Лондонский мост.

Ничто так не выделяет свет, как тени. Плиний Младший, письма, IV, 12,7

Когда я открою глаза, он уже закончит приготовления. Мы будем играть так, как будто перед нами полный зал в Королевском театре на Ковент-Гарден. Джеймс встанет напротив, ухмыльнется в пустоту лестничного пролета и, разбежавшись, врежется плечом в кухонный шкаф. Я буду наблюдать, как слетит с петель сбитая дверь, как опрокинутся полки, и все содержимое полетит на пол. Я буду смотреть, как под силой удара Джеймса откинет в сторону, как разобьется витая мамина ваза, как из банок посыплются специи, мгновенно пропитывая воздух ярким пряным запахом. Он тряхнет головой, опрокинет что-то со стола и приподнимется на руках – в его ладони вопьются керамические осколки, и кровь медленно начнет заполнять порезы. Я оближу пересохшие губы и начну натягивать заботливо приготовленные мне перчатки. Одноразовые стерильные белые медицинские перчатки – такие есть в любой аптеке. Они ложатся на руки почти идеально, обхватывают резиновой фактурой кончики пальцев и ненавязчиво складываются на сгибе кисти. К моменту, когда я приближусь к Джеймсу, парень успеет сделать небольшой надрез поперек кисти, вскрывая фиолетовые полосы вен. Он отбросит осколок, махнет рукой, позволяя крови растечься по коже, и переведет взгляд на меня. Подумать только. За год он сделал из туповатой школьницы главное орудие собственной справедливости. - Скорее. Уилфорд кивнет на какую-то банку, выпавшую из шкафа, и повернется ко мне правой щекой. Ясно. Я подниму ее, перехвачу поудобнее и, отведя назад локоть, сильно ударю его по лицу. Я не могу тебе сопротивляться. Из подвала будут раздаваться приглушенные шорохи. Если это возвращается твой отец, то нужно поторопиться. Джеймс обопрется кулаками о холодные плиты пола и выгнет спину. Красные подтеки зальют ворот его рубашки. Я подхвачу широкий ремень, лежащий тут же неподалеку и в три движения скреплю его руки за спиной. Только не испачкаться, иначе - все к чертям. Я не могу сопротивляться тебе. Я не хочу сопротивляться. Из разбитого носа потечет кровь, и он закашляется, собираясь мне что-то сказать. Я понимаю. План был очевиден с самого начала, и будь я этой осенью вполовину не так тупа, то поняла бы все сразу. Я аккуратно поднимусь – нельзя, чтобы твоя кровь осталась на моей одежде - и стану оглядывать комнату в поисках того, что ты принес, собираясь сыграть еще один акт этой пьесы. Канистра найдется у входа. Ты впервые увидел ее, когда мы жарили зефирки на костре. Я возьму канистру в руки, откручу плотно сидящую крышку. В нос ударит едкий запах – жидкость для розжига польется по плитам, будет падать на подушки, оставленные кем-то на стуле; жидкость заструится по столу, сверкающие капли будут ложиться на шторы, разлетаться по стенам, забиваться в щели на полу. Я – просто твое оружие. Живой инструмент. Героиня расписанного до мелочей сценария. Ты снова улыбнешься. Да, нужно довести спектакль до взрыва аплодисментов. Я скользну взглядом по твоему лицу – мне всегда нравились эти острые скулы, правильные черты лица и полудетские ямочки, проявляющиеся на щеках, когда ты улыбаешься. Теперь – только убрать канистру подальше в шкаф. Ведь он бы так и сделал, твой отец, если бы действительно избил сына и решил разом избавиться от всех улик, устроив пожар в доме. А я – то, что поможет тебе инсценировать все это. Я буду чувствовать себя послушной марионеткой, доставая из кармана серебристую зажигалку профессора Роберта Уилфорда. Когда он поднимется вверх по подвальной лестнице, я уже успею поджечь штору. Мистер Уилфорд кинется на кухню, на бегу выкрикивая что-то неопределенное: видимо, он совсем не понимает, что происходит. Я не стану смотреть, как будет разыгрываться этот спектакль дальше – моя роль еще не доведена до завершающего аккорда. Я рванусь вперед, пробегу по коридору, распахну входную дверь и закричу так громко, как только позволят связки. Не важно, что кричать, главное, чтобы это прозвучало достаточно истерично. В окне соседнего дома мгновенно покажется голова миссис Итен. На самом-то деле, все очень просто. Спотыкаясь, добежать до таксофона и набрать 999. Я не стану сопротивляться: принимая чью-то логику, ты уже не можешь действовать вопреки. А я насквозь пропитана твоими идеями, сшита, как цветное одеяло, из обрывков суждений и слов. Если я и марионетка, то созданная из плоти кукловода. Собранная, как пазл, из кусочков его собственной натуры. Кукла не станет перечить: ей нравятся натянутые нити. Хозяин ведь знает, что делать - он взрослый и умный. Ему видно всю сцену, он знает сценарий, и точно помнит, какое действие будет следующим шагом к развязке. Верно?.. Я буду плакать в трубку, стараясь, чтобы голос иногда срывался. Оператор вышлет сюда скорую, пожарных и полицию. Надеюсь, огонь не успеет тронуть тебя. Будет досадно, если пламя подпортит это тело. Знаешь, я тебя прощаю. Мне, к дьяволу, лгали все подряд, и твоя ложь была единственной ложью во благо. Ты меня использовал? Пусть так. Мне плевать. Стараниями соседки на улице начнут собираться люди, кто-то кинется ко мне и поддержит за плечи. Закрывая глаза и проваливаясь в вязкую паутину обморока, я буду слышать, как прозвучит последняя нота глубокого крещендо, а воображаемый зал зальется хлопками тысяч и тысяч рук. Сейчас все актеры застыли бы в ломаных позах и выдержали легкую паузу. Занавес.