Мнимая уравновешенность

Дэггет и Норберт — двойняшки; Дэгги и Норб — абсолютно разные люди, едва пересекающиеся дома. Дэгги — сучка с несколько шлюховатыми наклонностями и размытыми моральными ценностями; Норб — заносчивый блондин с льдинкой в глазах, прозванный не в меру взбудораженными школьницами сексуальным немецким вампиром. У Дэггет тяжёлые на ощупь груди с тёмными ореолами сосков. Норберт знает это с точностью страстного любовника, предпочитающего долгий медленный секс. Он её брат, если помните. Наверно, поэтому всё приобретает нездоровый оттенок, правда? Дэггет соблазняет его. Сначала неосознанно, расставляя ноги шире, чем нужно, и прекращая носить дома лифчики. А в одно утро, мешая размокшие хлопья в миске с соевым молоком, замечает голодный взгляд Норба, остановившийся в вырезе её халата. И после совращение брата становится чем-то вроде цели на триместр — кто-то должен похудеть на пять фунтов, кто-то улучшить оценки по физике, а выпускница Дэггет соблазняет своего родного брата, забавляясь его аллергически красными щеками каждый раз. Сам Норб знает, когда всё началось. Всё также начиналось неосознанно, не специально. Спортивные шортики, что купила мать для Дэгги на учёбу в последнем классе, решают разом все сомнения. Норбу снится, как он сдирает с неё эти шортики, царапая крутые смуглые бедра. А после он просыпается на липких простынях и пугается своих фантазий; одно дело думать, что сестра красива, совсем другое — кончать от мысли о том, как он её имеет. Норберт, в отличие от сестры, правильный, уравновешенный. И если пренебречь общественными правилами, то он всегда думал, что Дэгги могла бы совершить такое безумство — запасть на брата-двойняшку. Ещё Дэгги могла перепихнуться с учителем математики за хорошую оценку; подцепить главного красавчика школы, трахнуть его в крутой машине с откидным верхом, а после бросить; Дэгги могла ровно столько, сколько не мог Норб. Он правильный, адекватный. Но правильность и адекватность превращаются в пустой звук, когда Дэгги в тысячный раз с ним заигрывает на диване перед телевизором. Для неё это игра, забавная и весёлая; доведи брата до сумасшествия — получи дисконтную карту на два процента в фирменный магазин косметики. Дэггет вытягивается на диване и носком ноги будто бы случайно давит ему на пах. Касается пальчиками и невесомо надавливает, с самодовольством отмечая мгновенную твёрдость. Ей неимоверно льстит, что у братца стояк на её сиськи, задницу и на неё всю целиком. Почему-то это оказывается не так страшно, как пишут на форумах, которые Дэгги прошерстила после того памятного завтрака. Ей приятно, ничуть не боязно, а ещё — совсем немного — тепло. Дэгги словно издевается над ним, используя для этого всё, кроме самых прямых намёков в лоб. Ей нравится забавляться таким образом, и она напрочь забывает о том, что если пса раздразнить куском мяса, то он обязательно набросится. Дэгги не верит, что правильный, хороший Норб в самом деле что-то сделает; ей в голову даже мысли не приходит о том, что каждая её забава подтачивает его моральность, как вода камень. Поэтому, когда Норберт смыкает пальцы вокруг её щиколотки, чтобы с силой потянуть на себя, Дэгги даже не кричит; Дэгги, глупая-глупая Дэгги, ни черта не понимает. У Норба отсутствующий взгляд и жилистые руки, которые грубо рвут к себе, выворачивая её запястья до покрасневшей кожи. Он особо не нежничает, не ищет её губ для поцелуя; Норб мысленно благодарит сестру за то, что она не носит бюстгальтеров дома, и тянет майку вниз, открывая полностью два тяжёлых полушария грудей. Дэгги не прикрывается и, похоже, всё ещё находится в некотором шоке. — Доигралась, — сглатывает Норб, жадно глядя только на её грудь и совсем не обращая внимания на что-либо другое. И именно в этот момент Дэгги понимает, чего следовало бояться. Норб, её Норб, смотрит похотливо, грязно, и она чувствует себя куском мяса, достаточно дорогого, но всего лишь мяса. Дэггет где-то на полпути к осознанию того, что Норберт давно не воспринимает её как сестру, когда тот крепко сжимает её руки своими длинными музыкальными пальцами и тащит вверх по лестнице, в спальню. В свою или в её — особой роли не играет. Дэгги, словно сомнамбула, идёт следом, совершенно не противится весьма недвусмысленным действиям брата. Со стороны даже кажется, будто она всеми руками «за». Потому что даже брошенная на кровать, Дэгги широко раскрытыми глазами смотрит на то, как Норберт, деловито сбрасывая ботинки, ловко расправляется с ремнём. — Закрой рот, — хмурится Норб и легко толкает её на спину, наконец стягивая ненавистные шортики. Дэгги не знает, почему не противится. Ей кажется, будто её загипнотизировали или она парализована, иначе это объяснить невозможно. Парень, вернее, уже мужчина, навалившийся на Дэгги, — совсем не её брат; в его глазах нет ничего знакомого, а в движениях и жестах и вовсе всё чужое; такого Дэгги не видела даже у самых больших отморозков, клеившихся к ней. — Чёрт, — ругается Норб, когда понимает, что сестра совсем сухая. Его лицо кривится как-то естественно, по-родному, и Дэгги хочется закричать. Не позвать на помощь, нет, — проорать на ухо ему, чтобы тот очнулся; это же игра, Норби, забавная и весёлая. Но Норберт плюёт на ладонь, безо всякой брезгливости засовывая её обратно сестре в трусы, которые по неведомой причине не снял вместе с шортами. Дэгги инстинктивно сжимает бедра, и Норб улыбается какой-то маньячной, довольной улыбкой. Дэгги знакомо это выражение: трудно не узнать улыбку, которая у них одна на двоих. И потому Дэгги решает дать брату то, что ему нужно. В конце концов, именно с такой улыбкой она сожгла машину директора в их бывшей школе. Норб имеет её грубо, резко, вколачиваясь в сестру без намека на нежность. И от этого сбрасываемого с каждой секундой напряжения ему так хорошо, как не было никогда и ни с кем. Сейчас для него наивысшее наслаждение — спускать на живот Дэгги, не чувствуя под собой даже её дыхания. Полное подчинение пьянит Норба не хуже отцовского бренди с каминной полки. — Пожалуйста, — выдавливает из себя Дэгги, когда он наконец заканчивает, сползая с неё на кровать. Она вскакивает резко, чуть шатается, но опрометью бросается из комнаты, не думая об одежде, случившемся и своём в прошлом любящем брате.

___

Дэгги выходит замуж в маленькой церквушке с бордовым ковром вместо традиционного красного. Она приглашает Норба не сама, всё поручает золовке, сбрасывая на неё груз ответственности за гостей. Дэггет выглядит счастливой в белом платье и совсем не напоминает ту девочку с шикарной тяжёлой грудью, в сексапильных шортиках. Она мнёт в руках букет невесты, когда видит брата, и Норб сворачивает направо, не доходя до неё. — Святой отец, я согрешил, — говорит Норберт, откинувшись спиной на деревянный полог исповедальни. — Покайся, сын мой, — мерно отвечает ему священник, но Норбу становится до рези в животе смешно от этого нелепого церковного пафоса. — Я согрешил и не думаю, что ваш бог может это исправить, — клацает челюстью Норб и толкает дверь исповедальни, чтобы встретиться лицом к лицу с Дэгги. У этого подвенечного платья удивительное декольте.