Feuertanz

Спектр улыбок Ганнибала неисчислим: от вежливо-натянутой для Джека или пренебрежительной, адресуемой мисс Лаундс, до еле заметной, отеческо-одобрительной, появляющейся на его губах, когда Уилл делал успехи в лечении. Сияющий от властного лоска мужчина улыбался своим гостям искренне и радушно, иногда пренебрежительно кривя губы, но не оставляя ни одного без внимания — пожимая руки, целуя тонкие пальцы или вставляя остроумные комментарии в чью-то беседу. В гостиной царила непринужденная атмосфера, умело созданная твердой рукой доктора Лектера, зорко следившего, чтобы никто из присутствующих не скучал. Комплименты лились рекой, так же, как и изысканное французское вино. Ганнибал принимал их с тщательно замаскированным самодовольством, но не опускаясь до откровенного кокетства и бахвальства. Но ни один из гостей и понятия не имел, что Ганнибал был зол. Всепоглощающая ярость царапала его изнутри, требуя выхода — здесь и сейчас. Возможно, попытаться раскроить череп этого мецената или вонзить нож для рыбы одним точным ударом в его сонную артерию. Но вместо этого доктор Лектер улыбается ему. Натянуто, с налетом брезгливости, так хозяйка смотрит на протухший кусок мяса, который уже нельзя даже отдать голодным уличным собакам. — Ваши идеи чрезвычайно интересны, но давайте обсудим их... позднее, — вежливо, но безапелляционно прерывает его речь Ганнибал, салютует бокалом с нетронутым «Montrachet Domaine» и уходит, даже не удостоив взглядом. Причина его гнева, одетая в простой, но идеально отглаженный серый твидовый пиджак, болтала с Кроуфордом и старалась выглядеть непринужденным. Неудачная попытка для овцы в стае волков. — Я устал, Джек, — слышит он обрывок разговора и позволяет себе мысленно улыбнуться. Гордость творца, но не умиление. Упрямый. Какой же он всё-таки чертовски упрямый — его губы были плотно сжаты, а подбородок надменно вскинут. — Но... — Джеку приходится прерваться, потому что Ганнибал подошел слишком близко. Как всегда тихо и незаметно. — Великолепный вечер, не правда ли, Уилл? — Да, — обреченно отвечает он с видом великомученика. Лектер научил его прятать искренние эмоции под маской, но так и не добился любви к светским беседам. — Такой... интересный. Просто не могу дождаться окончания. — Прошу прощения, что помешал вашей беседе, — в голосе Ганнибала ни тени раскаяния. Он, усмехнувшись словам Уилла, выжидающе смотрит на Джека, и если бы тот мог заглянуть чуть глубже маски вежливой заинтересованности, то увидел бы, что во взгляде доктора явственно читается «ты жив, только потому что пока нужен». — Где Ваша прелестная жена? Взгляд хищника, взгляд собственника. Ганнибал придирчиво осматривает Уилла, отмечая залегшие под глазами синяки (хотя сон его в последнее время пришел в относительную норму), небольшие, едва затянувшиеся царапины на шее, которые не удалось скрыть воротником рубашки. Или не пытались скрыть. Ярко-алая вспышка гнева, пеленой застилающая глаза, хруст стакана и багровые капли на блестящих кожаных туфлях — всё это в его воображении, всё это — непозволительная роскошь. Осколки собираются в единое целое, рана затягивается. Ганнибал натягивает одну из своих фирменных дружелюбных улыбок. — Кажется, она разговаривала с Аланой, — недоуменно и неуверенно отвечает Джек, словно вспомнив, что на приеме он не один. Ответил, но так и остался на месте, не замечая, что доставляет своим присутствием неудобство и Ганнибалу, и Уиллу. — Вот ты где, Бэлла, дорогая, — Кроуфорд внезапно оживляется, заставив их вздрогнуть, словно застигнутых врасплох любовников. Миссис Кроуфорд выглядит великолепно в объятиях молочно-белого шелка, и в этом есть некий символизм. Символизм и обреченность. — Доктор Лектер тебя искал. Ганнибал улыбается и целует её ладонь — пальцы едва заметно подрагивают от волнения, но голос силен. — Вот как? И зачем? — в глазах затаенный страх, опасение самого худшего. Лектер качает головой, словно отвечая на немой вопрос. — Хотел узнать, хорошо ли Вы проводите время здесь, — он подходит ближе к Уиллу, чтобы женщина могла занять место подле мужа. Ладонь Ганнибала едва ощутимо касается бедра профайлера, заставляя того напрячься ещё сильнее. — А, — облегчение всё же прорывается сквозь вымученную вежливость. — Вечер великолепен. Стоит отдать должное кухне, я не устану повторять, что Вы восхитительный повар. — Право, не стоит, — Ганнибал склоняет голову в якобы поклоне. — Сегодня я как нельзя скромен в выборе главных блюд. Взгляд его цепляется за застывшую в нерешительности Алану, желавшую, вне всякого сомнения, поговорить с ним. Ничего не стоит подавить ярость — в который раз за этот вечер — ведь темой их разговора несомненно будет Уилл. Мужчина предупреждающе поглаживает костяшками пальцев бедро (читай: не смей уходить). — Доктор Блум, — не услышать его невероятно. — Не составите нам компанию? Алана слишком предсказуема в своем платье цвета бургундского вина. И непредсказуема с угольно-черным, почти траурным, шелковым платком, назначение которого прикрывать оставшиеся отметины. Он видит, как судорожно тонкие пальцы сжали тонкий хрусталь. Её опасения вполне оправданы, но Ганнибал выше того, чтобы устраивать расправу прямо на этом чудесном приеме. Хочется сдернуть платок с её шеи, ведь он знает, что найдет там. Неопровержимые доказательства. Неопровержимость. Такое забавное слово. Неудержимость. Непостижимость. Неотвратимость. Не… — Как прошла Ваша конференция? — интересуется Алана после всех традиционных расшаркиваний. Уводит подальше от опасной темы. Умно, но недостаточно. — О, великолепно, доктор Блум. Особенно мне запомнились доклады, посвященные Стокгольмскому синдрому.* Вы же когда-то писали по нему работы... Верно? Она чувствует себя загнанной в угол — немногие могут переиграть хищника, разве что, если он сам этого не позволит. — Да, — выдыхает Алана, делая быстрый глоток из бокала. Её страх и вина почти что осязаемы. Ганнибал услужливо подсказывает ей: — «Трансформация аффектов» и, я могу ошибаться, так что поправьте меня, «Взаимность виктимного поведения и атрибутивного стиля осужденных и воспитанников интерната»? — Всё верно, — голос её звучит чуть увереннее. Возможно, из-за вина. Возможно, из-за того, что миссис Кроуфорд едва заметно сжала её пальцы в знак поддержки. Бесконечная игра в бисер, которую так ненавидит Уилл, казалось бы, никогда не закончится. Ганнибал тянет и тянет время, специально отвращая неотвратимое. Изощренная месть в виде психологической пытки — это только часть задуманного. Когда доктору надоедает играться, он зовет гостей к столу. Уилл нарочно мешкает. Почти все разошлись, а он ещё никак не может отыскать свой шарф — игра на публику не идеальна, но всё же неплоха. Когда за последним гостем закрывается дверь, Ганнибал хватает его за локоть, сжимая сильнее, чем необходимо, так, чтобы оставить синяки на бледной коже. Если бы он мог, то расставил свои отметки везде, где только возможно. Особенно — на соблазнительной шее, нагло и небрежно испорченной острыми ногтями Аланы. Он тащит профайлера наверх, в свой неофициальный кабинет, который недоступен ни пациентам, ни дорогим гостям. Дверь ударяется о косяк, и эхо удара гулко отзывается в абсолютной давящей тишине пустого дома. Щелкает свет. Глазам больно и ярко — мир ослепительно бел первые две секунды. — Доволен? — чистая и незамутненная никакими примесями ярость; вопрос хлестко ударяет Уилла, но тот упрямо молчит, уставившись на свои ботинки, стоящие на пару-тройку сотен дешевле, чем самая простая рубашка Лектера. — Решил, что это будет изящным ходом? — голос выравнивается, а всплеск непозволительной слабости, не без труда, подавлен. Ганнибал делает к нему шаг, но Уилл не отступает — смотрит почти без раскаяния, а с губ готова вот-вот сорваться обвинительная речь, но мужчина опережает его. Толкает к стене. Грэм оступается, но не уступает. Плечи расправлены, взгляд ясен и почти жесток, но где-то в тени плещется затаенная обида, готовая вырваться наружу. И пускай все пути отступления перекрыты, а напротив опаснейший хищник столетия, Уилл не собирался сдаваться. И это нравилось Ганнибалу почти до боли. Кто сказал, что он любит мучить только окружающих? Лектер наступал неотвратимо — навис над ним, вжимая телом в ледяную стену, ударил кулаком слева от головы, заставив Уилла едва заметно вздрогнуть. Карие глаза блеснули алым. Нет. Всего лишь наваждение. Ганнибал неспешно расстегивал пуговицы на его пиджаке, словно бы получая удовольствия от этой изощренной игры. Уилл дышал через раз, не в силах прервать зрительный контакт. И не сразу понял, что оказался без пиджака. С рубашкой поиграться не вышло. Раздраженный Ганнибал дернул ворот, в буквальном смысле сдирая с Уилла белоснежную ткань. — Ты не был нежен. Царапинка на шее только вершина айсберга — плечи Уилла были исполосованы мерзкими следами. Настолько мерзкими, что захотелось тут же стереть их с безупречной кожи профайлера. Неважно как. Но лицо мужчины оставалось непроницаемым, голос — лишённым эмоций. Он давно осознал, что ему нужна не безвольная игрушка, а партнер. Только вот Уилл был как маленький ребенок, которого надо было наставлять и разъяснять, что можно делать, а чего нельзя. И измена ради мести входила в разряд «нельзя». — Отвечай мне сейчас же! — срывается Ганнибал. Пальцы, почти ласково поглаживающие царапины, впились в шею, заставляя Уилла хватать ртом спасительный воздух. Выкрикивая эти слова ему в лицо, Лектер всё сильнее сдавливал пальцы на его шее, чтобы оставить темно-фиолетовые следы своего триумфа. Чтобы прогнать образ Аланы. — Ты. Оставил. Меня. Одного! — хрипит Уилл, даже не пытаясь отодвинуть его руку. Хватка Ганнибала ослабевает, и он отпускает шею Грэма, запуская пальцы в волосы и слегка сжимая их. — Ты решил, что я отказался от тебя, — губы мужчины тронула еле заметная улыбка. Невыносимо нежно он провел пальцами по синеющим следам, словно извиняясь за свою вспышку ярости. — Тебя... — Уилл всё ещё пытался восстановить дыхание. — Не было чертовых три месяца. Без предупреждений. Без звонков. А потом гребаное официальное приглашение на гребаный официальный прием. Ты мог… — Нет, не мог, — жестко обрывает его Ганнибал. — И ты это прекрасно знаешь. Грэм отводит взгляд в сторону, презрительно скривившись. Лектер наваливается на него всем телом, целует уголок губ, но в этот раз Уилл пытается выпутаться и совершает ошибку. Снова ярость, осевшая на языке ржавым привкусом собственной крови. Ганнибал не дает отстраниться, толкнув к стене так, что Уилл ударяется затылком о стену и удивленно охает. — Зачем? Зачем ты это сделал? — сквозь зубы шипит мужчина вопрос, на который заранее знает ответ. Уилл упрямо сжал губы, в последний раз махнув перед его глазами особенно яркой красной тряпкой. Ганнибал не привык особо церемониться, особенно, когда так сильно соскучился по изящному в своей угловатости телу профайлера. Особенно, когда так сильно злился на него. Особенно, когда так сильно гордился им. Подхватив Грэма на руки, Лектер вылизывал его шею, кусал плечи так сильно, что приложи он чуть больше усилий, прокусил бы бледную кожу. Уилл стонал и изгибался в его объятиях-тисках, покорно подставляясь под ласки и сжимая скрытые плотной тканью пиджака плечи любовника. Ганнибал проталкивает язык в его рот, целуя долго и горячо, доказывая не на словах, как многим, а на деле, что не собирается оставлять своего щенка одного. Что не желает оставлять его одного. Чертыхаясь, он расстегивает ремень на брюках Уилла и рывком стягивает их вниз, лишь на несколько секунд позволив себе выпустить его из объятий. — Не уходи, — не просит, а требует Уилл жарким шепотом. И за это получает полный страсти и яростного желания поцелуй. Хваленая сдержанность Ганнибала исчезает, когда он избавляет Грэма от совершенно ненужной одежды. Придирчиво осматривает, ища другие отметки. И ликует, когда не находит их. — Не уходи, — повторяет он, когда Ганнибал сминает ягодицы, царапая их; когда Ганнибал сжимает в своей руке горячий напрягшийся член, стирая пальцем выступивший предэякулят; когда Ганнибал щедро расставляет на теле засосы. Лектер берет его жестко — жестче обычного — Уилл стонет, царапая ногтями шею и настойчиво, влажно и по-собственнически целуя тонкие губы. Он толкается в податливого, растраханного до невозможности Уилла, в уголках глаз которого застыли слезы. Собирает губами соленую влагу, размашисто и грубо двигая бедрами. Профайлер елозит спиной по стене, упираясь в неё лопатками и послушно изгибаясь. — Не... уходи, — умоляет он перед тем, как зайтись в крупной дрожи и до боли стиснуть короткие волосы Ганнибала. Через пару часов, оставив разморенного и измотанного Уилла отсыпаться в своей постели, он задумчиво перебирает визитки в кабинете. Тонкие пальцы уверенно отсчитывают карточки — глянцевые и матовые, цветные и черно-белые, аскетичные и вычурные. Спектр улыбок Ганнибала неисчислим. Та, что вспыхнула на его губах всего лишь на долю секунды — обещание скорой расправы. Он убирает в карман бежевый прямоугольник, на котором витиеватыми золотыми буквами выведено «Алана Блум. Профессор психологии.» Чтобы ни у кого не было соблазна отнимать у Ганнибала то, что принадлежит ему по праву. _____________________________________________ *Стокго́льмский синдром (англ. Stockholm Syndrome) — термин популярной психологии, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия.