Случайности

Название: Потому что Жанр, романс, ау Рейтинг: G Примечания: сукакорректор ^^ Саммари: А он тебя целует, говорит, что любит. А ты охуеваешь, ты его не знаешь! *** ― Я тебя люблю! ― сообщает он и прижимает к себе Манабу, как самое ценное и дорогое. Как клад, который он давным-давно искал и наконец нашел. И теперь уж точно не потеряет. Манабу смотрит вдаль. Смотрит вверх, вправо и влево. Просто так смотрит, от неожиданности. И отвечает: ― А я тебя нет, ― говорит и морщится, губы кривит, чтобы показать: и правда не любит, и ему вообще некогда. ― И более того, ― продолжает, ― я тебя даже не знаю. Он не отпускает. Стоит и лыбится, и рожа, того и гляди, треснет от счастья. Манабу так бы и плюнул ему в лицо. Но вдруг ему понравится. Уж слишком подозрительно неадекватно выглядит этот самый «он». Манабу двинул бы по наглой роже. Но этот «он» выше, сильнее, и черт знает, что от него ждать дальше, а Манабу... Манабу можно пальцем перешибить, если постараться. А он, этот он... Его так просто не возьмешь! Кстати, о нем! Манабу его не знает, век бы не видел и лучше бы никогда не встречал. Потому что нормальные люди не появляются из ниоткуда и не набрасываются с признаниями на незнакомых, ничего не подозревающих прохожих! ― Меня зовут Казуки, ― говорит и наступает, а Манабу отступает. Шаг влево, шаг вправо, назад ― стена! ― Рад за тебя, ― бурчит Манабу и проклинает тот день, когда решил, что пять минут ― это очень важно для такой короткой жизни, и лучше сокращать путь с работы через маленькую улочку со злачными заведениями и, как оказалось, сомнительными встречными. ― А тебя? ― А что меня? Манабу озирается по сторонам и страшно переживает: никого нет, никто не спасет и не поможет, а официант, вышедший из злачного заведения, будто и не видит, как «этот» прижимает несчастного Манабу к стенке. ― Как тебя зовут? ― Никак! ― говорит Манабу и поджимает губы. А вдруг его порешат прямо здесь и сейчас за дерзость. ― Никак… ― тянет незнакомый тип по имени Казуки и перемещает руки с плеч Манабу ближе к шее. Сердце бухается куда-то в пятки. Руки замирают на воротнике и там и остаются, а сам «этот» приближается, да еще и наклоняется зачем-то. Манабу вжимается в стену, старается стать ниже и незаметнее и увернуться от десятков косичек, которые так и норовят скользнуть по его щеке. «Медуза Горгона!» ― тут же выдает ассоциативный ряд в неправильном направлении сработавший мозг, и Манабу с ним соглашается. И правда похож: Манабу уже скоро поверит, что косы как змеи. Заживут своей жизнью, обернутся вокруг шеи и придушат, Манабу даже пискнуть не успеет! Не смотреть в глаза, а то все, пиши пропало, даже до первой зарплаты не дотянул! А мама ведь говорила, что райончик так себе, это Манабу по глупости не верил и отмахивался. ― Такого просто быть не может! Я могу начать гадать, но скорее зима начнется, чем я угадаю. Ну! Манабу в глаза не смотрит, только исподлобья: на губы, растянувшиеся в усмешке, на пирсинг, на косы ― их столько, что у простого человека голова бы отвалилась, а этот… он точно какой-то неправильный и ненормальный! ― Манабу. Меня зовут Манабу. Доволен? ― Почти. Я могу тебя поцеловать? Манабу дергается назад, его затылок встречает стену с каким-то подозрительно пустым звуком. ― Нет, ― отвечает, ― пожалуй, не надо. ― Да ты не подумай!.. ― Уже подумал! ― Дай мне… ― Нет! ― Объяснить! Манабу замирает; безуспешные попытки вырваться подавлены, все-таки они в разной весовой и ростовой категории. Можно сразу с честью и жизнью прощаться, только перед смертью глянуть в небо и сказать трагично: прости, мама, ты была права, райончик тут не очень… ― Объясняй, только побыстрее, а то меня ждут. ― Кто? В голосе столько удивления, что Манабу от неожиданности смотрит в глаза, сжимает руки в кулаки – проверяя, не превращается ли он еще в статую – и облегченно вздыхает. Глаза как глаза, темные-темные, как черный кофе, и пахнет от него, кстати, тоже кофе черным, горьким, на холодной улице особенно приятным… и сигаретами… Манабу моргает и понимает ― как-то неприлично нюхать незнакомцев на улице. ― Кто тебя ждет? ― Муж, ― задумавшись, бросает Манабу и слышит смешок. С опозданием доходит смысл сказанного до сознания. «Я тороплюсь, меня дома муж ждет!» ― каждый раз именно так не хотела задерживаться на работе коллега, настолько часто, что фраза въелась в подкорку мозга. ― Муж? ― брови Казуки удивленно ползут вверх, а Манабу хлопает глазами. ― Нет, муж соседки, в смысле… ― И где он тебя ждет? У тебя дома? ― Да, он… ― Он что? ― Он кормит моих… ― Твоих… кошек? ― Мышек! ― грубо и громко отвечает Манабу. ― В конце концов, это не твоего ума дела, кто и где меня ждет! ― Да, ― соглашается этот, ― так что я тебя быстро целую, и мы расходимся по своим делам. ― Нет. ― Это что, твой первый поцелуй? ― Нет. ― О… ― Казуки понимающе улыбается. ― Да ты не подумай… ― Уже подумал. Казуки смеется, Манабу чувствует, что краснеет, начиная с кончиков ушей. И какое ему дело до предпочтений Манабу! Пришел, издевается, лучше бы убил, честное слово. ― Я проспорил, ― доверительным шепотом начинает Казуки в ухо, в то самое, которое горит особенно ощутимо, ― своим друзьям. Что поцелую первого, кто пройдет в этом переулке… ― А… Все становится ясно и понятно, Манабу больше не прощается с жизнью, и хочется поверить, что кофейные глаза не лгут. Или лгут? ― Ну… Если это тебе так важно… ― Очень! А то меня будут считать трусом. ― А ты просто притворись, что целуешь. Казуки качает головой: ― Эти не поверят. Манабу встает на цыпочки и выглядывает из-за плеча Казуки, смотрит в окна забегаловки. Трое олухов пялятся очень внимательно ― эти и правда не поверят. Манабу вздыхает. ― И ты отстанешь? ― Отстану! ― Хорошо, только быстро. ― Ну, как получится, ― последнее, что слышит Манабу перед тем, как затылок снова встречается со ставшей уже родной стенкой. Он даже рот открывает от удивления, и Казуки это только на руку. Манабу понимает, что то, что происходит ― это уже не «быстро» и как-то не совсем прилично. Казуки везде, где только можно: языком ― во рту, руками ― на пояснице, одной ногой ― между колен… А потом внезапно все пропадает, и ошалевший Манабу слышит: ― Спасибо, очень выручил. Он идет домой, а потом бежит ― и останавливается только в темной арке у дома. Останавливается, переводит дыхание и слышит тяжелые шаги за спиной и громкое дыхание. Однозначно, хреновый день хорошо не закончится. Но жить-то хочется, поэтому Манабу бежит снова, теряя сумку на ходу, пытается найти ключи в кармане пальто… И падает прямо в ворох неубранных листьев, а сверху что-то валится. ― Пустите! ― Пущу, только номер оставь свой. Голос знакомый, и по голой шее скользит что-то, похожее на косы. Видимо, шарф тоже где-то потерялся. Манабу лежит лицом в опавших листьях и даже не думает смотреть по сторонам. Он вообще не думает: из этого ничего хорошего в последнее время все равно не получается. ― Ты… ― вздыхает Манабу. ― Я! ― вздыхают сзади и подниматься даже не думают. ― Ты обещал оставить меня в покое. Где-то там, сверху, явственно пожимают плечами: ― Ну, я передумал. Манабу лежит еще некоторое время, перед тем как Казуки поднимается сам и поднимает его. ― Чего тебе надо? ― Телефон и кофе. ― А если я скажу нет? Казуки снимает с головы Манабу запутавшийся в волосах лист: ― Тогда можем пойти ко мне. У меня есть кофе, нет мышей, и чужие мужья не ждут. Манабу неосознанно вытаскивает из кос Казуки несколько желтых листьев и продолжает не думать. ― Как хорошо, что там проходил ты, а не какая-то там девушка! ― Почему? ― удивленно спрашивает Манабу и принимает из рук Казуки свою потерянную сумку. ― Потому что! ― говорит Казуки таким тоном, будто это должно все и сразу объяснить. Манабу не спрашивает. Он уже понял, что думать и спрашивать ― это только зря время тратить.