В темноте

      Сейчас.       Уже спишь, почти засыпаешь, дремлешь, вполуха слушая тишину.       И вдруг расклеиваешься так, что даже не стыдно.       Потому что это невыносимое настигает внезапно. И жить не можешь. И дышать нельзя. И твёрдо знаешь, что пройдёт, и через минуту возьмёшь себя в руки.       Но сейчас пусто и страшно. Пусто и горько. Надсадно, и душит спазмом. И слёзы склеивают ресницы мокрыми стрелками. И горячими каплями катятся через переносицу, быстро, тихо впитываясь в наволочку. Нос закладывает мгновенно и капитально, и дышать можно только ртом, сглатывая дурную слюну.       Большие девочки не плачут, только не здесь, не так, и никакого громко и навзрыд быть не должно.       Малик резко встряхивается, стремительно шагает к умывальнику. Шумно сморкается, ополаскивает лоб, щёки. Рёва-корова, хватит, ну.       Успевает. Прежде чем брешь – в пропасть.       Боль острая, бессмысленная. От неё сжимает рёбра и что-то рвётся внутри тоненькой плёночкой. Сдавливает до хрипа, отчаянного стона, но выше, в горле – предохранитель. Притёртая к краям пробка. Всё равно ничего нельзя: ни вернуть, ни оправдать, ни смириться.       И заплакать в голос – тоже.       И никакой романтики из кино, где герои моргают влажными глазами, роняют светлые слезинки строго перпендикулярно земле и сохраняют ровный цвет лица. И всё красиво.       А в жизни красные склеротические прожилки, распухший нос, вагон соплей, кривой, как у лягушки, рот, и губы норовят расползтись ещё больше. Выглядишь жалко, глупо, и со стороны чучело чучелом.       И немые внутренности дрожат, как бескостный мясной холодец.       В дежурке пилотов, по счастью, пусто. Железные шкафчики с униформой, стол для пинг-понга, холодный чайник с хлопьями накипи в воде, за перегородкой два топчана– кемарить между перелётами.       И ведь почти засыпала, и что-то даже потянулось навстречу из темноты. Летнее и безалаберное, как любая дрёма. И внезапно болючее, едва подживающее, глухое – вывернулось из-под крышки, хлестнуло наотмашь.       Не одиночное конкретное воспоминание, Дженсен то, Дженсен сё… Если бы. Просто вдруг сложилось паззлом, какими-то обрывками вместе – его голос, движение плечом, блик в линзах от освещённой кабины, привычное присутствие за спинкой пилотского кресла, – и навалилось, придавив невыносимой тяжестью. Так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.       И через секунду – беззвучно подвываешь в ладони. Угол наволочки. Рукав комбинезона.       Безмерно страшно падать. И привыкать к жизни без него.       Тогда.       Они как-то летали и раньше. В основном Дженсен сопровождал Шарифа на всякие презентации, комиссии, пресс-конференции. Обеспечивал безопасность, контролировал накладки встречающего эскорта. Работал грамотно, въедливо и на редкость добросовестно. И Дэвид нередко прямо в самолёте обсуждал с ним конфиденциальную и весьма щекотливую информацию.       Или, развлекаясь, заводил дружеские разговоры на отвлечённые темы.       Малик в них не участвовала. Она оставалась невидимкой, приложением к штурвалу.       Когда прилетали к месту назначения, Дженсен выпрыгивал первым, оценивая ситуацию. И потом держался за спиной шефа как приклеенный, на расстоянии в полшага. Тенью, личным телохранителем. Шариф никогда не оставлял его в самолёте, таскал с собой всегда и везде, даже без особых на то причин.       Я тебе доверяю, – не раз говорил он Адаму, – как ты мне.       Это значило – безгранично.       Фарида прислушивалась и невольно думала, что это почти похоже на гипноз, внушение исподтишка. Или скрытое предостережение. Слишком уж двусмысленная, обоюдоострая фраза.       Но мало ли что там думала Малик.       Она садила «птичку», высокую делегацию встречали и уводили на приём. Фарида оставалась на площадке. Зачастую торчать в кабине приходилось часами, причём безвылазно. Кругом двойное оцепление охраны, пробиться можно только в туалет и то под конвоем, а банкет предусмотрен исключительно для очень-важных-гостей-мероприятия и лиц, сопровождающих респектабельную тушку. Обслуживающий персонал должен заботиться о себе сам.       Тогда Малик и завела полезную привычку держать в кабине отличный походный набор: теплоизоляционный контейнер для еды и термос. Перед долгими перелётами впихивала туда сэндвичи, заливала чай. Самое то, чтобы тихонько перекусить за штурвалом, поставив «пчёлку» на автопилот. Или пока дожидаешься возвращения Шарифа с Дженсеном с очередного сверхважного заседания с фуршетом.       Когда, после Милуоки, они с Адамом начали летать в паре, Фарида стала делать ссобойки на двоих.       Для неё это было как само собой разумеющимся. А он… совсем не ожидал.       И в самый первый раз очень удивился даже не пайку. А тому, что она щедро с ним поделилась.       Удивился и… смутился. Будто она ему только что переключила картинку.       Сейчас.       Зомби-апокалипсис закончился, но вопросы остались. Много вопросов. И самый главный – не почему, а как. Как остановился сигнал? Такой мощности, диапазона, с непробиваемой защитой канала? Сколько бы времени ещё прошло, прежде чем подняли самолёты и кинули сверху бомбу, равняя с землёй сразу и станцию и передатчик. И сколько бы жертв добавила к счётчику ещё и эта канитель?       Люди пришли в себя, хотели понять случившееся, попрекали бога и дьявола, неистово искали виноватых. Тех, кто ответит.       Панхея похоронила их всех.       «Фронт человечества» своего лидера признал без вести пропавшим, но не умершим. Требовал немедленного расследования, вскрытия гигантской подводной могилы, в которую превратились многоуровневые платформы Панхеи, нанять водолазов, спустить батискафы, провести поисковые работы. Кипел, обличал, забивал эфир скандалами.       Правительство отмахивалось, было не до того. Однако идею внезапно поддержали несколько транснациональных корпораций, в том числе и «Тай Юн Медикал». Осиротевший было без мадам Чжао, «ТЮМ» уже выкупил кто-то со стороны. Тихо и без пыли.       Волки быстро растаскивали кости своих менее удачливых собратьев.       Сильно сдавшая за эти дни, но по-прежнему царственная Афина держала компанию железной рукой. И всё ещё казалось, что Дэвид Шариф просто на время отлучился. Больничный, отпуск, затяжной прыжок.       Не сегодня-завтра он вернётся.       Они оба.       На столе в дежурке под чьей-то грязной кружкой забытая старая газета. Мягкая гибкая обложка, почти стёртый экран и новостной блок ещё до Великого Безумия. Хью Дэрроу пригласил делегацию ООН на презентацию чудо-проекта, ВОЗ одобрены новые чипы, а в Хэньша взорвались доки, это террористы.       Да уж. Террористы.       Фарида вытаскивает газету из-под кружки, бережно прячет в свой шкаф.       Каким оно теперь кажется ничтожным и далёким, то время, глупым и…       Чертовски счастливым.       Потому что один замечательный парень – жив.       Тогда.       – Зацени новинку, Дженсен, – Малик с энтузиазмом расчехлила термобокс. – Взяла на вынос. А то пита, пицца – неинтересно. А это тема!       И впихнула Дженсену в руки коробку горячей китайской лапши с кусочками курятинки.       «Птичка» только что легла в пустой воздушный коридор до самого Хэньша. Долгий и нудный перелёт через океан и несколько часовых поясов.       Фарида с удовольствием принялась за свою долю, а Дженсен замешкался. Воззрившись на содержимое в цветастой картонке. И тонкие палочки для еды, воткнутые сверху.       И только тут она сообразила.       – Ой, Дженсен…       – Малик, – у него странно дрогнули уголки губ. – Ты хуже Маркович.       – Дженсен… да я… ой, блин!.. Давай я заберу назад и…       Он внезапно усмехнулся.       – Тише, Фарида. Не совсем же я безрукий.       И поставил коробку себе на колени:       – Просто дай чего-нибудь подстелить. Не хочется, чтобы штаны на миссии пахли жареной курицей.       Розовая от неловкости, Малик нашла ему несколько больших салфеток. Дженсен разгладил их на брюках и коряво ухватился за палочки. Чтобы почти сразу уронить несколько завитков лапши жирным пятном на импровизированную скатерть.       Фарида споро доедала свою порцию, украдкой наблюдая за Дженсеном через зеркальце обзора кабины.       – Малик, – сказал он, сосредоточенно ковыряясь в соевой подливе, пытаясь подцепить кусок мяса. – Я тут насвинячу конкретно.       – А я дам тебе тряпку, – легко откликнулась Фарида, – и вытрешь.       – Договорились.       – Дженсен…       – М?       – А Маркович этот, кто он?       – Она. – Адам уронил мясной шматок на пол. Засопел и тщательно заарканил палочками очередной хвост рисовой лапши. Почему-то он не хотел попробовать просто сгрести пальцами, хотя Фарида закрыла бы на это глаза. Лишь бы поел нормально. Но нет, предпочитал мучить протезы и совесть Малик. – Мой врач. Она меня лечила после операции. И… учила.       Малик собралась спросить – чему? Не халтурить, если его руки не справляются с некоторыми движениями? Идти на принцип со своими протезами? И почему из-за дурацкой лапши он её, обыкновенного пилота, вдруг сравнил с человеком от медицины?       Но промолчала.       Зато почти решилась сказать Адаму, чтобы кидал эти долбанные палочки и ел так, как ему удобно. Хорошо, что не успела облажаться повторно. Упорство Дженсена переломило косолапость – у Адама наконец начало получаться.       Сейчас.       В центральном холле «Шариф Индастриз» высокая светящаяся колонна с Дэвидом перечёркнута чёрной траурной лентой. Столп с изображением Дэрроу – погашен намертво. Имя гения и отца революции страшнее проклятья, хуже чумы.       На службе можно удавиться от скуки. Люди пытаются работать, не совсем понимая, что будет дальше. «Шариф Индастриз» без Шарифа. Немыслимо. Как? Увольняться? Оставаться?       Малик из личного пилота Дэвида перебросили в должность старшего, кем, собственно, она и числилась в табеле. И ничего выше бытовых заданий мелкого курьера – слетай туда, сгоняй сюда, – не поручают.       И единственное, что спасает – удовольствие заводить «B-EE 008», свою любимую «пчёлку». Лучше, чем сидеть в стеклянном офисе и вариться в едком желудочном соке сплетен, слухов, кривотолков.       В остальное время, пока не закончится смена, Фарида пропадает в ангаре с техникой или безвылазно околачивается в дежурке. И не ходит через центральный холл. Там не только колонны и траурные полотнища.       На стене за символической инсталляцией, той самой, что в память теракта, вывешена огромная фоторамка с Дэвидом. Как водится, охапками цветы, тёплые огоньки оплывающих воском круглых свеч.       Ниже – ряд из лиц сотрудников, павших жертвами неистового массового помешательства.       Адама среди них нет. О том, что он полетел на Панхею, знают только три человека. Малик, Притчард и Меган.       Тогда.       После «Улья» они напились вдребезги. Вернее, с этой задачей успешно справлялась Малик. Дженсен опрокидывал стаканчик «Шанхайского удара» и стремительно трезвел через минуту. Фарида впервые в жизни видела, чтобы можно было столько пить и не пьянеть.       – Дженсен, – не вытерпела она. – Теперь ты окончательно трезвенник? Больше никаких «вертолётов» на ночь?       – Хочешь, чтобы я ужрался с тобой за компанию?       – После того, что ты сделал…       – Малик.       – Нет, правда, Дженсен. Спасибо. Если бы не ты…       – Малик, проехали.       – Значит, или пьём одинаково, или я буду продолжать размазывать по тебе весь запас признательности и благодарности за Эвелин.       – Фарида, – задумчиво произнёс Дженсен. – Иногда ты меня пугаешь.       – Тебя теперь и вправду алкоголь не берёт? Суперметаболизм и всё такое?       Он постучал пальцем по круглому краю стакана.       – Теоретически именно так и есть.       – Да? – Малик оживилась. – Ты проверял?       – Дома, – в его голосе скользнула ирония, – после выписки у меня было море времени протестировать.       «И поводов, чтобы спиться, – молниеносно подумала Фарида, – тоже».       Ёлки-палки, что ж она так с ним промахивается-то?       Дженсен подозвал бармена, показал меню, показал три пальца.       Их обслуживали вне очереди, быстро, мгновенно. Тяжёлые руки Дженсена и боевые очки на пол-лица как-то очень стимулировали персонал.       – Так вот, – Адам повернулся к Малик. – При правильном подходе теория лажает.       Им принесли и выставили на стол виски.       Три бутылки.       Фарида охнула.       – Это твоя дозировка?!       – Иначе не проймёт.       Фарида присвистнула:       – Дженсен, ты чудовище. Три к одному… мой стакан чувствует себя ущемлённым.       – Малик, определись уже. Мы празднуем или мы уходим отсюда?       – Празднуем, и ты платишь, Дженсен.       Он с усмешкой кивнул.       – Поехали, – решительно заявила Фарида.– За тебя, дружок.       – За тебя, мстительница.       Звонко дзынькнуло, чокаясь, стекло.       Сейчас.       Доктор Рид принимала соболезнования. Учёные её группы охотно рассказывали про полную изоляцию, стражей с автоматами, принуждение вплоть до угрозы расстрелом. Шевченко, вон, поплатился, бедняга. Настоящий герой. Или старый дурак, решившийся противостоять системе.       Рид говорила о заточении буквально урывками, предоставляя слово товарищам по несчастью. Когда её спрашивали, а как она переносила кошмары плена, у Меган становился затравленный взгляд. Человека, который не понимает, что отвечать, который находится в глубоком замешательстве.       Она замолкала и просто уходила – работать, сидеть допоздна, вкалывать по-чёрному.       Бедная, – сочувственно шептались про неё, – совсем тяжко ей было. И сейчас несладко.       Малик провожала её взглядом.       У неё, простого пилота, тоже пару раз что-то допытывались, жаждали деталей: а как ты долетела, не сбили вторично под зад, а, Фарида? А как была посадка на территории врага, а как ты привезла учёных?       А видела что-нибудь… ну, такое?       Она пожимала плечами: ну прилетела, ну, довезла, ничего особенного. И что там видеть, в её случае всё стандартно – сигнал, ангар, Дженсен…       И больно прикусывала изнутри зубами щёки.       У доктора Рид есть привилегии горевать по Дженсену. Если она, внезапно, хотя бы всхлипнет на людях, её поддержат немедленно – сочувствием, отгулом за счёт компании, поспешным участием. Все знали, какие отношения в прошлом связывали Рид и Дженсена, ни для кого не было секретом.       И что он высвободил Меган из плена. Вместе с группой. И что ради своей Мег…       Щёки. Кусать. Больно. Только щёки. Губы нельзя – выдадут.       Если Малик не сдержится вот так, публично, её… не поймут, мягко говоря. Ещё вернее – уничтожат любопытством, пересудами, назойливым вниманием.       Пилот отчаянно хлюпает носом по сгинувшему начальнику службы безопасности?.. Что-то тут нечисто. Просмотрели шуры-муры между ними? Интригующий роман? Безудержный секс?!       И если они друг другу ни разу не любовники, то почему она так убивается?       Утратить друга, побратима – для общественности не аргумент. Многие лишились друзей и не только. Урон, нанесённый безумцем Дэрроу, был страшен. Рухнувшие самолёты, сошедшие с рельс поезда, пожары, слетевшая сеть интернета. Да не перечесть просто всего – эти бойни в клиниках между врачами и пациентами, эти многокилометровые автомобильные аварии и мясной фарш на узких станциях метрополитена, эти нападения и убийства, убийства, уб…       Счастье, что трансляция длилась несколько часов, а не дней.       Все потеряли кого-то значимого. Но у доктора Рид есть право оплакивать.       У пилота Малик – нет.       Тогда.       Лучше всего у него получалось выполнять задания Шарифа. Он разматывал цепочки событий и связей, улик, людей и мест, расчищал карту неизвестности. Разгребал чужое дерьмо.       С некоторых миссий Дженсен возвращался особенно усталым. Заваливался на заднем сиденье, вытянув длинные ноги на соседнее, накрывался своим плащом и засыпал. Потом, к середине перелёта просыпался, шумно возился за спиной и интересовался, какая на этот раз жуть у Малик в её питательной заначке.       Фарида включала «птичке» автопилот, и они садились за бутерброды, запивая крепким мятным чаем из термоса. Эти моменты «на потрындеть» очень нравились им обоим.       После некоторых заданий от Адама сильно и скверно пахло кровью, порохом, железом. Тогда он молча потрошил её коробку с влажными салфетками, чистил лицо, руки, протирал от бурых пятен лезвия. Только после этого снимал покоцанный бронежилет, как черепаха – панцирь.       Второй, невидимый, почти непробиваемый, он носил на себе, казалось, постоянно.       – Дженсен, – начинала тогда Фарида. – Ты хреновый попутчик. Я бы никогда не взяла тебя с собой автостопом.       – Почему? – не сразу реагировал он.       – Нас бы высадили на первом повороте. Потому что я бы охрипла уже стараться за нас двоих, а ты похож на сыча. Никакой помощи.       Он хмыкал.       – Вот ты знаешь, – не унималась Малик, – что у наших пилотов есть свой сайт, где они выкладывают оценки пассажирам. С кем на борту лучше летать, кто цаца и скандалит, а кто нормально. Выставляют им характеристики и все дела.       – Малик. – Дженсен наконец отворачивался от иллюминатора, ухмылялся. – Мне стоит спрашивать, что ты на меня там поставила?       – Ну, за адекватность, талант рассказчика и общую ненапряжность…       – Не продолжай.       Дженсен оттаивал. Сбивался с замкнутого круга мыслей, о которых Фарида могла лишь догадываться. Начинал отвечать, с насмешливой невозмутимостью парировать её подначки. Вспоминал, что голоден, лез искать ссобойку.       Выключал режим прохождения миссии.       И тяжёлое, угрюмое его отчуждение исчезало из пилотской кабины.       …Она осознала, насколько жестоким, беспощадным, чудовищно быстрым убийцей может быть Дженсен, только когда их «B-EE 008» грохнулся пузом, скользя юзом и ломая асфальт. Когда послал всё нахер, и жизнь Малик стала его боевой задачей.       И его не остановили ни сохранность скрытности, ни приоритет основного квеста, ни сама Фарида вместе с её самопожертвованием.       Она не видела его за работой. Только слышала. К счастью, наверное.       Она пыталась завести «птичку», и у неё тряслись руки. Пули прошивали обшивку, как раскалённые иглы кусок сливочного масла, легко, свободно, пробивали покореженный металл корпуса насквозь. И сжавшись в комок под плотным, смертоносным обстрелом, Фарида зубами рвала обесточенные запутанные провода.       А вокруг неё грохотал ад. Сжималось кольцо. И этот рёв, лязг, визг, механический вой робота, пальба, вспышки гранат, дикий ор солдат, бешеная какофония звуков были жизнью Адама. Его привычной средой.       Как для Малик её небо, воздушные коридоры трасс и штурвал самолёта.       Тишина снаружи наступила внезапно. В микрофоне слышалось лишь тяжёлое дыхание Дженсена.       В следующий момент ожила аварийная панель питания.       Он стоял внизу, пока Малик поднимала израненную «птичку» на высоту. Напряжённо оглядывая щербатые стены каменной ловушки. Готовый снести голову любому, кто появится. И повернулся к выходу, перешагивая тела, только когда убедился, что Фарида сумеет дотянуть машину до ремонтной базы.       Страшный. Опасный.       Убийца.       Спасший её.       Малик догнал запоздалый страх. Только сейчас она испугалась по-настоящему, до содрогания. Когда поняла, насколько чужим, неотличимым от боевого киборга он может быть. Если захочет. Или не сможет переключиться.       … технично резать людей пачками, не думать, исполнять программные команды и не оспаривать чужие приказы.       И что могло случиться только что с Малик на самом деле. В иной реальности.       Если бы Дженсен её послушался.       Сейчас.       Стало известно, что контрольный пакет акций «Шариф Индастриз», упавших ниже плинтуса, теперь в руках нового хозяина. Активы корпорации скупил бывший поставщик дорогого и специфического оборудования в научные лаборатории Дэвида – «Пейдж Индастриз». Повторился тот же процесс, что и с «Тай Юн Медикал» – крупного монстра на рынке биотехнологий неожиданно поглотила не самая большая и известная компания.       На общем организационном собрании перед сотрудниками выступил свежеиспечённый владелец, Боб Пейдж, сам лично. Говорил негромко и по делу. Что соболезнует и утраты велики. Что никого распускать не будет, наоборот, слияние двух структур благостно отразится на общей работе в перспективе. Никто никого не потопит, и люди сохранят свои рабочие места.       Что у всех них одна цель – развитие технологий, ясный взгляд в будущее, эволюция существующих принципов трансгуманизма в настоящую революцию.       На этих словах прямая тонкая спина Меган Рид стала ещё прямее.       После его речи тишина в актовом зале сменилась аплодисментами.       Малик пробиралась к выходу, понимая, что всё кончено. Теперь не останется ничего из прежнего. Раньше была хоть иллюзия. Немножко того, немного этого.       Теперь новая метла и новые законы.       «Шариф Индастриз», такой, каким был, исчезнет. Сменят вывески, менеджеров, вычистят мёртвые кабинеты Дэвида и Адама, наймут нового начальника службы безопасности, назначат нового директора.       Слово «новый» заело в голове неотступным рефреном.       Их забудут.       Не сейчас, так потом. Через месяц, два, год. Припомнят пару раз на ритуальном корпоративном поминовении, а потом и это пройдёт.       Как вынести? Как вынести одной?       – Малик, – окликнул её один из техников. – Смотри, что в новостях написали. Только что!       Фарида ухватилась за протянутый планшет, как за соломинку. Официальная версия того, что случилось на Панхее. Батискафы таки нырнули в глубину. И раскопали причину.       Наконец-то.       Мир спасла неполадка в аварийных шлюзах.       Клемануло переключатели и разошлись щиты – не вверху, а там, где фундамент, на цокольных этажах, почти на дне. Океан хлынул в них, как в зияющие пробоины «Титаника», несколько минут – и всё.       Только благодаря этой счастливой случайности прекратился сигнал. Когда затопило передатчик Дэрроу.       Горло свело спазмом, болью. Безмолвной судорогой.       «Малик».       В темноте.       «Малик, проехали».       Ты погибал – в темноте.       … электричество вырубило, даже аварийное, океан нараспашку, ревущий напор крушит барьеры, ломает стены, и грохот взъяренной глубины всё ближе, громче, страшнее.       И хорошо, если всё случилось мгновенно – смело шквалом, оглушило, удар и больше ничего. Быстрая смерть – добрая.       А если сработали герметичные шлюзы перегородок? Если ты находился там, не имея шансов выбраться с уже затопленной доверху станции? Взаперти, без выхода, надежды.       И стылая вода прибывает постепенно, просачивается сквозь сварочные швы. Сначала по щиколотку, потом до колен, потом к шее, потом…       И воздуха всё меньше.       А «страж здоровья» работает и работает, спасает от переохлаждения, поддерживает окоченевшее тело, даже когда все прочие уже мертвы – и Шариф, и Дэрроу, и во мраке остался только ты, один.       И тупой надёжный имплант заставляет дышать, биться сердце, вбирать остатки кислорода. Пока не… пока…       Она успела добежать до площадки и запрыгнуть в верную «птичку», опустив звуконепроницаемые створы кабины, прежде чем зареветь в голос.       Сейчас.       Её откопал Притчард. Внезапный, как рояль в кустах. Злющий, гадкий и желчный до паскудности – так докладывали вездесущие языки. Так и говорили: стервец, грубиян и сволота редкостная, в эти трагические дни оскотинился окончательно. При Шарифе, сучёныш, был вежливее. Без Шарифа распустился внаглую, волю почувствовал, видать.       Их слова не расходились с делом. Притчард убивал на месте любого. Ядом, как очковая змея, нанося непоправимый урон нервной системе сотрудников «Шариф Индастриз». Если он открывал рот, от человеческого достоинства собеседника оставалась выжженная пустыня. Не щадил никого, засранец, ни менеджеров высшего звена, ни электриков, ни пафосных пиарщиков, ни скромных уборщиков. Беспринципный, бессовестный – и единственный, кого не стали трогать. Вообще. Даже когда в курилках перемалывали косточки всем и каждому. Уж очень могло выйти боком.       На собрании они сидели в разных концах зала: Притчард далеко впереди, где расположились, соблюдая статус-кво, управляющие филиалов корпорации и начальники крупных подразделений; Фарида – на «камчатке», прочно облюбованной техниками в промасленных комбезах, шофёрами и зубоскалами-пилотами.       После выступления господина Пейджа, Притчард подошёл к ней. Ну как подошёл. Не сумел, если честно. Толчея народа, все топчутся, а тёмный хохолок на макушке уже в первой волне на выход. Потерял время, пока прокладывал дорогу, настроение и саму Малик.       И нашёл в ангаре только потому, что ну где ещё быть исчезнувшему пилоту, как не рядом с самолётом. Позвал – раз, второй, третий. И взбеленился окончательно.       Грохнул по обшивке задраенной кабины кулаком. Заставил открыть ему автоматическую дверь. Залез внутрь, споткнулся ботинком за высокий металлический порог.       Увидел Малик. Во всей красе.       Вытащил и поволок в кабинет.       Малик казалось, она умрёт по пути под софитами чужих взглядов, стервозного любопытства, и не было сил создать хоть видимость пофигизма. Однако Фрэнсис, процедив очень невнятное, но весьма похожее на «блять, ещё один Дженсен», нацепил на неё свои дымчатые мотоциклетные очки.       А перед первой курилкой надел ещё и свою кожаную куртку. Небольшая разница в росте, плотный замок и высокий воротник замаскировали Малик от дрожащего подбородка до кончика носа, окончательно упрятав заплаканное лицо.       – Что о-они… подумают? – придушенно сипела Фарида. Её колотило, острый нерв не отпускал.       – Ничего из того, что думаю я, – отрезал Фрэнк. – Руку мне на пояс и покрепче.       – Это же!.. – взвыла Малик.       – Правильно, отвлекающий манёвр. Сделай одолжение, включи разум. – Притчард по-мужски, очень собственнически, облапил её плечо. – Или обнимашки и моя куртка, или через секунду будешь на вивисекции у матёрых сплетников. До последней слезинки и яйцеклетки. Выбирай, что хуже: порнороман со мной или с Дженсеном?       Она не ожидала, что он настолько быстро, точно и безошибочно оценит обстановку. И расположение сил. И её тихое выживание в джунглях. Они же почти не пересекались с того чёрного дня, как…       Что не помешало Фрэнку раскусить её на раз-два.       Малик нашарила и зацепилась пальцем за шлевку на джинсах Притчарда.       – Таки мозг есть, – проворковал Фрэнсис, и они ввалились в душную, спёртую, ядовитую атмосферу офиса с эффектом брошенной гранаты.       Тогда.       – Даже не вздумай, – строго сказал Притчард, – менять чип. Поняла?       Он поймал её перед отлётом, и довольно больно придержал за локоть.       Фрэнк, – хотела сказать Фарида, – пальцы, блин! щипцы же!..       – Никаких обновлений, пока я не проверю, – настойчиво повторил он, – что нам будут ставить взамен. Поняла?       Она быстро кивнула, и Притчард расслабил хватку.       – Хоть скажи, почему, – Малик потёрла руку. – Опять что-то хакнул? Шпионы, заговоры, правительство?       Фрэнк осклабился:       – Читаю новости, Малик, и в отличие от тебя использую мозг по прямому назначению: думать.       Фарида озадаченно подёргала непослушные прядки. В отличие от Адама, на неё шпильки Притчарда не действовали.       – Хорошо, – медленно произнесла она. – Допустим. Только, Фрэнк. Пока везло, что накрывало на земле. Но если прижмёт на взлёте или без «автопилота»...       «Чем это может закончиться, и кто будет виноват?» – осталось за кадром.       – Фарида, – Притчард нацелил на неё палец. – Ты прекрасна в самолётиках. Но в софте и его безопасности я умнее тебя. Априори, так что просто послушай меня и не выпендривайся, как некоторые.       И вдруг – совсем иначе и другим тоном:       – Пожалуйста.       Это был риск. Большой. И Фрэнсис просил, зная не хуже её.       Несколько секунд она смотрела в его узкое, острое лицо. И опустила взгляд.       – Вот ты гусь. Ладно. А остальным сообщил?       – Фарида, напомню ещё раз, – Притчард опять залоснился сарказмом, – что я начальник IT-отдела, а не пастух для отары овец.       – Чабан, – рассеянно поправила Малик.       – Боже, – закатил глаза Фрэнк, – какая разница, если всё равно кругом бараны?       На них поглядывали с любопытством, о чём они там вполголоса шушукаются?..       – А Дженсену ты сказал?       – О, это удовольствие ещё впереди.       Фарида глянула на часы.       – Так сколько ждать-то твоей проверки?       – Один перелёт, – твёрдо заявил Фрэнсис. – Пока вы туда-обратно, я переберу новый модуль по частям. Даю слово.       – Отдельный сервис, Фрэнк, да? – вдруг протянула Малик, улыбаясь. – VIP и всё такое, да? Ты такой милый, когда проявляешь заботу.       Притчард скривился.       – Это называется «индивидуальная профессиональная поддержка», Фарида. Подчеркну: абсолютно стандартная техническая помощь. Так, всё. Когда вернётесь оба из Хэньша – получите приз.       Сейчас.       На полу карандаши и провода. Скрученные жгутом сетевые кабеля, мелкие коннекторы в коробочках, клещи для обжима с потёртой, заклеенной скотчем ручкой. Какие-то диски, какие-то выдранные железки, похожие на детали конструктора «лего».       – Надо думать, слабоумие прилипчиво.       Притчард мерил шагами свой кабинет, легко переступая срач. Когда проходил мимо постера «Финалки», на девицу косо падала срезанная тень.       – И надо полагать, оно заразно. Ты от него подхватила эту долбанную привычку? Молчать, как вошка, и бичевать себя комплексом вины выжившего?       Фрэнк выглядел злым и бритвенно-острым от желчи.       – Ловко, Фарида, ловко. Дружественный интерфейс, штопаный позитив, и главное – дистанция! Для всех. Раскланиваться в коридоре, – он начал загибать длинные пальцы, – не подсаживаться на ланче, здороваться «привет, салют!» и пиз… пробегать мимо – прекрасная тактика. На публику самое то. А вот задержаться и сказать, что Фрэнк, я собралась рыдать в самолёте, приглашаю на вечеринку…       Малик почти не реагировала на брюзжание Притчарда. Сидела, с трудом фокусируя сознание.       И не смогла бы подняться с дивана, даже если бы захотела. После приступа неконтролируемой, навзрыд, истерики её захватило тяжёлое оцепенение.       – Надо будет к тебе GPL-локатор прикрутить, наверное, – Фрэнсис кинул две таблетки в стакан с водой. Зашипела, растворяясь, белая муть.       – За…чем?       – Чтобы отследить, в каком из ангаров ты захочешь повеситься.       Милая тян с плаката взирала с полуулыбочкой. Мол, докатилась, да, крутой пилот и «большие девочки не плачут»? Докаталась? Соломинка – горб верблюду?       Фарида отвела глаза.       Притчард протянул стакан:       – Пей. Успокоительное.       – Я справлюсь.       – Ещё немного, и я поверю в переселение душ. И это зря, Малик, потому что Дженсен всем хорош, но по жизни – одинокий дебил. Держать покерфейс, периодами слать всех к чёртовой матери, сказочно ныкаться хрен знает где и поступать так, как считает нужным – его стиль.       Малик слабо улыбнулась:       – Это он умеет.       Умел.       Она торопливо припала к стакану, лязгнув зубами о стекло. И давилась горькой водой, не переводя дыхания, пока не допила до дна.       Фрэнк не стал её поправлять.       Через несколько минут начало отпускать. Чуть мягче, чуть тише, блокируя надрыв.       Малик шевельнулась:       – Спасибо. Сейчас… вернусь в строй.       – Замечательно, Фарида, потому что я не хочу отгадывать следующий срыв, – Притчард упреждающе поднял ладонь. – Да, ты не просила. Да, я не обязан. Но просто объясни мне одну вещь.       Он с силой растёр лицо.       – Я что, настолько чужой? Как они, да? Что ты ни разу не подошла. И Дженсен это только… твоя проблема?       От вечной глумливости, фиглярства не осталось ничего. От него шибало злостью, до воспламеняющихся искр, утомлением и ещё, едва заметно – почти неслышным запахом хмеля.       Он пил. Трезвел. Пил. Трезвел. Собирался на работу. Видеть не мог ни людей, ни дружный коллектив гадюк, ни показательно траурный офис. И выжигал вокруг себя мёртвую радиоактивную зону. Топил в ненависти и желчи не себя – окружающих.       Помогало. Отпускало. Не намного, но всё же. Навалившийся дедлайн и возможность кого-нибудь вмять в землю, истоптать, унизить – отлично отвлекали от самого главного.       Непримиримого. Больного.       Доводящего до лютого, неистового бешенства.       Малик скрючилась, обняв колени:       – Ты пашешь, – сказала она.       – И что?       Притчард опять начал движение по кругу.       – Защита ведь грохнулась в ноль. И поднимать всё надо заново: сервера, сеть, всякие терминалы…       – И что? – нетерпеливо повторил он.       – Тебе вздохнуть некогда, не то, что... Это я… болтаюсь почти без дела и слишком… много думаю.       – Так, Фарида, роди наконец.       Она прерывисто выдохнула:       – Фрэнк, ты… единственный, кто… и отвлекать тебя по мелочам, это, ну… в общем, я не хотела тебя грузить.       – Не хотела. Грузить. По мелочам. – С расстановкой повторил Притчард. И как-то мгновенно вышел из себя.       – То есть, запираться и плакать в кабине до икоты – это нормально. Давиться эмоциями в одиночестве и довести себя до нервного припадка с судорогами – тоже мелочь. Пустяк, не достойный внимания! Потому что я, видите ли, занят? Неужели ты думаешь, что у меня не нашлось бы времени между одной срочной хернёй и другой такой же хернёй выслушать тебя?       – Я не умею… особо говорить. Не об… этом.       – Я тоже, – отрезал Фрэнк. – И что? Придумали бы что-нибудь. Напиться, угнать тачку, разбить копу морду, забросать тухлыми яйцами этот стенд внизу, уснуть в канализации.       – У меня, – сказала Фарида, – нет тухлых яиц.       – Что, – смягчился Фрэнк, – понравилась идея?       – Там нет его фотографии. Как будто… его вообще не существовало.       – Наплюй. Ты его помнишь. Я помню. Значит, он жив.       У неё опять поехали в сторону губы.       Фрэнк перестал вышагивать по кабинету.       – Малик, послушай меня. Мы по-разному выражаем… чувства. Ты плачешь. Я – злюсь. В конце концов станет легче, это свойство человеческой психики. Но не здесь.       Она поняла сразу.       – И когда ты?..       – Как только закончу основную часть работы. Пара дней, плюс-минус. А дальше справятся и без меня. Не маленькие.       – Так быстро?       – Специалисты вроде меня, – буркнул Притчард, – на дороге не валяются. Резюме ушло на «ура».       Сел рядом, достал из кармана сигареты.       – И твоё тоже.       Малик выпрямилась:       – Ты обалдел?       – Как хочешь, – он закурил. – Можешь остаться в этом террариуме и продолжать мотать нервы на износ. А можешь – уйти со мной.       Она молчала, не зная, что ответить.       – И ещё, – Притчард потёр висок. – Насчёт Панхеи.       – Ты издеваешься?!       – Он погиб не напрасно.       Её начало трясти. Ему никто не помог – там. Никто. И когда вода…       … нельзя думать о том, нельзя вспоминать, представлять, как страшно, мучительно он умирал. Потому что это навсегда жить – в темноте.       – Он всех спас, Фарида. Тебя. Меня. Этих… муфлонов. Прекратил эту чёртову передачу. Остановил сигнал и…       – Откуда тебе знать?! – закричала Малик. – Откуда?! Как ты можешь, зачем ты вообще пытаешься что-то придумать?! Тут нет никакого смысла, потому что он умер, и этого нельзя оправдать! Ничем, что бы там ни случилось!       Она вскочила и рванула к двери.       – Малик! – Фрэнсис с силой вдавил сигарету в обшивку дивана, прожигая насквозь. – Малик!       Догнал в два прыжка и схватил – крепко, больно, до хруста, связал – собой.       Она пыталась вывернуться, саданула локтем в живот, лягнула тяжёлым ботинком под колено. Пробила по стопе, не задумываясь.       Он шипел сквозь зубы. И держал, не размыкая рук, обнимая намертво.       Короткая молчаливая борьба закончилась тем, что поскользнулись на скрученном кольце одного из кабелей и грохнулись на пол.       – Твою мать, ты дерёшься как гопник.       – Потому что росла на улице. Отпусти.       Он мрачно хэкнул.       – Фрэнк. Серьёзно, пусти. Я всё.       – Избила и довольна?       – О да. Сплошное удовольствие.       Фрэнсис расцепил руки и откатился в сторону.       – Мототрахер, блин. Все кости мне… Умеешь ты психовать, Малик. С огоньком, с размахом!       Вытащил из джинс измятую пачку, поискал среди переломанных сигарет целую. Нашёл и злобно зачиркал зажигалкой.       – С тобой не соскучишься. Две таблетки! А эффекта…       Подниматься он и не думал.       – Фрэнк, – глухо сказала Малик. – Заткнись. И расскажи, с чего ты взял, что передатчик не сломался сам? Что его выключил Адам?       – Я умею читать, Фарида, – Притчард выдохнул дым. Курил он крепкими большими затяжками. – И сопоставлять. Попробуй как-нибудь на досуге.       Она ждала.       Он уронил пепел в пачку и посерьёзнел.       – Следы, Малик. Всё оставляет следы. Сигнал Дэрроу заглушил частоты инфолинков, спутников, всего, что осуществляет связь. Но сама станция… её системы, её генераторы, вся эта электронная начинка – оно составляет белый шум. Что-то вроде цифровой шубы вокруг костяка.       Фрэнсис снова принялся массировать висок, морщась, будто под кожей царапал гвоздь.       – Версия звучит, что вода затопила станцию – и, как следствие, издох передатчик. Я немного покопался…       Малик невольно улыбнулась. Неисправим, дотошен и чхать хотел на закрытый доступ к информации.       Он похож… на него. Не всегда, но местами, когда снимает непробиваемый каркас сарказма, маску злого шута и зубоскала…       Панцирь черепахи.       – … сначала отключился сигнал, Малик. И только потом рвануло системы и пошло затопление. И исчезла «шуба». Топило станцию. Но не передатчик. Он уже был обезврежен.       Фрэнк потянулся и сел, тщательно втаптывая бычок в коробку сигарет.       – Я видел планы. Расстояния космические. Дэрроу бы не добрался со своей хромотой, даже если бы вдруг стал адекватным. Старый козёл, додумался же поставить на ручное управление, чтобы исключить дистанционное вмешательство. Шариф… если он не погиб в первые минуты безумия, то, скорее всего, где-нибудь укрылся, в какой-нибудь комнате, чтобы зомби не порвали на части. Там же не все были захвачены вирусом, кто-то мог выжить и попробовать спрятаться, чтобы дождаться помощи. Единственный, кто мог пройти через всю Панхею и остаться невредимым – Дженсен. Он туда отправился с конкретной задачей. И он её выполнил.       – Но сбой…       – Не знаю, – резко сказал Фрэнк. – Мы никогда не узнаем правды. Но Адам спас кучу людей. Это главное. Сделал то, что нам и не снилось. Сохранил и защитил прежде, чем всё рухнуло к ебеням.       В коридоре прошло несколько человек, смеясь и переговариваясь. У кого-то зазвонил телефон, трель популярной песенки раскатилась по этажу. Было слышно, как кто-то беззастенчиво громко переспросил: «Что, так и сидят?» – «А то! – ответили ему, – заперлись капитально!»       Притчард поднялся, наскоро отряхнув штаны. Протянул руку Малик и помог встать с захламлённого пола.       И аж вздрогнул, когда Фарида вдруг обняла его за шею.       – Спасибо, – выдохнула еле слышно, почти беззвучно. – Спасибо.       Он застыл соляным столбом, не то смутившись, не то растерявшись. Так держат в ладонях пичугу, не зная, что с ней делать.       Потом, очень осторожно, обнял её в ответ.       Потом.       Они уйдут вместе. Получив расчёт и собрав немногочисленные вещи. Без пафоса, скандалов, просто подадут заявления и покинут «Шариф Индастриз».       Их будет сопровождать шлейф жгучих обсуждений – что связало этих двоих? И что – связывало раньше? Когда это смешливая летунья и едкий, как кислота, хакер вдруг оказались вместе?       На выходе в центральном холле они случайно столкнутся с доктором Рид. Меган расстроится и пожелает им хорошего будущего. Малик тепло поблагодарит в ответ. И бесхитростно пообещает написать, как устроятся.       Фрэнк чуть задержится, пропуская Фариду вперёд, к высоким стеклянным дверям.       – Далеко пойдёте, доктор Рид, – скажет Притчард. В глазах будет холодная прозрачная ненависть. – С вашим талантом. Принципами. Честью.       И ей покажется, что он имеет ввиду отнюдь не новый её проект.       Фрэнсис неприятно усмехнётся, читая её мысли:       – Инфолинк, Мег, – проурчит в лицо, – иногда работает в обе стороны.       И она вдруг испугается так же, как тогда. Когда усталый, взмокший, измотанный боем Адам внезапно нарушил стерильную белизну её уединения.       – Не может быть, – она возьмётся рукой за жемчужную нить, пытаясь защититься. – Ты не мог…       Притчард поднимет брови и вдруг, с великолепным презрением, повторит главный вопрос Адама, прозвучавший в той комнате.       «И когда тебе захотелось ими поделиться?»       Слово в слово.       И добавит, с ленцой поочередно загибая пальцы:       – Шариф... Дэрроу... Пейдж. Никому не отказываешь, да, Мег? Обслуживаешь всех по очереди? Ну, хоть с Бобом удовольствие получи.       Рид будет молчать, чувствуя, как уходит земля из-под ног.       А мерзкий, наглый циник кивнёт, видя её страх:       – Дженсен, знаешь ли, забыл тогда нажать «отбой».       Развернётся и невозмутимо отправится догонять ничего не подозревающую Малик.       – Что ты ей сказал? – спросит Фарида, оглядываясь на застывшую, смявшую тонкое ожерелье в кулак Меган.       – Пожелал счастливо оставаться, – Фрэнк потянет носом, принюхиваясь к морозному воздуху. – Чтобы не скучала и гордилась собой.       – Доктор Рид, – позовёт Меган милая девочка с ресепшена. – Вас ждёт мистер Пейдж, у себя в кабинете. Поднимитесь, пожалуйста.       – Да, – откликнется Мег, глядя на двух людей за прозрачным дверным стеклом. – Уже иду.       Она не ответит на письмо Малик.       И больше никто никому не напишет ни строчки.