Gift

      Лечебница Маунт-Мэссив – это место спокойное и угнетающе безмолвное, весь этот готический комплекс как бы символизировал одним только своим внешним видом порядок, надежность и постоянство, свойственные разве что для древних крепостей, да укрепленных военных форт постов. Вероятно, именно поэтому так непривычно и странно было видеть это место украшенным, наполненным приятной слуху музыкой и отчего-то греющим чувством торжественности. В залитом золотистым светом главном холле административного корпуса собрался почти весь персонал лечебницы, от обычных штатных рабочих до представителей теневой правящей структуры этого места. Старики ученые с искоркой интереса в умных глазах деловито переговаривались друг с другом и хвалились своими наработками. Охранники, группами ютившиеся около стен, по привычке блюли порядок, пристально наблюдая за гостями. Штатные рабочие, вроде инженеров, техников и уборщиков держались в стороне, обсуждая свои вопросы и с интересом прислушиваясь к высокоинтеллектуальным беседам научных дельцов. Средь разномастной толпы сновали нанятые для сегодняшнего торжества официанты, подающие гостям напитки и закуски. Музыка, смех, мягкий свет, гул человеческих голосов и шипение пенного шампанского – все это смешивалось друг с другом, создавая иллюзию оторванности от этого мира. Казалось, что вечно сонная и загадочная лечебница, наконец, преобразилась и улыбнулась всем тем, кто живет в ее недрах.       Вейлон Парк в Маунт-Мэссив был далеко не последним человеком, как в прочем и не первым, да и не рвался он никогда к первым местам, прекрасно понимая, как больно падать с высоких пьедесталов. Одаренный от природы техническим складом ума, мужчина прекрасно вписался в коллектив лечебницы, находя общий язык, как с коллегами по цеху, так и с мозговитыми учеными, которые пусть и не часто, но все же обращались к ведущему программисту с вопросами. В очередной раз, обойдя скопище гостей, перекинувшись парой слов с некоторыми хорошими знакомыми, Вейлон вновь отступил на пустой пятачок пространства и прижался спиной к стеклянной перегородке офиса, рассматривая собравшихся людей блуждающим, изучающим взором. Кто бы только мог подумать, что день рождения начальника службы биометрической безопасности будет похож на пресловутый светский раут. Не хватало разве что смокингов, которые многим на территории лечебницы были просто ни к чему. Вейлон в очередной раз обвел подушечкой пальца кромку высокого стакана и с сомнением покосился в сторону недурственного, плещущегося в его бокале, шампанского. Не то у начальника безопасности юбилей, не то в нем проснулись одновременно добродетель и транжира, а может быть человеку банально захотелось отдохнуть от рутины будней и попутно поднять свой авторитет в глазах работников на новый уровень. В любом случае, сколь непривычно не выглядело бы все происходящее, это было приятной отдушиной для работников. Естественно тут присутствовал далеко не весь персонал, наивно было бы полагать, что кто-то оставил душевнобольных без присмотра, во всяком случае, трудоголиков и альтруистов в стенах лечебницы водилось не мало, посему на них всю работу и спихнули, к радости этих самых борцов научной идеи.       Когда задумчивый взгляд техника сначала раз, а потом и другой скользнул по знакомой фигуре, он, наконец, стряхнул наваждение и, сосредоточившись, присмотрелся. Сам именинник, он же мистер Блэр, он же начальник службы биометрической безопасности, как, оказалось, отделился от толпы, и теперь флегматично наблюдал за этой дикой картиной, то и дело, отпивая из высокого, на тонкой ножке, хрустального бокала. Блэр, человек прагматичный, уверенный в себе и любящий постоянство не изменял своим предпочтениям даже в выборе алкоголя, и если кто-то сказал бы Вейлону, что вермут это дамский напиток, он бы культурно промолчал и насмешливо улыбнулся в лицо собеседника. Помимо прочего, мистер Блэр был общепризнанным деспотом, обремененным долей навязчивой подозрительности и, вероятно, легкой формой паранойи, мужчина не гнушался насильственных методов воспитания и рукоприкладства, и что самое странное – к этому все уже привыкли, воспринимая как должное. Нет, герои, конечно, находились, но после пары-тройки случаев, когда накануне повздорившие с начальством работники уходили в так называемый «бессрочный отпуск за счет лечебницы», правоведов и борцов за равенство кадров стало значительно меньше, людям жизнь все-таки дороже. Сам Вейлон к мистеру Блэру испытывал чувства противоречивые и смешанные, сам до конца не понимая, что думает об этом человеке, который в одно время может быть сущим дьяволом, а в другое приятным и умным собеседником. Если бы не переменчивость его настроений, то Парк сказал бы, что относится к нему положительно, но из-за непредсказуемости начальника, все никак не мог сделать конкретных выводов.       Если обращаться к истокам становления их отношений, то Вейлон с точностью мог заявить, что изначально не испытывал к Джереми ничего, кроме душащей, вязкой ненависти, которая медленно и неизбежно пропитывала его с ног до головы. Противоестественная и иррациональная увлеченность Блэра его скромной персоной, не понравилась Вейлону с самого начала, чему он открыто воспротивился, и, как ни странно, не пал мгновенной смертью храбрых. Поди его разбери, этого странного, самовольного начальника, но что-то в Вейлоне, судя по всему, заинтересовало его настолько, что он не стал выбивать ему зубы и забивать гвозди под ногти, чем Парк и пользовался в дозволенных количествах – не раскрываясь и не борзея сверх меры. Немало прошло времени, прежде чем программист начал понемногу привыкать к постоянным вызовам в кабинет начальника, к его вниманию, к его острому, хищническому взгляду и тени ломаной улыбки на губах. Если бы Вейлона попросили в двух словах охарактеризовать своего начальника, то он сказал бы банальное и короткое – матерый хищник. Блэр, несмотря на свою импульсивность, был и остается жестким лидером, который умеет не только бить, но и просчитывать свои ходы, и тогда, когда ему не удалось взять свое наскоком, он решил терпеливо подождать, день ото дня вынуждая подчиненного постепенно смиряться с мыслью о том, что ему в любом случае придется существовать рядом с ним, а значит и подчиняться. И этот его ход все же взял свое. Вейлон и сам не может сказать что это – слабоволие, страх или его личный вариант Стокгольмского синдрома, и вне зависимости от причин, теперь в нем уже нет прежней ненависти.       Его отношения с Блэром это негласный договор, гарант удовлетворенности начальника и сохранности жизни подчиненного. Временами, задумываясь об этом, Вейлон даже в некотором роде был доволен, осознавая, что на самом деле он кадр куда более важный нежели «ведущий программист». И нет, не было в этом никакой любви и романтики, ровно так же, как не было и всепоглощающей животной страсти. Их отношения: это удобство, спокойствие и размеренность, дичающие только тогда, когда в крови Блэра разгуливается тестостерон, потому что Вейлон никогда не являлся зачинщиком их физических отношений. Мистер Парк никогда не был глупым малым, и посему, временами излишняя эмоциональность начальника помогала программисту наблюдать и запоминать, в свою очередь эти наблюдения помогали понимать, когда можно обнажить зубы, когда нужно размягчиться и смириться, а когда позволено дразнить цепного пса своими выходками. И Вейлон не смог бы, и не стал бы отрицать, что эта затянувшаяся игра ему нравится, потому что приятно чувствовать себя нужным, приятно знать, что именно к тебе обратятся в первую очередь, приятно осознавать, что в чьем-то списке ты номер первый. Быть может, их отношения и были странностью, мнимой попыткой забыться и убежать от рутины, но это не волновало ровным счетом никого. Все эти мысли, обрывки воспоминаний и выводы проносились в голове программиста в то время, как он, лавируя между людьми, пробивался к одиноко замершему в негустой тени Джереми. Может начальник и хотел покоя, но оставаться в стороне Парк был не намерен, да и если ему действительно захотелось передохнуть, то он ему об этом не поленится сказать прямым текстом.       — Почему именинник грустит в одиночестве, в то время, как все остальные веселятся и танцуют? — Вейлон отсалютовал мистеру Блэру бокалом, и, приметив его сдержанный приветственный кивок, занял место рядом, подперев спиной стену. — Не умеете танцевать, мистер Блэр? — до смешного преувеличенный официоз подчиненного, приблизившегося к нему чрезвычайно близко, заставил Джереми оттянуть уголок губы в сторону, создавая на лице подобие улыбки.       — Не люблю публичности, она порождает ненужные разговоры. А вы, мистер Парк, почему же вы не танцуете? — коротко посмотрев на наигранно задумчивого подчиненного, поинтересовался Джереми, и вновь обратил свой взгляд на танцующих, отдыхающих душой и телом людей.       — Не с кем. Боюсь, что если я соглашусь на танец с кем-то, один весьма ревнивый собственник припомнит мне это не в самой лучше форме, — с деланным грустным вздохом констатировал программист и легко, будто бы случайно, прикоснулся к плечу Блэра, словно стряхивая с него несуществующую пыль. Блэр спрятал беззлобную усмешку за краем стакана, спокойно снося завуалированную дерзость и слишком открытую, для него, по крайней мере, подначку.       — Стоит отметить, что вы весьма проницательны, мистер Парк, ваша интуиция удивляет меня с каждым днем все приятнее и приятнее, — невозмутимо отмечает он и отставляет свой опустевший бокал на стоящий рядом столик.       — И все же, мистер Блэр, быть может, вы составите мне компанию в танце? Только не тут. Думаю, ваш кабинет вполне подойдет, — официальность и наигранная серьезность в голосах уже начинали смешить обоих. По едва различимому блику тепла в льдисто-голубых, невероятно светлых глазах, Вейлон отметил, что сейчас Джереми спокоен и даже благосклонен, а быть может и рад. Тут и черт ногу сломит, пока разберется в его противоречивой, витиеватой натуре. — А ты можешь быть крайне убедительным, когда захочешь, Вейлон, — Джереми забирает бокал из рук подчиненного и отставляет его на все тот же стол. Парк прикрывает глаза, чувствуя невесомое прикосновение сильных пальцев к своему затылку, и усмехается на резкую смену обращения с официального на неформальное. Чувство давления пропадает практически моментально, и программист, вновь открыв глаза, чуть поодаль следует за начальником службы безопасности в его кабинет. На День Рождения принято дарить подарки, не так ли? Свой Вейлон сейчас подарит в крайне оригинальной форме.

* * *

      Кабинет Джереми всегда нравился Вейлону. Просторный, с большими окнами и минимально обставленный мебелью, он частично отражал суть своего владельца – умеренность, порядок и чистота. Прикрыв за собой массивную дверь, Вейлон не без удовольствия скинул с ног непривычные ему остроносые ботинки, и на мгновение поморщился, чувствуя босыми ступнями холодный деревянный паркет. Блэр вышел в центр кабинета и, развернувшись на каблуках ботинок, задумчиво посмотрел на настраивающего стереосистему Парка. Программист достал из кармана бумажный конверт и, вытянул из него CD-диск, который благополучно установил в считывающее устройство системы. Занеся палец над кнопкой проигрывания, он посмотрел на Джереми из-за плеча с легкой, хитрой улыбкой на губах.       — На днях, мистер Блэр, в мои руки попало ваше личное дело, — подобное начало, сказанное с будничной простотой и непосредственностью, заставило мужчину напрячься и пристально посмотреть на подчиненного в ожидании продолжения незаконченной фразы, — и из него я вычитал один весьма занимательный факт. Вы действительно в юношестве увлекались танго? — Джереми спокойно выдохнул и кивнул головой в подтверждение слов Вейлона. Он даже не удивился тому, что в личных делах сотрудников корпорации содержатся даже такие незначительные мелочи, как юношеские хобби. Блэр сдержанно улыбнулся, кажется, понимая, к чему клонит подчиненный. Не обделенный умом, Вейлон всегда отличался завидной догадливостью и не менее завидной способностью эту догадливость правильно применить и направить в нужное русло.       — Приятное совпадение, — с намеком на беззлобную насмешку говорит Парк и щелкает клавишей проигрывателя. Танго – танец по сути своей многогранный, всегда был и остается универсальным языком тела, в котором нет места секретам и лжи. Движения и музыка, как отождествление, когда душевной страсти, а когда и истинного одиночества, поражали широтой возможностей выбора из тысячи которых можно выбрать то, которое подойдет именно тебе. Звучание музыки, медленное, но в тоже время не лишенное резких, угрожающих нот, очаровывает. Движения Вейлона четкие и точные, как у грациозного хищника, которым он может позволить себе стать на эти бесконечно долгие мгновения, притягивают искушенный взгляд. Стесняющий движения пиджак медленно сползает сначала на локти программиста, а после с тихим шуршанием спадает на пол. Когда в глазах подобравшегося Джереми мелькает нечто похожее на жадность и интерес, программист оттягивает уголок губы в сторону, создавая видимость легкой улыбки на губах. Вейлон аккуратно, будто бы робко касается плеча Джереми, легко сжимая плотную ткань пиджака. Программист едва слышно хмыкает, когда Блэр одной рукой ухватывает его под талию, а в другой сжимает его руку. И когда Джереми делает шаг в сторону, Вейлон послушно следует за ним, повторяя каждое движение, единясь и становясь неотделимой тенью. Два существа, что движутся как одно целое. Взгляд прямой и ровный, прямиком в глаза, в самую душу, сквозь заслон талого льда. На губах усмешка. Вейлон послушно прогибается в спине и на короткое мгновение отклоняет голову в сторону. Он едва слышно выдыхает тогда, когда Джереми тянет его на себя, вынуждая выпрямиться. Его лицо слишком близко, теплое дыхание касается шеи. Блэр делает шаг вперед вынуждая его отступать, и так до того момента, пока спина Вейлона не натыкается на преграду стены. Прикрыв глаза, он поворачивает голову к плечу, обнажая шею. Он чувствует, как плотно прижимается к нему Джереми, вжимая в стену. Чувствует его пристальный взгляд. Вейлон приподнимает ногу, коленом скользя по бедру начальника. Он чувствует его цепкие пальцы в своих волосах. Чувствует его желание обладать и властвовать. Слыша неспокойный ритм его сердцебиения и сбитое дыхание, он прекрасно осознает, что усталость тут ни при чем. Он любит этот танец уже только за то, что именно в нем, как ни в каком другом, раскрывается истинная сущность человека, истинный вид его чувств и мотивов.       Вейлон медленно выдыхает, чувствуя поцелуй на шее, на грани слышимости различая глухое, подавляемое рычание. Этот танец, для иных выглядящий страстью, для других выглядит как отождествление похоти. Приподняв руку, программист путается пальцами в темных, идеально уложенных волосах, проводит ладонью по задней стороне шеи и закатывает глаза, ощущая болезненный укус и сильную хватку пальцев на своем бедре. Горячее дыхание скользит по коже, обжигая. Парк тихо посмеивается, на интуитивном уровне ощущая нарастающее нетерпение и страсть, что сгорает быстрее пороха. Когда пальцы Джереми крепко сдавливают его подбородок, он послушно поворачивает голову, с покорностью отвечая на его болезненный поцелуй, он почти жалобно стонет в его рот от боли тогда, когда Блэр слишком сильно прихватывает и сдавливает зубами его нижнюю губу. Когда начальник впивается пальцами в его волосы и тянет назад, Вейлон откидывает голову, обнажая шею и практически сразу чувствуя горячий поцелуй и прикосновение влажного языка.       — Джереми… — едва слышно шепчет Парк, и ловит на себе пристальный, голодный взгляд голубых, потемневших от слишком острых чувств, глаз. Вейлону не нужны слова, чтобы быть понятым. Блэр обнимает его за талию, и подхватывает на руки, вынуждая программиста крепко вцепиться в широкие плечи. И уже после, повалив его на кровать, сокрытую от слишком любопытных взглядов за неприметной дверью, Джереми выплескивает на подчиненного все свое напряжение, раздраженность и долю злости, он впивается в него, подминая под себя и подчиняя себе так, будто делает это впервые. Он берет его, делая своим, и выбивает из глотки охрипшие стоны, расставляет на его алебастрово-белой коже свои метки, наливающиеся алой кровью. Его искренняя ярость похожа на безмолвное признание, его чувства и ощущения, обостренные до предела, иглами впиваются в разум, кроша его на осколки. И уже на излете чувства, когда под веками на короткое мгновение взрывается сверхновая, выжигающая сетчатку и сокращающая мир до черного и белого цветов, они оба прислушиваются к себе, чувствуя пропущенные удары сердца и почти до болезненного острое удовольствие, свинцом растекающееся по телу, впитывающееся и заставляющее дрожать и сокращаться каждую мышцу. Переплетенные друг с другом, они хватают ртом раскаленный воздух, пропахший кожей, потом и мускусом, словно действительно задыхаются от переизбытка чувств. Каждое их столкновение заканчивается такой маленькой смертью, когда кажется, что пропустив один удар, сердце не забьется вновь. И когда удовольствие иссякает, улетучиваясь из крови, словно выкипевшая жидкость, внутри не остается ничего, кроме затихающей дрожи в мышцах и монотонного шума в голове. Вейлон откидывается на подушки и закрывает глаза согнутой в локте рукой, тщетно пытаясь отдышаться. Он едва морщится, чувствуя терпкий, отдающий вишней табачный аромат, и заложив руку под голову, склоняет голову в сторону Джереми, смотря на него сонно, но довольно. Мужчина мягко касается пальцами растрепанных волос и гладит по голове, довольно наблюдая за тем, как Парк ластится к его руке, словно большой кот.       — Думаю, нам с вами надо танцевать чаще, мистер Парк, — не без беззлобной насмешки в голосе говорит Блэр, выпуская под потолок клуб серого табачного дыма, и улыбается, наблюдая за тем, как Вейлон, прикрыв глаза сонно покачивает головой, соглашаясь с ним.