Поэзия

Мегатрон никогда не переставал и не перестанет писать стихи. Он пытался. Но стоило ему отказаться от рифмы, как эмоции стали находить выход другими, гораздо менее приемлемыми путями. Поэтому он больше не сдерживает слова в себе. Ведь ради этого он поднял восстание – чтобы дать каждому право поступать так, как он хочет, независимо от назначенной формы и функции? Не станет ли отказ от этого слишком большой жертвой? Он продолжает писать для себя. Когда-то он позволял другим читать и слушать свои стихи. Сначала Импактор. Его первый друг в забое и очень долгое время – единственный друг. Импактор сделал все для того, чтобы казаться простаком стороннему наблюдателю, ведь шахтера, который умнее собственного начальника, ждут одни неприятности. Импактор накрепко усвоил эту простую истину. Поначалу политические памфлеты Мегатрона приводили его в ярость. Но однажды глубоко в шахте, под прессом породы, когда они оказались в полном одиночестве, Мегатрон процитировал язвительную, правдиво-горькую строфу, и его друг разрыдался. Затем Орион. Орион, который не снимая носил маску, чтобы скрыть яркость и силу собственных чувств, прекрасную беспомощность своего открытого лица. Орион, чьи эмоции все равно находили отражение – в ярко сияющей оптике. Его тяга к поэзии Мегатрона напоминала голод, скользящая по строкам оптика расширялась, раскаляясь добела. Его лучший читатель. Тот, кого больше всего не хватает. Очень недолго Саундвейв – прежде, чем война вспыхнула в полную силу. Прежде, чем Мегатрон закрыл себя полностью во имя дела десептиконов. После этого Мегатрон ни с кем не делился своими творениями. Миллионы оборотов звезды его единственной аудиторией были голые стены пустого отсека. Было лишь одно исключение. Он продекламировал несколько боевых гимнов Тарну, меху из касты знати, одержимому поэзией. Тому самому, который боготворит низкородного шахтера раболепно, едва ли не скатываясь в идолопоклонничество. Однако то были песни битвы, по-своему честные, но очень далекие от лучших творений Мегатрона. Еще более далекие от тех строк, в которых он обнажает свою искру. Порой Мегатрон представляет, как через сотни эонов написанные им стихи переживут и войну, и его самого. Как их будут цитировать и читать вслух в неимоверно далеком будущем, которое трудно, почти невозможно представить. К тому моменту он либо вознесется недосягаемо высоко, либо попросту будет мертв, и срифмованные слова уже не смогут причинить вред своему автору. Он продолжает писать стихи. О каждом из них. О тех, кто что-то для него значит. Прайм, разумеется. Прайм, неизменно. Прайм, всегда. Война сделала Прайма только красивее, трансформировав его из блеклого законника в разящего без пощады идеального гладиатора. Мегатрон узнает Прайма лучше и ближе через разделяемое ими насилие. Во время их боев гекзаметры звучат в голове Мегатрона. Цезуры и диерезы берут паузу, когда он лежит изломанный среди пепелищ и развалин, строфы складываются в поэмы на ремонтном столе, пока медики пытаются сложить вместе детали его разбитого корпуса. Мгновенья, когда Мегатрон склоняется над Праймом для последнего сокрушающего удара, рождают сотни посмертных элегий для Лидера автоботов. Для Прайма создаются лучшие из его произведений. И если до грядущих поколений дойдут творения Мегатрона, то славу ему принесут поэмы, посвященные извечному врагу. Именно эти строфы Мегатрону больше всего хочется отправить вдохновителю. Но подобный жест глуп. Возможно, если эта война когда-нибудь закончится… Независимо от того, выиграет он или проиграет… Старскрим. Его крадущийся и прекрасный вице-командир, изящные крылья, острые грани и еще более острые слова. Жестокий и красивый, с высокородным акцентом и утонченностью – олицетворение всего того, чего шахтеру никогда не полагалось бы заполучить. Иронично-раболепный, с трудом управляемый. Нож за его спиной, тот самый, что заставляет идти вперед. Мегатрон не часто пишет о Старскриме – слова мало значат для них, еще меньше, чем причиненная друг другу боль. К тому же существуют другие способы разрядить гудящее между ними напряжение, возрастающее циклично и неотвратимо. В поэзии редко возникает нужда. Те немногие сонеты, которые он посвящает Старскриму, слишком щемяще-нежны и рискуют прозвучать жестоко, если будут произнесены вслух. Мегатрон хранит их катрены глубоко в памяти под надежным замком многоуровневых паролей. Шоквэйв. По-своему столь же ненадежный, как и Старскрим, они оба предсказуемы лишь в одном – всегда остаются самими собой. Как и Старскрима, судьба никогда не должна была свести его с Мегатроном – бывший Сенатор исполняет команды рудокопа, смех, да и только. Прогнившее насквозь правительство сломало Шоквэйва, а Мегатрон подобрал обломки и не остался в накладе. Сирвенты Шоквэйву он правит и переписывает сотни раз, доводя их до совершенства. Старомодный и архаичный бинарный код, задуманные поэмы сокращаются до дюжины идеально отточенных слов. Ведь Шоквэйв поэтичен в своей эффективности. Это заслуживало восхищения в том, кем он был, заставляет восхищаться им и сейчас. Именно к этому стремится Мегатрон, без устали отбрасывая слова, не оставляя ничего кроме логичной и неоспоримой правды. Саундвэйв. О своем самом верном помощнике Мегатрон пишет чаще всего. Саундвэйв и его неиссякаемая преданность, спокойный, ровный нрав. Саундвэйв, привычный как рычание собственного мотора, как неизменный блеск извечных звезд. Верный Саундвэйв, чья преданность пережила даже их родную планету. Мегатрону хочется доверять Саундвэйву. Хочется разделить с ним тяжесть собственной ноши. Ведь он тот, кто никогда не предавал Мегатрона. Но не предаст ли в будущем? Подобные желания наивны. Мегатрон знает, что никому нельзя доверять в чем-то ином, чем быть тем, кто он есть. Болью и горечью Прайм научил этому Мегатрона. Саундвэйву он посвящает разные стихи. Протяжные грустные баллады. Военные марши – ведь они сражаются плечом к плечу, купаясь в энергоне своих врагов. В мадригалах он превозносит красоту Саундвэйва – грубую красоту меха из низкой касты, гораздо более привычную для Мегатрона, чем изящество и гармоничность Старскрима. В стихах он пытается понять любовь Саундвэйва к своим кассетам и его непостижимую преданность. Что бы он ни писал про Саундвэйва, стихи напевны и ритмичны. Красивы даже тогда, когда их содержание уродливо. Их ритм хорошо ложится на музыку. Так Мегатрон писал во времена далекой юности, когда его голова была полна мелодиями и ритмами, и эхом шахт. Подобные стихи он посвящал Ориону, давным-давно, когда… Разумеется, он не показывает свои стихи Саундвэйву. Но порой ему кажется, что Саундвэйв читает их все равно. Предположение не такое уж и фантастическое. Одержимость меха информацией и маниакальное желание все контролировать уже давно стали притчей во языцех, и Мегатрон не сомневается в том, что и его не обходит своим неусыпным вниманием Саундвэйв. Саундвэйва едва ли можно назвать выразительным. Но иногда, когда Мегатрон сочиняет о нем что-нибудь особенно пронзительное, чрезмерно пафосное или слишком трогательное – услышав подобное, Импактор отпустил бы похабную шутку, а Орион бы с уважением посмотрел грустной лазурной оптикой – ему удается уловить, как смягчается за маской лицо Саундвэйва, как мягкая трель вплетается в его голосовой модулятор. Редкая нежность. Если Саундвэйв и читает его стихи, он никогда об этом не скажет. И, возможно, это еще одно проявление преданности.

***

Примечания переводчика: Если не считать Саундвэйва, автор не конкретизирует, какие именно стихи писал Мегатрон для каждого из мехов. Делая перевод, я из спортивного интереса решила подобрать для каждой из «муз» Мегатрона свой собственный размер и разновидность стиха, наиболее подходящую к характеру каждого меха. Итак: Памфлет – разновидность художественного произведения, как стихотворная, так и прозаическая, направленная на изобличение пороков общественного строя и правящего класса. Кстати, в свое время памфлеты, высмеивающие и осуждающие монархию, сыграли немалую роль во французской революции XVIII века. Мне кажется, что-то подобное вполне мог написать молодой шахтер Мегатрон, мечтающий сменить несправедливый политический строй Кибертрона, и читать потом разуверившемуся в справедливости Импактору. Гекзаметр – тяжеловесный стихотворный размер большинства античных поэм. Гекзаметр ритмичен и «тяжел», чем-то напоминает марш отряда тяжеловооруженных гоплитов. Именно гекзаметром написана «Илиада», эпическая поэма о долгой кровопролитной войне между греками и троянцами. Битвы автоботов и десептиконов, так же как и личные сражения Мегатрона и Прайма, не менее эпичны, и им вполне подойдет тяжеловесный пафосный гекзаметр. Цезура и диереза – паузы, которые обязательно делаются при декламации написанных гекзаметром произведений для облегчения их восприятия слушателями. Элегия – лирическое стихотворение, для которого характерны мотивы грусти, утраты, одиночества и тому подобного. Сонет – пожалуй, одна из самых известных форм лирических, в том числе и любовных стихов. Сонет Шекспира состоял из трех четверостиший-катренов и двух замыкающих строчек-ключа. Я просто не могла не потоптаться по этому оммажу, учитывая то, что некоторые из сонетов Шекспира посвящены некой «смуглой леди», которая, говорят, была совсем не леди, а джентльмен, а Старскрим у нас как раз с темным, «смуглым» фэйсплетом… Сирвента – один из жанров средневековой поэзии трубадуров, в котором поднимались вопросы политики, религии и морали. Шоквэйв – политик и интриган, ему подходит. Мадригал – в классической литературе коротенькое стихотворение, в котором восхваляются качества того, кому это стихотворение посвящено. Ведь никто не станет спорить с тем, что Саундвэйв заслуживает похвалы, как никто другой.