uncertainty

Томоми злится, краснеет, чуть-чуть ненавидит и снова злится. Каждое движение Акиямы теперь отпечатывается где-то далеко в его сознании, а ночью всё это выплывает сильным потоком наружу. И никак не избавиться. Не скрыть - хотя бы от самого себя. Он, кажется, показал это уже всем вокруг: не разговаривает с Акиямой, убегает от него в противоположную сторону, ещё больше орёт, что геи - это что-то среднее между психами и извращенцами. Было бы лучше, если бы все разглагольства на эту тему помогали, но - нет. Не суждено. Томоми бы хотел пройти этот период побыстрей. Забыть всё - почти как страшный сон. Невесомое "почти" превращает этот недо-кошмар в приглушённые подушкой стоны по ночам и в валяющееся на полу порно. Которое он каждый вечер просматривает. Просматривает, но не дрочит. Томоми пытается внушить себе, что нет, он не влип по уши, всё нормально, всё можно изменить/сшить заново/переплавить. Томоми засыпает с твёрдой уверенностью, что завтра будет лучше, завтра журналы будут нужны. Но просыпается с каменным стояком. Впрочем, через две недели желание поговорить или хотя бы встретить Акияму дошло до своей финальной точки. Хотелось - даже не увидеть наглого паршивца, а решить как-то это проблему. Сделать это быстро не получилось, так хотя бы можно постараться не затягивать с этим больше, чем на месяц. Дом Акиямы встречает его веселыми воспоминаниями и мыслью, что надо забрать диск с игрой. Он давно пытался это сделать, но друг всё отговаривался, что ещё не успел сыграть и... Сано стучит. Пару раз, а потом с опаской убирает руку. А потом мысленно орёт на себя за свой идиотизм - ты же хотел, ты сам пришёл, никто насильно не пихал. Поэтому он ударяет кулаком раз пятнадцать и думает, что это своеобразная месть. Глупая, до невозможности глупая, но необходимая сейчас месть. Будто ему снова двенадцать, будто он снова пытается как-то обидить Акияму за то, что тот называет его "Томоми" (иногда - "Томоми-чан"). Сано даже не замечает, как дверь медленно открывается. Замечает только хмурый взгляд, мятую футболку и домашние шорты. - Томоми, для меня этот заговор - бред. Ты знаешь, что я скажу. Я не вижу в сексе с парнями ничего... ужасного. Раньше бы я не сказал, что это очень здорово, но для меня это - как глоток свежего воздуха. Это помогает отвлечься, - спокойно говорит Акияма, заваливаясь на кровать с ногами. Он бросает быстрый взгляд на пачку сигарет, а потом снова возвращается к другу. - И - возможно, что действительно было слишком глупо делать это перед вами, но тогда я не соображал. Сано хочет сказать что-то про то, что это не отмазка. - Но мою проблему это не решает. У меня. Блядь. Не стоит. Что делать, парень? Если подскажешь, то - я обещаю, я отстану от тебя с заговорами на эту тему. - Попробуй потрахаться с мужиком. Томоми задыхается и невероятно сильно хочет врезать по этой наглой морде. И кинуть в него эту пачку сигарет. И тарелку разбить - тоже об его голову. - Бля, совсем не здорово, когда твой лучший друг предлагает такое! - орёт он, а только после проскальзывает мысль, что "лучший друг" тут чуть-чуть лишнее. Можно было сказать, что просто друг, что парень, что знакомый-с-детства-человек-который-почти-как-брат, но не "лучший друг", чёрт возьми. Всё это бы не так смущало. - Слушай, ты что, гомофоб? Если не встает на баб, то надо искать другие выходы. Не тупи. Томоми показывает фак и сваливает. Снова забывая забрать игру. Через неделю ему почти плохо от чувства безысходности, которое вечно летает за ним. Это как убегать от дождя в месте, где нет домов/деревьев/крыш. Это как каждое утро убеждать себя, что ты любишь молоко, если ты его терпеть не можешь. Со временем привыкнешь, но до этого момента ещё надо дожить. Томоми звонит лучшему другу и говорит что-то непонятное. - Помехи, - врёт Томоми. - Помнишь, что ты говорил мне неделю назад? - Ну, допустим. - Ты обязан мне с этим помочь. Сано хотел, чтобы журналы ему пригодились, а теперь он с чистым сердцем выкидывает их (ну, ладно, парочку он на всякий случай спрятал под кроватью).