Как я провел лето

      Игорь       Блядь. Вот и что в нём писать, спрашивается? В сочинении, мать вашу, на тему, как я провел лето. Да никак я его не провел! Это оно меня. Провело. По кривой дорожке. И вот ведь дурак, шагал бы себе дальше, так нет, надо ж было свернуть!       Меня же после девятого исключить хотели, ну за то, что я Алинке Подгорной в волосы жвачкой плюнул. Мамку на ковер вызывали. Вони было! Директор у нас крутая баба — может, если захочет. А хотела она в учительскую новую мебель.       Ну кто ж знал, что у этой Подгорной отчим — нефтяник?       Короче, сослали меня к деду — долго думали. А я что? Я и рад стараться. У деда удочки — во-первых, ИЖ — во-вторых, а в-третьих — речка недалеко. А что еще для отдыха надо? Ох, не зря говорят, что знал бы, где упадешь, соломки подстелил бы! А я еще и радовался, что легко отделался.       Руслан       Блин, вот ведь лажа: выпускной класс, а туда же — «Как я провел лето». Ну не писать же в самом деле, как Игорек меня на сене валял? А ведь именно это первым делом и приходит в голову. Руки у него крепкие, реакция быстрая — одно удовольствие под такого ложиться. Не то, что тот хлыщ, с которым мать меня застукала. Ведь обещала же, что на выходные останется у тети Лены, а сама пригремела с «внеочередной» проверкой…       Не помню даже, чтоб она еще когда так кричала. Нет, всякое в жизни бывает, но концерты-то закатывать зачем? Весь кайф обломила: целую ночь вокруг нее с валидолом бегал — я уж молчу о том, что со стояком пришлось разбираться самому.       Под утро успокоилась:       — Все, — сказала. — Никакой школы «Долорес». Как отец, пойдешь в инженеры…       Так я и узнал, что отец, оказывается, инженером был. А говорила, летчиком-испытателем.       — До тех пор у деда поживешь, подышишь свежим воздухом.       — Каким-каким? — хихикнул я. — Мать, ты же химик-технолог, сама знаешь, что без ежедневной порции углекислого газа мой адаптированный к условиям жизни в городе...       — Поговори мне еще!       — Вот разорвет мне легкие от переизбытка кислорода, будешь знать, — проворчал я и зачем-то отправился курить на балкон.       Ночи стояли ясные. Сквозь вымытое домработницей стекло я видел, как мать подвинула к себе пепельницу и достала из кармана дрожащей рукой неразлучные «слимсы».       — Ничего, справится, — сказал себе я. — Она у меня сильная, — и закатил глаза к звездному небу, наблюдая нервные попытки родительницы прикурить. — Хосспади, ну не виноват я, оно само!       Игорь       Дед встретил меня хорошо: налил штрафную и спросил, почему я долго не приезжал. Я честно ответил, что родители достали со спортивными лагерями: все олимпийского чемпиона из меня лепили. Не вылупился, то есть не вылепился. Ну, короче, дед смеялся. Я тоже. Выпили еще по одной, стали, значит, за жизнь разговаривать, старик и говорит:       — Познакомлю с соседским внуком. Одного с тобой возраста пацаненок, но чудной такой, представляешь, все книжки читает! И хоть бы пособие про кроликов там или «сад и огород», а то какие-то «Все оттенки голубого». Я уж прямо не выдержал, подошел к нему, спрашиваю, не на текстильной ли фабрике он часом собрался работать. Поди же, скучно вот так всю дорогу читать? Молчит. Ну, чудной — не чудной, а тебе все какая-то компания. Лучше, чем никакой.       Я согласно кивнул: коллективное воспитание подсказывало, что с соседями надо дружить.       Дед мою покладистость оценил и налил еще по одной — за согласие.       Руслан       Мамин старик меня просто бесит, всегда бесил.       — Ты еще не ослеп за своими букварями? — спросил вместо «Здравствуй».       — И я тоже рад тебя видеть, — сказал я так, чтобы интонация не оставляла сомнений в том, насколько я «рад».       Светило солнце, галдели гуси, благоухали коровьи лепешки — экзотика одним словом, мать мою, да туда бы!       — Ну, заходи, давай, гостем будешь, — дед посторонился в воротах.       Я поднял глаза к синему-синему небу и спросил мысленно, за что мне столько «счастья» в одни руки, мне — ненавидящему лютой ненавистью периферию?!       Ну откуда тогда я мог знать, как сильно мне подфартило?       Игорь       С соседом я познакомился сам. В конце концов, мужик я или не мужик? Мне ж не четыре года! Проснулся от дедового храпа: он у меня любит пополудни прикорнуть опосля чекушечки на полдничек. Встал я, значит, пошел отлить (сортир-то у нас по старинке на улице), на обратном пути, дай, думаю, загляну поздороваться. Там по меже тропинка есть. С одной стороны, сколько себя помню, кукуруза растет, а с другой — земляная груша, а ведет прямо в соседский сад; я все детство туда по крыжовник бегал. Других детей там ни разу не видел: соседи тогда все в городе жили, это мой дед как только на пенсию вышел, так и съехал в село — свою комнату отдал мне. Оно и хорошо, может: видел бы я соседского внука, не видел бы крыжовника, это как пить дать, да только скучно мне временами становилось, хоть волком вой.       В первый момент я просто охуел: «Вот же, сучка, и тут достала!»       На меня поверх книженции своими водянистыми глазищами томно взглянула Алинка Подгорная, вечная моя домогательница и законченная стерва, из-за которой матери в школу пилить пришлось, а ради этого отпрашиваться с работы посреди отчетного периода. Алинка тряхнула бесцветными патлами, дернула острым плечом … и морок рассеялся. Это был парень — из тех волосатых гладко зализанных отморозков, что и зимой, и летом таскаются в черном шмотье с изображением какого-то шведского Арлекина.       «Все, бросаю пить, начинаю лечиться», - подумал я и протянул соседу руку:       — Сергеев.       Руслан       Игорь был ужасно похож на Валеру, если забить на прикид матерого гопника. Надо думать, это все и решило. Валерка ж был страстью всей моей жизни. Как я убивался по нему, одному богу известно. И это после всего, что он со мной вытворял!       Никогда не забуду, какие глаза у психолога были, когда я рассказывал, как меня пускали по кругу. Это ж я еще подробности опускал. Ну, кому оно надо, как меня бутылкой имели или проверяли новый Валеркин «семен» на влезаемость в мою тощую задницу? К чему вообще было это все ворошить? Кто старое помянет…       Так нет же, мамуля желали знать, как я стал пидарасом и кто меня таким сделал. Как говорится, желайте осторожно, может ненароком и сбыться…       В тот день стояла сумасшедшая жара, какая бывает, наверное, только в средней полосе: мне не с чем сравнивать, кроме родной столицы. Любимые тексты стучали друг о друга в отяжелевшей от зноя башке. Предусмотрительно закупленное в городе чтиво подходило к концу. Лето же плавилось в самом зените, заодно с мозгами — я вообще-то люблю иногда на досуге ими пораскинуть, хотя, наверное, с виду не скажешь. Было лениво. Хотелось разрядки, но не хотелось шевелиться. Короче, состояние перманентного стояния, мягко говоря, парило. Как перед дождем, только круче.       … Потому что стоять-то в кои-то веки было на что: таких жеребцов еще поискать по клубам — не факт, что встретишь. Дед что-то там говорил, что Игорь чуть ли не мастер спорта, но — вот уж правда! — лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.       А так как в качестве турника бывшим спортсменом был использован старый разлапистый дуб у забора, то и за просмотром дело не стало.       — Эй, чернокнижник! Ты еще к дереву не прирос? — окликнул меня задорный голос.       Я прикрыл глаза и представил, как загорелая цаца, стоящая рядом, привязывает меня к этому самому дереву и… «Совсем от жары крышей двинулся, да, Русланчик?»       — Почему чернокнижник? — не понял я.       Ну не способствует близость крепких мужских тел пониманию в моем случае, что поделать?       — Потому что в черном и с книгой.       Такая логика меня рассмешила. Мужское тело, явно не привыкшее, чтобы с него стебались, пошло пунцовыми пятнами. За два месяца поверхностного общения, пока Игорь с дедами закладывал, я для поддержания добросердечных отношений делал вид, что принимаю участие в застолье, у Сергеева появилась новая фишка: подкрадываться ко мне и пугать. А потом заливаться звонким заразительным смехом. Из-за этого смеха, а может, просто из-за того, что парень он в доску свой, все приколы в исполнении Игорька получались беззлобными. Чего никак не скажешь о деде.       — Ну? Так и будем с тобой морозиться? А я думал, на речку рванем…       Тут он точно подметил — при всей своей тоске, компании я не обрадовался.       Только тем и занимался два месяца, что от себя бегал, ну от Игоря то есть.       Слишком уж он был похож на Валеру, а мне и одного депрессняка вполне хватило, чтобы сделать вывод, что красавчики — зло. Запал я на соседского внука, прям как в книжках — с первого взгляда.       Так что на речку пришлось пойти: ну не мог я обидеть Игоря. Ему же тоже неоткуда было знать, что я собой представляю. Ну как бы это выглядело? «Сергеев — пидарас. Приятно познакомиться». А никаких очевидных причин отнекиваться у меня не было, так что решение было принято быстро:       — Хрен с тобой, золотая рыбка.       Хрен действительно был с ним, и барашки в паху оказались едва ли не более золотыми, чем волосы — я такое только в порно и видел.       «Ну стояк и стояк, — мысленно оправдывался я. — По молодости, между прочим, обычное дело. Да еще в глуши, где 90/60/90 — вес /рост /возраст среднестатистической бабы сообразно демографическим показателям».       Кто ж знал, что Игорь голышом купаться полезет? И то, что он сам... первый...       Не мог я этого знать. Никак.       Игорь       Хер его знает, что на меня нашло. Сперма в голову ударила с голодухи? А может, во всем было виновато сходство с Алинкой, и то была такая страшная мстя подсознания?       Только имел я Руслана безбожно во все дыры всю ночь. Во сне. А проснулся все равно со стояком — никогда со мной такой херни прежде не было.       Причем, судя по некоторым красноречивым признакам, я не просто так себе обкончался во сне, а еще и надрачивал. Лажа? Нет. Не то слово.       Не успел я смотаться в душ, а соседи уже тут как тут — легки на помине. И чего им не спится, думаю, в такую-то рань?       Оказывается, соседский дед Самойлыч с моим что-то вроде совместного хозяйства затеяли: кукурузу там, подсолнух и кормовую свеклу вместе выращивают, а огурцы-помидоры отдельно. Ну и самогон на пару гонят и пьют по причинам бытовой необходимости: то у одного аппарат сломается, то у второго. Я в эти все дела как-то не вникал, но вот когда занемог мой дед и слег прошлой зимой, так кур-собак Самойлыч кормил, точно помню.       Я еще спросил тогда старика, не завести ли ему старуху. Ну а че, он же молодой у меня совсем, шестьдесят всего, а уже три раза женатый: бабы на него бросались, прям как на меня. И Самойлычу, поди, не анфас был через огороды бегать — своих дел невпроворот.       Дед ответил, что я дурак, и сток нагнал на тему мужской дружбы, что я не то, что попустился, я просто офигел: он же у меня двух слов связать не может — всему селу известно.       — На мужика, внук, можно положиться, — авторитетно заявил дед. — А бабы — дуры, какой с них может быть спрос?       В общем, сеновал у стариков тоже с некоторых пор был общий; валили, как ни странно, у Самойлыча во флигеле — на чердаке. Ну а мне-то что? Вилы в зубы — и вперед.       Вот на Руслана смотреть было жалко. Сил он не экономил — видимо, с непривычки, — за что и поплатился. Да и откуда силы у куклы барби? С его руками-пауками только струны лапать, да еще, может, крестиком вышивать.       Деды попыхтели до обеда, наклюкались и свалились: возраст обязывает, поди, чужими руками жар загребать.       А мы с Русланом возились до вечера: сосед вконец разомлел. Он и был весь какой-то не выспавшийся: сонный и мягкий, как избавленная от хрустящей корки поленница. Ради разнообразия, видно, в белой рубашке, чуть ли не чапаевской — без пуговиц и воротника, — такой тонюсенькой от старости, что видно было, как ходят на выдохе ребра, я уж молчу о беззащитных ключицах.       — Тебе поспать бы, — брякнул я.       — Мне бы потрахаться, — вздохнул Руслан доверительно и завалился как был: в рубашечке этой и подкатанных джинсах на пьяняще душистое сено — вот он я, бери — не хочу.       Я хотел. И взял. Вот тут меня и накрыло. Как увидел эти голые ступни и щиколотки, так окончательно с катушек слетел. Только это не так, как у меня во сне, было. Не хотел я Руслана драть, все нечаянно как-то вышло. А он еще вдобавок таким отзывчивым оказался. И горячим. И тесным. И подмахивал. И такое творил губами — девчонки просто нервно курят в сторонке. Это я потом понял, что он по крепким объятиям соскучился, когда разбирался кое с кем, а тогда лежал, помню — глаза в потолок; в голове было легко, а на сердце — муторно.       Руслан       …А на следующий день за мной дядя Слава приехал.       — Собирайся, — сказал. — Хватит тут без дела страдать. Всей семьей в Испанию едем.       Делать нечего — едем, так едем. Я подумал, что так даже лучше. Игорь ночью ушел, наверное. Я так вымотался, что отрубился, а проснулся — его уже не было. Да и что я должен был сказать? Что он как порядочный чел обязан на мне жениться? Не смешно.       Потому что больно. Будто меня не хуем имели, а крапивным кустом — вот она, расплата.       Я уже обрадоваться успел, что не увидимся, но не тут-то было. Сергеев по своему идиотскому обыкновению вырос буквально из-под земли — кивнул деду, поздоровался с дядей Славой и оттащил меня в сторону — как котенка за шкирку, ей-богу, сгреб.       — Это… вот, — сунул мне в руки семисотграммовую банку, не глядя в глаза. — Крыжовник…       Ну да, крыжовник. Мы его еще вместе обрывали — у меня все руки потом были в царапинах, но зато я целый день провел с Игорем под благовидным предлогом.       — Я… вчера… — честное слово, ни в жисть бы не подумал, что Игорек может так вот мяться. — Не хотел.       — Да? А так и не скажешь.       — Я случайно, Руслан, прости меня, — он судорожно вздохнул и взглядом побитой собаки заглянул мне в глаза. Приехали!       — Случайность — частный случай закономерности, — это было жестоко, наверное, но в тот момент я чувствовал себя отмщенным — и за групповое изнасилование, и за Валеркины выходки, и за всех тех уебков, которые имели меня, так как и надо, ничего не обещая взамен, и за дрожащие мамкины руки, и за свои бессонные ночи…       А потом Игорек побелел, как мел, и мне вдруг стало до слез его жалко. Ведь он нормальный, это ж я — недоносок, организовал моральную травму образцовому натуралу. Что, моя золотая рыбка, на безрыбье вся жизнь раком?       — Ладно, скажи, что больше не будешь, и оставайся с миром, — все-таки жалость — плохое чувство.       — Я больше не…буду       У Игоря было такое лицо, как будто он удавиться готов по одному моему слову.       Я закрыл глаза, мысленно сосчитал до десяти и сказал:       — Очень жаль.       После чего быстро-быстро пошел к машине.       — У вас с ним было чего-нибудь? — спросил дядя Слава, когда мы отъехали на приличное расстояние и я устало уронил голову на руки.       Оказывается, родительница все ему растрепала, и он внушил ей, что это не их ума дело. Все-таки с отчимом, в отличие от деда, было легко. Особенно, когда он вздыхал сочувственно и разрешал покурить в машине.       — Пожалел бы ты себя и мать: плачет ведь без просыху.       — Главное, чтоб не пила, — я затянулся и отрицательно покачал головой:       — Не от того она плачет.       — А отчего?       — От счастья, наверное. Ей муж достался хороший, — пожал плечами я. — Есть на кого меня примерить, — дядя Слава смущенно улыбнулся. — А себя жалеть — не фен-шуй.       — Ты не прав, Руслан, — если сам себя не пожалеешь, никто не пожалеет.       — Так ведь мне ничья жалость и не нужна, — пробормотал я. — Ни-чья…       Жизнь пошла своим чередом. Била ключом по голове, не давала опомниться. В Барселоне мне очень понравилось — еще бы не! — особенно Готический квартал, Кафедральный собор и Саграда Фамилиа. Красота неописуемая. В том смысле, что черта с два опишешь в двух листах школьного сочинения.       И только по вечерам, глядя на Торре Акбар — офисный центр и фаллический символ города — и слушая скрип кровати в родительском номере через стенку, я в офигении выкупал, что для полноты жизни таки чего-то не хватает.       Валера появился первого сентября — едва не выпрыгивая из новых кожаных штанов и спеша предъявить права, — подкараулил меня после школы. Хочу, блин, беру, имею — ни тебе здравствуй, ни до свидания.       — Дурак, ну не здесь же! — зашипел на него я, прекрасно сознавая, что за «дурака» придется ответить и обреченно вздохнул: секса все же хотелось. А вот по клубам шариться с этой целью не было никакого желания…       Я так прямо и сказал Зену, который по старой памяти пригласил меня на какой-то осенний сешн.       Помолчали, после чего я услышал:       — Жаль, парень, лично мне тебя там будет не хватать.       — Ты ничего не теряешь, — меня пробило на смех. — Я больше задницу не подставляю.       — Валера в курсе?       — А хуй его знает, — я улыбнулся, машинально потер ушибленную челюсть, не без удовольствия вспомнив, что, к изумлению доморощенного мачо, ни фига у нас не вышло: как ни напрягался мой Валерчик, после сеновала у меня на него уже не вставал.       — То есть?       — То есть я на хуй его послал, он и должен знать, — пропел я в трубку домашнего телефона.       — А это было до или после того, как наш приятель в больницу загремел с поломанной челюстью?       «Вот это да! — я опешил. — Валерка же амбалище…»       Дверь в комнату нежно пнули с ноги — сеструха. Пришлось спешно прощаться с Зеном.       — Тебя требует, — протянула малая свою мобилу.       — А кто?       — Игорь мой.       — А! Тот самый, — я ухмыльнулся. То ли мое летнее приключение повлияло, то ли имя Алькиного возлюбленного подействовало благотворно, только обещал я популярно объяснить объекту сеструхиных воздыханий все плюсы положения, которым тот не хотел воспользоваться, — себе обещал. — Ну и че?       — Полный аут, — доложила малая. — Сказал, что яйца тебе оторвет, если уговаривать станешь.       — Нда, Игори, они такие, — пробормотал я, принимая трубу.       — Какие? — уточнил задорный голос. Знакомый до тяги в паху.       — Несносные, — улыбнулся я идиотской улыбкой своему обескураженному отражению в зеркале.       Алька покрутила пальцем у виска, мол, кто этих мужиков поймет, и смылась — курить, наверное.       — Ты почему не сказал, что твоя фамилия Подгорный?       — Ну, — протянул я. — Никто не спрашивал. А вот как ты-то с моей младшей сеструхой в одном классе очутился, мы же, вроде, одногодки с тобой?       — А меня оставляли на второй год.       — Не успевал?       — Да. На соревнования ездил.       — …       — …       Странно, но пауза совсем не казалась стремной. Я молча слушал, как часы отсчитывают секунды, и ждал…       — Мне тут сочинение задали. На тему «Как я провел лето», а в голову, как назло, ни хрена не приходит...       — Давай ко мне, будем вместе выкручиваться… Хочешь?!       — …       — ?!       Мой моторчик екнул против воли; скрежет в трубке полоснул по нервам ножовкой, будто черепную коробку сшиб.       — …Только я с фингалом, — наконец произнес Игорек с шумным вздохом. Спорю на что угодно, что в паху тянуло не у меня одного. — Родители могут не оценить.       — Ты подрался, — меня осенило. — С одним амбалом, дай угадаю?       — Мне показалось, ему не следовало тебя бить, — Игорек совсем сник. — Извини?       — Ты опять за свое?       — Нет, я больше не буду. Честно. И меньше тоже.       — Тогда жду, адрес знаешь, небось? — и уже Альке, вжимаясь ухом в трубку, вслушиваясь в многообещающе короткие гудки:       — Поищи себе другого парня, малая.       — Это почему это? — недовольная мордочка сунулась, было, в дверь.       — Потому что этот, кажется, — мой, — робко торжествовал я.       Сестра задумчиво кивнула и глубокомысленно изрекла:       — Все-таки, каков пидор, а?       Я не мог с ней не согласиться; еще раз посмотрел в зеркало, убедился в том, что отлично выгляжу, и, достав из рюкзака тетрадь по русскому языку, аккуратно вывел дату и шапку: «Сочинение: Как я провел лето».