Дороги

Дороги, бесконечные дороги, шоссе, тропинки, уходящие вдаль рельсы, всегда свежая размётка взлётно-посадочной полосы… В последние несколько лет моя жизнь превратилась в череду дорог, путей, пересекающихся линий и пунктирных чёрточек. Сегодня Москва, назавтра уже Саратов, через два дня Ростов-на-Дону, а ещё через полторы недели – Венеция, Париж, Афины или Ницца. Я летел вперёд, а время как будто всё ускоряло и ускоряло своё движение, не давая мне обернуться. Да что тут говорить, дел было столько, что я даже вздохнуть не мог спокойно. И, черт возьми, мне это нравилось! Меня это устраивало полностью и безоговорочно. Вперёд, только вперёд, ни шагу в сторону. А иначе сорвёшься, упадёшь с этой гребаной платформы, называемой жизнью, остановишься, посмотришь на себя другими глазами… Нет, самокопание – это у нас всегда было по Сашкиной части. После рождения дочери он всё чаще стал уходить в себя, рассуждать на философские темы о смысле жизни, человеческой природе и Бог знает, о чём ещё. Меня же почему-то пугала его философия. Хотя засыпать под звуки его голоса, лежа у костра, когда ребята, немного угомонившись, затягивали какую-нибудь грустную балладу, было чертовски приятно. Я никогда особо не вслушивался в смысл его слов, я знал, что наутро, хорошенько отоспавшись, он снова превратится в старого-доброго Сашку, за которым я готов был пойти хоть на край света, и который, я был в этом абсолютно уверен, с радостью меня туда возьмет, стоит мне только попроситься. Я не хотел думать о том, что всё это (дороги-дороги-дороги…) может когда-нибудь кончиться, что я дойду до конца, до края, и не будет больше поворотов влево-вправо, и нельзя будет вернуться назад. Я и сейчас не хочу в это верить, хотя зачем-то пишу об этом. Может быть, всё это просто ночной бред, который развеется, когда прекратится этот ровный стук колёс, и поезд приедет в Москву, к конечному пункту своего назначения. Москва… моя тихая-тихая гавань… Когда-нибудь, в далёком будущем, не сейчас. А может быть, я захочу переехать? В тот же Питер? Или на юг, поближе к морю. И будет у меня уютный маленький домик… Всё, дальше моей фантазии не хватает. Я не готов. Не готов ещё сойти со своей дороги, не готов представить себя лет через двадцать. «Кто я? Где я? С кем я?» Эти вопросы только пугают, и заставляют непонятный холодок разливаться внутри. А может быть, всё это, потому что я решил… давно уже решил, чего я хочу на самом деле, и просто боюсь себе в этом признаться? Жизнь – колесо. И только что оно сделало очередной оборот. Питерские гастроли с самого начала пошли наперекосяк. Начиная со странной болезни Андрея и известия о том, что партию Ромео будет исполнять не кто-нибудь, а Сашка. Нет, всё это было здорово, с Андреем, к счастью, не случилось ничего серьёзного, а я был рад, что в Питер со мной поедет именно Сашка, с которым мы не выступали вместе уже чертову уйму времени. Но тем не менее, это было странно. Всё решалось в самый последний момент, программки переписывались за два часа до начала концерта, и плюс ко всему с декорациями возникли какие-то проблемы. Сашка ходил весь из себя загадочный, кажется, очень довольный, что партию отдали именно ему, Моххамед с Женькой о чем-то постоянно перешёптывались, а Маракулин выглядел уж чересчур озабоченным. Я старался особо не вмешиваться, но полностью от всего отключиться не вышло. К тому же, уже в первом акте меня «накрыло». Это было похоже на эйфорию, как будто по залу пустили волну веселящего газа. Сердце бешено стучало, глаза горели огнём, к груди подкатывало невероятное безумие, и я, что есть силы, старался удержать рвущийся наружу смех. Во втором акте, после смерти Меркуцио, мне всё-таки стало легче, и роль до конца я довёл, но голова перестала кружиться только, когда я принял душ, переоделся и сел в автобус… Да, автобус… Всё началось в автобусе, когда Сашка рассказал мне про ту странную девушку. Перекинувшись с поклонниками парой фраз, с кем-то сфотографировавшись, я забрался в теплый автобус, заняв для Сашки его «законное» место у окна. Эйфория как раз начала спадать и меня резко потянуло в сон. Глотнув коньяка из предложенной кем-то бутылки, я закрыл глаза и, вслушиваясь в разговоры заполняющих автобус ребят, уже начал проваливаться в забытье. Разбудил меня Саша, пробирающийся (естественно по моим ногам) на своё кресло. Я приоткрыл глаза и улыбнулся, моя голова непроизвольно упала ему на плечо, и я уже собрался увидеть свой первый сон, как что-то вдруг меня остановило. Может быть, его плечо было чересчур твёрдым, напряжённым, может быть, я что-то почувствовал в его взгляде. Повернув к нему своё лицо и, всё ещё не поднимая головы, я поинтересовался: - Что-то случилось? Саша лишь молча тряхнул головой, заставив меня проснуться окончательно. - Говори. Он лишь поморщился, но потом нехотя проговорил. - Та девушка с короткими волосами, у служебки, ты её видел? Я попытался вспомнить. - Ну, может быть, вроде да, а что такое? - Да ничего, бред какой-то, - он замолчал, уставившись в окно. - Ну нет уж! – я приподнялся, глядя через Сашкино плечо. Автобус уже тронулся, и мы слышали радостные крики поклонников, которые вышли нас проводить. Всё как всегда, ничего необычного. – Что с этой девушкой? Кажется, Саша уже успел пожалеть о том, что сказал. - Да сам я не понимаю. Просто почувствовал что-то… нехорошее. Как будто… ну не знаю, …как это бывает, когда на цыганку посмотришь. Я неопределённо хмыкнул, снова устраиваясь на Сашкином плече. - Ладно, забей. По салону распространялся горький коньячный аромат, кажется, кто-то всё-таки опрокинул стаканчик на сидение. Я улыбнулся, услышав недовольный голос Маракулина, который отчитывал провинившегося танцора. Мир снова наполняли привычные звуки: чей-то смех, негромкие голоса и ровный гул двигателя, который совсем скоро должен был смениться стуком колёс. Автобус немного потряхивало, Сашкино плечо уже не казалось таким твёрдым, и я снова почувствовал, что засыпаю. - Разбуди меня, когда будем подъезжать к вокзалу. - Конечно. Сквозь сон я ещё слышал, как к нам подошла Женька, и, перегнувшись через меня, что-то прошептала Саше на ухо. Он фыркнул себе под нос, и они вместе рассмеялись. Потом послышался щелчок и шипение, в нос ударил резкий запах солода, и на мою руку упало несколько холодных капель. Сашка тихонько чертыхнулся – видимо пиво попало и на него тоже, и сделал большой глоток. Ещё минуту он сидел спокойно, затем достал свой мобильник и, кажется, позвонил Вике. Я слышал детский голос, что-то увлеченно рассказывающий в трубку, тихий Сашин смех и прозвучавший вопрос: "Всё ли у тебя в порядке?" После разговора с дочкой Саше заметно полегчало. Я чувствовал, как успокаивается его сердцебиение, превращаясь из быстрого "тук-тук-тук тук-тук-тук" в ровное и размеренное, и как затихает его дыхание, становясь всё более глубоким. С пивом он уже разделался, и теперь крутил в руках пустую банку. Всё было правильно, всё было на своих местах. С этой мыслью я провалился в сон окончательно. Мне показалось, что отключился я минут на пять, не больше, но когда открыл глаза, автобус уже стоял на вокзале, и ребята, хватая свои сумки и набрасывая на плечи куртки, в спешке покидали автобус. Саша, однако, не торопился. Убедившись, что я проснулся, он отвернулся и принялся что-то выискивать в своем рюкзаке. - Поторопитесь! – раздался от двери голос Маракулина. – Поезд для всех в одно время уходит. Я подхватил куртку, и застыл в проходе, глядя на своего друга. Саша снова выглядел озабоченным; он то и дело бросал в окно напряженные взгляды, как будто чего-то опасаясь. В конце концов, закрыв на молнию рюкзак, он виновато мне улыбнулся и тоже взялся за куртку. Вместе мы покинули салон автобуса и поспешили за ребятами. Как оказалось, торопились мы зря. Посадку на поезд только что объявили, и до отправления оставалось ещё как минимум десять минут. Но Сашка нервничал всё сильнее, и это очень меня тревожило. Он как будто бы собирался что-то сказать, но всё никак не мог решиться. Это напряжение передалось и мне. Я молча наблюдал за тем, как он стрельнул сигарету у Моххамеда, закурил, нерешительно потоптался на месте, бросил сигарету на железнодорожные пути. Билеты свои мы уже получили, и часть ребят заняла места в купе. На платформе оставались только заядлые курильщики, Маракулин, да мы с Сашкой. Время стремительно бежало вперёд, и когда я уже собирался предложить нам зайти в поезд, Саша неожиданно произнёс. - Я не поеду. Маракулин аж поперхнулся. - Это что за фокусы? Теперь Саша повторил уже громче. - Вы идите, а я не могу. Я молча наблюдал за разворачивающейся передо мной сценой. Моххамед, отбросив сигарету, приблизился и серьёзно посмотрел на Сашку. - Это ты чего ещё надумал? Сашка взглянул на него исподлобья, потом перевёл взгляд на меня, затем на Маракулина. - Вы не поймёте. - А ты попытайся нам объяснить. – Александр Леонидович говорил тихо, почти что мягко. Только в глубине его голоса звучали стальные нотки. - Я чувствую, что если зайду в этот поезд, случится что-то плохое. Моххамед рассмеялся. - Ты что "Пункт назначения" смотрел вчера на ночь? - Я просто не хочу садиться в этот поезд. Маракулин, сплюнув себе под ноги, развернулся и зашёл в вагон. Мы с Моххамедом продолжали стоять, молча глядя на Сашку. До конца посадки оставалось три минуты, провожающих уже попросили покинуть вагоны. - Идите, со мной всё будет в порядке. - Не говори ерунды, - со вздохом я опустил свою сумку на платформу. – Я остаюсь с тобой. - Серж, - Моххамед подмигнул мне, - Пошли, всё он врёт. У него тут наверно любовница. По спине пробежал неприятный холодок, и я снова посмотрел на Сашу. Но на лице у него было написано, что о любовных утехах он сейчас думает меньше всего, поэтому я повторил. - Я останусь вместе с Сашкой. - Вы психи! – Моххамед от души расхохотался и, бросив на нас взгляд, полный совсем неуместного здесь веселья, поспешил к поезду. В окне напротив появилось Женькино лицо. Она отчаянно махала нам руками и что-то выкрикивала, но толстое стекло полностью заглушало её голос. Из вагона вдруг выскочил Антон, подбежал к нам и подхватил наши сумки. - Деньги-документы с собой? – крикнул он, снова запрыгивая в поезд. - Да, - кивнул ему Сашка. - Вы тут поосторожней! Культурно-криминальная столица всё-таки. Мы не ответили. Я продолжал смотреть на Сашку, а он куда-то сквозь меня в пространство. Антон исчез, и дверь вагона с грохотом захлопнулась. Мы медленно двинулись по платформе в сторону залов ожидания. Поезд ещё не тронулся, но уже дал свой прощальный гудок. Сашка вдруг остановился, и, очень серьёзно взглянув на меня, произнёс всего два слова. - Спасибо, Серёж. Я не нашёл ничего умнее, как ответить. - За что? - За то, что остался, за то, что терпишь меня… и за то, что ты есть. Поезд медленно заскользил по рельсам, увозя наших друзей к дому. Сейчас они, конечно, перемывают нам кости, но уже через час, успокоившись, они найдут более интересную тему для разговора: обсудят финансовый кризис, плохую продажу билетов на мюзиклы или отмену «Хоакина Мурьеты», на которого наша Света возлагала такие большие надежды. Мы отойдём на второй план, останемся на своей дороге, а они пойдут по собственным, и так будет до тех пор, пока пути наши снова не пересекутся. - Саша, ты же знаешь, что всегда можешь на меня рассчитывать. - Да, я знаю, - мой друг улыбнулся, а потом в его глазах появился огонёк. Тот самый постоленковский огонёк, который я так часто видел в глазах его маленькой дочки. - А какого чёрта? Что нам действительно здесь делать? Мосты сейчас всё равно не разводят. И прежде чем я успел что-то сообразить, он схватил меня за руку и бросился вслед уходящему поезду. Я не знаю, как нам удалось это сделать, я думал, что такое может быть только в кино. Мы буквально заскочили на подножку уходящего поезда. Проводник, закрывая за нами дверь, только беззлобно рассмеялся, поинтересовавшись, действительно ли мы последние пассажиры, и ушёл прочь, оставив нас в маленьком тамбуре, уставших, запыхавшихся, но отчего-то безумно счастливых. Мы стояли в последнем вагоне поезда, набирающего ход, несущего нас по очередной дороге к следующей. - А наши, наверняка уверены, что мы будем ночевать на вокзале, - Сашка расхохотался, тяжело дыша, прислонившись к холодной стенке вагона. - Почему на вокзале? – мне тоже хотелось смеяться, глядя на него. Я стоял рядом, то и дело поправляя вконец растрепавшиеся волосы. - Так они думают, что дальше ты меня всё равно с места не сдвинешь. - Ты думаешь? - Да уверен. Вот у них шок случится, когда мы выйдем из того же поезда. - А раньше ты им говорить не собираешься? - Неее, обломать себе такой кайф, ни за что! Мы ведь всю ночь можем проболтать в тамбуре, ну, на худой конец попроситься к кому-нибудь на третью полку… Хотя нет, самый прикол будет, если ночью, когда все заснут, мы проберёмся в своё купе, тихонько ляжем, и сделаем вид, что ничего вообще не было. Глядя в его глаза, полные искренней радости от сотворённой нами авантюры, я всё-таки не выдержал и рассмеялся. - Я обожаю тебя, Сашка, и ты это прекрасно знаешь. Он только самодовольно кивнул и высунул голову в приоткрытое окно. Поезд уже успел разогнаться, и мимо нас на огромной скорости пролетали заснеженные дома и деревья. Изо рта вырывался пар, и руки без перчаток всё ещё щипало от холода, но это ровным счётом ничего не меняло. Внутри было легко и свободно, наша дорога была перед нами, и мы были только в самом начале пути. Я поймал себя на мысли, что уже не первый раз думаю об этой дороге не как о своей, а как о нашей общей. Сашка закрыл глаза, подставив лицо обжигающе холодному ветру. Его волосы разлетались в разные стороны, щеки раскраснелись. Вихрь мелкой снежной крошки врывался в тамбур, оставляя на коже крошечные следы уколов. А состав мчался всё быстрее и быстрее. Поезда… Когда-то я не любил их, а теперь они стали моей судьбой. Встав рядом с другом, я тоже выглянул в окно, но тут же отпрянул, почувствовав удар ветра невероятной силы. Улыбнувшись, Саша тоже оторвался от окна и поднял стекло наверх. Ураган тут же прекратился, остался только приглушённый свист и ровный размеренный стук колёс. Посмотрев на меня с любопытством, словно раздумывая "говорить или не говорить?", Сашка отвёл взгляд. Я продолжал смотреть на него, не мигая. - Ну хорошо, - он снова поднял глаза и глянул почти жалобно, а-ля Шрековский Кот-В-Сапогах. – Ты ведь хочешь знать, что со мной происходит, а сам никогда не спросишь. Я усмехнулся. - Продолжай. - "Продолжай", - Саша хмыкнул. – Мог бы хоть вид сделать, что тебе интересно. - А ты не уходи от темы. Теперь его лицо снова стало серьёзным. - Серёжа, я и сам не знаю. Я молчал. Я знал, что сейчас ему надо выговориться, даже если он сам пока этого не понимает. А начать… начать – это всегда самое трудное. - Ты… ты ведь знаешь, как сложно быть отцом… Он сконфузился. - Прости, я не то хотел сказать. Но… но это, правда, очень тяжело. Ты всё время волнуешься, где она, всё ли у неё в порядке, тебе хочется постоянно быть с нею рядом. Но ты не можешь сидеть на месте, тебя тянет в дорогу, хочется открытий, приключений… свободы. А ты несвободен, ты никогда уже не сможешь быть свободным. Потому что твоё сердце принадлежит ей, потому что часть тебя, часть твоей крови находится вне твоего тела. Это какое-то долбанное противоречие, которое сводит меня с ума! А я хочу всё делать наоборот, и чтобы не было никаких правил! Я хочу ни о чём не беспокоиться, хочу бежать и получать удовольствие от бега! Ты понимаешь? Понимаешь меня? О да, я понимал, о чём он говорит, я очень хорошо это понимал. - Ты сам ещё как ребёнок. И это здорово. - Но это сложно! Как другие это выдерживают? Они ломаются? Но я не хочу ломаться! Я хочу оставаться самим собой! - Саша, - я сделал шаг к нему и осторожно обнял за плечи. – Ты никогда не сможешь измениться. Даже, если тебе кажется по-другому. Потому что ты – это ты, такой единственный и неповторимый. Неожиданно он переменил тему. - Ты ведь помнишь, как мы познакомились. - Конечно, помню, - я зарылся носом в его волосы, не опасаясь, что кто-нибудь зайдёт и увидит нас в этом недвусмысленном положении. Сказать по правде, в этот момент мне было абсолютно всё равно, кто и что может подумать. А он не возражал и не пытался отстраниться. - Я думаю, всё это неслучайно. - Что неслучайно? - Поезда. Тогда – это был переломный момент. И сейчас… Как будто бы что-то должно случиться. - Что-то плохое или хорошее? - Нет, просто Что-то. Как поворот. - Жизнь – это дорога, а на дороге должны быть повороты. Иначе неинтересно. Он кивнул, поворачиваясь ко мне, убирая упавшие на глаза волосы. - И это правильно? Я улыбнулся. - Нет, это просто жизнь. Конечно же, мы не стали ни к кому проситься на третью полку. Через час нам стало так холодно, что мы, наплевав на всё, нашли своё купе. И конечно, никто ещё и не думал ложиться спать. В вагоне горел свет, некоторые двери были распахнуты настежь, то и дело кто-то перебегал к соседям с очередной порцией закупленного в дорогу пива. И естественно мы получили хороший втык от Маракулина, который пригрозил на следующий выезд запереть Сашку в сортире. Почему запереть и почему именно в сортире, я так и не понял, но уточнять не стал. Сам Саша, видимо, был в курсе, потому что рассмеялся в ответ, и с самым невозмутимым видом проследовал на своё место. Я поспешил за ним, подхватив у загадочно улыбающегося Моххамеда две банки пива и пачку сухариков. Женя, увидев нас, сначала потеряла дар речи, а когда пришла в себя, долго ещё кричала, что мы глупые и безответственные долбоёбы. Всё было как всегда, всё было правильно, но всё-таки немножечко по-другому. Колесо-жизнь сделало поворот на нашей дороге, на нашей общей дороге, теперь я могу сказать это точно. А куда эта дорога нас приведёт, я не знаю. Этого никто не может знать. Главное, она есть, эта дорога. И мы идём по ней вместе.