за спиной, он оборачивается: - Чего встал? Тебе нужно больше лежать, да и тут холодно. Йен садится рядом, забирая у него сигарету. Делает затяжку. - У меня не простуда, Микки. Постельный режим меня не вылечит. Микки молчит. Только смотрит перед собой, хмуря лоб. Иногда Йен спрашивает себя: почему именно Милкович? Почему не Джейсон Ричардсон, красавец-футболист, живущий через дом? Почему не учитель истории, носящий такие соблазнительные обтягивающие брюки? Почему не кто-то из «Феюшки» или «Ласточки»? Почему его угораздило влюбиться в главного засранца района, сломав ему жизнь и репутацию, став причиной ссоры с отцом, отняв возможность жить дальше так, как привык. - Ты тут еще расплачься, блядь, принцесса! – внезапно хохочет Микки, пиная его в плечо. - Что?.. Я не… - Да, конечно. Сидишь и накручиваешь себя. Думаешь, я не вижу? Давно бы уже поправился, если бы не эти мысли дурацкие, - брюнет вскакивает на ноги и тушит недокуренную сигарету. – Сколько, блять, можно. Ты не обуза для меня! Слышишь? Не обуза! Я все готов сделать, чтоб только тебе легче стало. Йен смотрит на него, снизу вверх, не смея прерывать. - Если я сказал тебе, что мы теперь вместе, значит, мы теперь вместе! Ты и я! Вместе живем, вместе едим, вместе трахаемся, в конце концов! А знаешь, что это еще значит? – Микки резко наклоняется к нему и тянет вверх, заставляя стать рядом. – Это значит, что теперь мы вместе справляемся со всей хуйней в твоей голове! Хочется жрать – скажи мне об этом, и я принесу тебе бургеров. Хочется ебаться – скажи мне, и я хоть в четыре утра раздвину под тобой ноги. Хочется сдохнуть – скажи, и я спрячу от тебя все ножи, запрусь с тобой в комнате, и не буду спать, чтоб ты, блин, на шнурках не повесился! Это понятно или нет? - Да, - коротко отвечает Йен. На глаза почему-то наворачиваются слезы. Все его проблемы вмиг исчезают. Микки отряхивает их, словно песок с одежды. Хочется обнять его, поцеловать его… Сделать что-то безумное, что-то приятное, показать свою благодарность, выразить всю нежность. - Чего застыл? Иди сюда, - Милкович прижимает к себе, зарываясь пальцами в отросшие волосы на затылке. – Что, теперь точно расплачешься? - Угу, - Йен утыкается носом ему в шею, глубоко вдыхая знакомый запах сигарет и кофе. – Спасибо тебе. Я должен был… - Перестань! – Микки решительно отстраняется, беря его лицо в свои ладони. – Ты ничего не должен. Просто поправляйся. Йен кивает, слабо улыбаясь. И правда, развел тут детский сад. Копается в себе, как девчонка. Нужно взять себя в руки. Галлагер он или кто?! - Я люблю тебя, - ели слышно шепчет Микки, целуя его в уголок рта. – Мы будем в порядке. Позже, прокручивая в голове этот разговор, Йен отмечает, что Милкович забывает материться, когда становится серьезным. Семья – это забота и поддержка, а еще готовность быть вместе в горе и радости, в болезни и здравии.