Buried Alive

- Теперь это – твоя жизнь! – твердили ему, отбирая все былое и оставляя чернеющую пустоту позади, словно стирали его прошлое. Когда на его запястьях застегнулись металлические оковы правосудия, он не издал и звука. Только оглянулся напоследок, чтобы еще раз запечатлеть в памяти кровавые пятна, оставшиеся на дорогущем паркете красного дерева. Победную ухмылку с рук не спустили, наградили за оскал ударом дубинки по затылку. На улицу вывели так, будто хотели оповестить весь мир, что поймали еще одного фрика с манией крошить всех и вся. Забавное состояние. Наручники натирали кожу, а инспектор озлобленно зыркал из-под козырька рабочей фуражки, проверяя, не пытается ли парень бежать. А Сехун лишь расслабленно откинулся назад, расслабляя спину и прикрывая от усталости глаза. Тяжелый выдался день, тягучий как застывающий мазут. Вляпаешься, а отмыться таких трудов стоит… Можно сказать, он опомнился только когда его мерзкий папаша перестал дрыгаться. С глаз спала пелена безумия и ненависти, и Сехун явственно увидел у себя в руке кухонный нож для разделки мяса, запятнанный кровью отца. И на душе мгновенно полегчало. Правда перепуганная мать с синяками по всему телу и переломом запястья не дала ему шанса все объяснить. Самолично вызвала полицию, проследила, чтобы сына, который за нее дрался, который ее защищал, вывели с позором из дома. Ведь «ты не мой сын, ты – убийца». И уже не было важным, что отец затеял драку, и, если бы не Сехун, мать была бы холодным телом в морге, не казалось важным, что избиения попросту были обыденностью в их семье, не было значимым, что в этот раз отец полностью вышел из-под контроля и с каждой новой секундой накручивал себя сам. Убийца. Не защитник, не помощник, не солдат, даже уже и не сын. Просто, убийца О Сехун. Почему-то обратного он не ожидал. Не ждал, что мать кинется к нему на шею и поблагодарит за сохраненную жизнь. Любовь зла. Возможно, он и правда выглядел чересчур расслабленным, потому все заметно напряглись. Полицейский, что первым взял его на прицел казенного глока, чуть не выпустил в него полную обойму, как разглядел в кровавом месиве живого человека. Сехун сам не заметил, что багряная корка подсыхает на собственной коже. Зато у сержанта навсегда застрянет в подсознании образ улыбчивого студента-мясника. - Выбирайся, - громко приказали, - И без глупостей. Шепот позади не прекращался пока его вели по освещенному коридору прямо к комнате допроса. Девушка секретарша уронила маленький подарочный шарик с блестками, и он осколками оросил темно-синий ковер отделения. Его буквально толкнули на стул и приковали к петле в полу, чтобы лишить движения. А Сехун с неким поразительным удовлетворением рассматривал свое отражение в зеркальной стене, хотя прекрасно догадывался о наличии соседнего помещения, о том, что его видно, и о том, что сейчас станет еще хуже. - Так, - мысли прекратили свое вращение и остановились, ища источник голоса, - Ты меня слышишь? Я привлек твое внимание? Сехун послушно кивнул. -Что ж, буду откровенен, - сказал мужчина, грузно плюхаясь на стул с противоположной стороны, - Я знаю таких как ты. Типичный пацан, которого доводят в школе, дома, на улице. Ты типа вечно живешь трагедией, ненавидишь окружение и думаешь свои темные мыслишки, которые выливаются вот в такое. Скажу прямо, если признаешься, то избежишь смертной казни. Напишешь чистосердечное и будешь мотать пожизненное, зато будешь живым и невредимым. - За что? - Хэй, как там тебя? О Сехун? Послушай, тебя нашли рядом с телом, порубленным в мясо. Твоя собственная мать сдала тебя с потрохами! Это убийство первой степени, к твоему сведению. Тебе крышка, если заведут дело, расследование, на тебя скорее всего накопают еще много чего, что ухудшит твое положение. - Вот оно как, - парень расправил плечи. - Ага. Таких как ты нужно держать в узде. Если будешь примерным мальчиком, то тебя, может, даже и не засадят сразу на зону, перекантуешься пару лет в психушке, может, мозги поправят. Пиши, что ты планировал и как… - Планировал? – Сехун вперился в зеркало, инстинктивно цепляясь за собственный взгляд, - О нет… Этого я не планировал… Я не планировал родиться в такой семье, я не планировал вырасти тем, кто я есть, я ничего не планировал. - Пацан, - нахмурился детектив, - Шутки со мной не шути. - Какие же тут шутки, какие тут могут быть шутки?! Разве вам смешно?! А по мне видно, что мне смешно?! Может, я одет в клоунский костюм и пытаюсь сложить из шарика вам собачку?! Может, я жонглирую тут мячиками и травлю байки про инцидент в баре?! Может я треплюсь в микрофон?! – сквозь жатые зубы вытолкнул слова наружу. - Ну-ка тихо! - А то что?! Что ты мне сделаешь жирный ублюдок?! Закроешь в кутузку за оскорбление? Да я уже в наручниках! Может, застрелишь? Нет, тут камеры, да и я не делаю ничего такого! Врежешь мне?! Вперед, только не схвати сердечный приступ по пути! Тем более мне похуй! Делай, что твоей блядской душеньке угодно! Я не стану тебе ничего подписывать, рисовать и рассказывать! - Подписываешь себе смертный приговор пацан! О Сехун показал миру победную ухмылку, дразня исказившееся изображение на зеркальной глади. Там отражался победитель. По правде это был одиночка изгой, заплутавший в глубинах собственного я. И появившиеся голоса на заднем плане сознания не сулили ничего хорошего. Пусть все вело к скользкой игле в его вене, пусть. Он знал, что, распоров брюхо той мрази, совершил чудо, продержавшись так долго. Мать, конечно, жалко. Однако, она уже сделала свой выбор, когда решилась терпеть вне унижения, принимая их как должное. Интересно, а она вообще хоть раз задумывалась, могло ли все быть иначе? По-другому? И в их доме не было бы пугающего звона бутылок, гулких разговоров, эхом разносящихся по пустым комнатам, криков по ночам от боли и кошмаров, паранойи, что преследовала по пятам… Могло ли так быть? ТРИ ГОДА СПУСТЯ. В тот день в его доме появился странный нелюдимый сосед, который много курил, стоя на крохотном балкончике, и не задумывался о том, чтобы надевать поверх татуированного торса майку. Зрелище было завораживающим до тех пор, пока парень не вскидывал голову, нагло усмехался, прожигая нечто невидимое пустым бездушным взглядом, и пока не прикуривал очередную сигарету. Лухан не любил ни первое, ни второе, ни третье. Ему не нравились бесчисленные татуировки, не нравился запах табака и не нравились люди, которые не считались с правилами приличия. Вдобавок сильная паранойя. Просто он никак не мог отделаться от ощущения, что за ним постоянно наблюдают. Непонятно как, но наблюдают, сторожат и подкарауливают. Это началось в последнем классе старшей школы, когда было несколько неприятных случаев в личной жизни Лухана, о которых иногда лучше даже не вспоминать. Его до сих пор посещало чувство необъяснимой тревоги вперемешку с паникой. Из-за этого он, весьма успешный иллюстратор детских книжек, снимал крохотную однокомнатную квартирку на окраине. Здесь, закрывшись на все четыре замка, он обычно мог привести нервы в порядок. Осознание того, что комната одна, кухня близко, а туалет с ванной совмещенные, страх медленно отступал. Новый сосед буквально испортил ему настроение. Парень, как оказалось, жил прямо напротив Лухана. Молчаливый, угрюмый сосед, вечно держащий в зубах тлеющую сигарету не внушал доверия. Услышав однажды короткое – «здрасьте» - Лухан постарался больше с соседом не пересекаться, чтобы не ухудшать свое ментальное здоровье. От парня веяло опасностью за километр. Лухан оторвался от созерцания грязных тарелок в раковине. Ему уже двадцать пять, а он все еще трясется от малейшего шороха. Он тысячи раз строил планы о том, как, наконец, преодолеет барьер, найдет место получше и заживет припеваючи. А потом возвращались кошмары, возвращалась паника, возвращались прежние страхи, и от нового смелого Лухана не оставалось и следа. Как же это было погано. Погано от понимания своей проблемы и от полнейшей беспомощности. В семь утра ему доставили продукты, прямо под дверь, чтобы лишний раз не показываться на улице, затем в восемь очередное письмо от редактора с просьбой все же появиться в офисе, а в девять неожиданный стук в дверь. Лухан осторожно приблизился к глазку и задержал дыхание. На пороге стоял незнакомец. Не страшный сосед напротив, не его озлобленный редактор, не мальчик курьер, а кто-то. Высокий, весьма статный, немного сумасшедший из-за взгляда, но определенно чужой. И даже несмотря на его внешнюю опрятность и внушительность, Лухан осторожно закрепил на двери цепочку. Юноша хотел было тихо отойти от двери, вновь спрятаться в работу, но… В дверь постучали снова. - Хэй, есть кто живой? И Лухан уронил на пол электронный планшет. - Серьезно, я не шутки здесь шучу! Мне всего лишь нужна информация! - Я… Я ничего о нем не знаю… - достаточно тихо прошептал Лу, подойдя к двери, - Уходите… - Да ты его хоть видел сегодня? Мне нужно быть уверенным, что сучонок не сбежал! - Это…Я…Да, видел…На балконе, утром. - Отлично, значит, он все еще тут рядом ошивается, - незнакомец потер виски, устало выдохнув, - Слушай, кто бы ты ни был, вот моя визитка. Я куратор условно-досрочно освободившихся. Можешь позвонить проверить, правда ли Пак Чанель существует. Но будь добр, когда этот проходимец появится, дай мне знать. Он уже пару недель не отмечался, а это почти прямой путь обратно на зону… По полу проскользила белая визитная карточка. Лухан хотел было возразить, что никому ничего докладывать не будет, однако на лестничной клетке уже никого не было. Во что он опять вляпался? Весь остаток дня юношу не оставляло в покое замечание об «условно-досрочном». Он так долго выискивал себе спокойный уголок для существования, а в итоге напротив него поселился человек, вышедший из тюрьмы. Возможный убийца, насильник, психопат, обдуривший комиссию по надзору. Лухану часто задавали вопрос, чего он так боится? От чего прячется? Но для него самого вопрос оставался загадкой. Походы к психоаналитику не дали желанного результата, только огромное количество счетов за услуги и тонны рецептов на седативные препараты. И даже под медикаментами Лу не переставал ощущать грозящую ему опасность. Он бы с удовольствием назвал это интуицией или проницательностью, если хоть что-то произошло, хоть какой-либо знак дал ему понять, что он все еще мыслит здраво. Пока оставалось надеяться на добросовестность специалиста и молиться на успокоительное. Впервые за несколько лет упорного труда Лу не соизволил закончить проект и даже не ответил на письма начальства. Радостные котики и собачки, скачущие по лужайке залитой светом, казались еще более отвратительными, чем обычно. Интересно, а дети догадываются, какой человек рисует им эти милые изображения? Самый первый свой переезд Лухан совершил сразу после совершеннолетия. Мать не смогла уговорить его остаться как ни пыталась. Видимо вид отчаявшегося сына, просыпающегося с криками в ночи, сделал свое дело и повлиял на конечное решение. Уже в университете юноша жил отдельно от всех, ведя практически жизнь затворника. Его называли симпатичным и милым, приятным и даже замечательным, но стоило ему заговорить о том, что его волнует, люди отворачивались от него, строили рожи и крутили пальцем у виска. Студенты мгновенно придумали слух, который распространился с огромной скоростью по всему кампусу. Хорошей славы это Лухану не сделало, зато к нему стали приходить открытки со страшным клоуном. Так он переехал во второй раз. Подальше от университета, в жилье поменьше с замками побольше. Спустя два какое-то время, весьма долгое, на его пороге стали возникать небольшие посылки с игрушками. Уродливыми, порванными, перешитыми, с выколотыми глазами и оторванными лапами. Как в фильме ужасов. Коробки всегда выглядели опрятно, нарядно, украшенные красивым большим бантом, а внутри все тлело и разрушалось. В медвежонке Тедди, переделанным в не пойми что, обнаружились черви. В кукле без глаз – дохлая рыба. В резиновом мячике, проткнутом насквозь, - крысиные хвосты. С каждым разом становилось все хуже. Дальше переезды стали занятием постоянным, Лухан подолгу нигде не задерживался. Адреса своего без особой необходимости не давал, номера телефона тоже, зачастую даже имя избегал говорить. Он тихо работал, чтобы выжить. После всего пережитого в тот день, после долгого разглядывания визитки и взвешивания за и против, Лухан решил подождать два дня. Ровно столько уходило у него на стандартную проверку местности. Двое суток на обзор ближайших улиц, магазинов и остановок. Двое суток, чтобы понять, будет ли следующий переезд или пока нет. В этот раз система дала сбой. - О Сехун! – громко раздалось в коридоре, и парень, сидевший до этого момента в уголке, выпрямился и резвым шагом направился в кабинет. После досрочного освобождения ему поставили два условия – встать на учет и обзавестись работой. Если первое состоялось само собой, то второе предстояло только выполнить. Везде, куда он приносил заявление или обращался по телефону, мгновенно отказывали, услышав, где он провел последние три года. Никто не интересовался почему с ним такое произошло. Никто. На нем моментально ставили клеймо нарушителя, не способного к труду. Будто следом за ним тянулся кровавый шлейф. В реальность же Сехун честно понимал, что на что-то надо есть. Его постоянными спутниками сделались косые взгляды и перешептывания за спиной, нередко приводившие его в состояние озлобленности. По сути, он ничего не мог с этим поделать, он не мог переубедить всех в округе, да и не собирался. Теперь, будучи в таком положении, любое его действие воспринималось как угроза. Потому на все заявления в его сторону Сехун отмалчивался, сжимая кулаки в карманах. В кабинет его пропустили. Странно было смотреть на мир абсолютно другими глазами. В детстве он любил разглядывать пешеходов на улице, без зазрения совести пялиться на тех, кто спешил по своим делам, кто попадал в неловкие ситуации. Сехун смотрел на детей, маленьких мальчиков, таких же как он, и сравнивал себя с ними. Пятилетним он все обыгрывал. По своему мнению, конечно. - Мне звонил ваш куратор, - заговорила женщина, раскрывая папку с бумагами, - Он попросил все-таки предоставить вам шанс отдать долг обществу. Мы готовы закрыть глаза на кое-какие ваши…кхм…недостатки. Однако мне нужно понять, что вы умеете делать. - А что нужно? – сухо поинтересовался юноша, оттягивая душащий воротник рубашки. - Ну…смотрите…До весьма неприятного происшествия были ли у вас особые умения? Навыки? - Я по образованию инженер, - усмехнулся Сехун. Прошла пара минут, а данная беседа, состоящая из попыток не произносить слово «преступление», его утомляла. - Замечательно. Есть одно свободное место техника в станочном цехе. Я только уточню, вы ведь понимаете, что не сможете претендовать те же самые условия, что и остальные? – женщина нервно закусила губу и кинулась проверять телефон на наличие несуществующих звонков. Сехун смаковал момент. - Господин О, вы расслышали вопрос? - Да, черт возьми, - выдал парень ледяным тоном, - Я слышал твой вопрос. А еще я услышал, как трясутся твои колени от страха передо мной, я услышал, как яростно ты подбираешь в голове красивые слова, дабы избежать короткого и ясного слова – «тюрьма». А еще я кожей чувствую, насколько тебе противен, хотя ты даже не спросила меня, за что меня посадили. Ты сделала вывод, полагаясь лишь на запись на бумажке и слухи. И знаешь что? Давай сюда бумажку, я пойду работать техником потому, что это одно из условий освобождения. И нарисуй подпись поровнее, а то вдруг мне не понравится… Парень продолжал спокойно сидеть в кресле и буравить собеседницу взглядом, пока та старательно заполняла формуляры. Будь на ее месте другой человек, не стали бы его выслушивать. Но после трех лет заключения он не чувствовал того парализующего страха, который возникал раньше. - Я доложу о вашем поведении, - дрожащим голосом заявила женщина, ровняя стопку папок. - Доложи. Только, солнышко, объясни мне, что именно ты скажешь? Я угрожал тебе? Я кричал и ломал инвентарь? Я устроил истерику? Отказался от условий работы? Может я вел себя неприлично, поднял на тебя руку? – Се сложил руки на груди, - Я спокойно сижу, улыбаюсь тебе в лицо и покорно принимаю предложение. Докладывай кому хочешь, тебе придется попотеть, чтобы доказать насколько я плох. - В моем кабинете есть камера! - На входе. И снимает она без звука. - Ваша рабочая смена в шести утра до четырех часов дня, - пробубнила собеседница, подав подписанный экземпляр договора. На выходе Сехун обернулся через плечо: - И да, я убил человека. Я защищал свою мать. Работенка оказалась непыльной, весьма интересной и прибыльной настолько, насколько могла быть в его ситуации. Сехун не жаловался. У всех работников было питание, рабочая форма и транспортировка от дома до работы и обратно. Он парился с машинами, предпочитая обедать отдельно от всех. Кормили неплохо, не пятизвездочный ресторан, зато не приходилось тратить деньги на обеды в кафе. Единственный, кто с завидным постоянством напрягал Се своим присутствием, был его коллега. Тоже техник, но чуть более удачливый и одновременно с тем странноватый. Небольшой автобус, в котором вечно пахло лапшой быстрого приготовления и дешевым парфюмом водителя, подбирал всех поочередно рано утром и добрасывал почти до дверей станочного цеха. На входе всех без исключения проверяли, штамповали карточку с расписанием и давали задание. Сехун не скучал. День ото дня какой-нибудь непутевый работник ломал станок и с криками носился по проходам, выискивая свободного техника. Обычно именно им и был Сехун. Он не слишком много времени тратил на разговоры с коллегами, фокусировался на поставленных задачах. Но иногда приходилось отвлекаться на глупые вопросы, и краем глаза Се всегда подмечал того второго техника. Сначала тот тоже не высовывался без надобности. Сидел тихонько, ковырялся в своих мелких механизмах. Не привлекал к себе особого внимания, не возникал без повода и не мозолил глаза почем зря. Спустя месяц, привыкнув к новому окружению, коллективу, он принялся таскать с собой вещички, вызывавшие смятение у любого, кто на них натыкался. Сехун не придал этому значения. Не в его правилах было учить людей жизни. Вдобавок с странному сотруднику у него появился еще более странный сосед. По утрам, собираясь с мыслями перед трудовым днем, Се часто ловил на себе заинтересованный взгляд с балкона напротив. Курить в квартире запретил куратор, погрозив пальцем и потрепав по затылку. Объяснил все скомкано, будто и тут стремился поскорее отделаться от грязной работы. Первый тревожный звонок прозвенел глубоко в подсознании О Сехуна, когда на пороге у его соседа приземлилась подарочная коробка. Он не мог не запомнить оберточную бумагу с маленькими оленями. Через пару дней его сосед даже за газетой перестал выходить. Зато на пороге ежедневно показывались разномастные коробочки. Се продолжал придерживаться правила –не лезть ни к кому – пока его соседа не стошнило через перила балкона. А вслед содержимого желудка полетело содержимое последней пришедшей посылки. В тот момент он мог поспорить на что угодно: коробке лежала сгнившая кроличья лапка, пришитая к чучелу лягушки. Теперь его самого не покидало чувство чужого взгляда. Головоломка сложилась воедино почти сразу, как только Сехуна отправили на подмогу ко второму технику. В подсобке обнаружились ошметки блестящей обертки с оленями, шнуры, кабели, разводные ключи, плоскогубцы и карточные коробки, сложенные в аккуратнейшую пирамидку. - Ну что? – спросили из-за плеча, - Ты сюда смотреть пришел или работать? Давай, свет не загораживай! Внешне парень смотрелся зашуганным, словно день за днем переживал самый страшный кошмар в жизни. Однако, чуть погодя, мнение Сехуна изменилось. Тот был агрессивен, мелочен, жаден, резок и озлоблен. Даже незначительная мелочь вызывала у него мощнейшее негодование. Ненароком Се задел ту злосчастную бумагу, и тогда техник взорвался, сорвался на крик. Он бегал по подсобному помещению, складывая все обратно, ругался матом на все, что попадалось под руку, и почти разломал клавиатуру стационарного компьютера о стол. Второй звоночек прозвенел. Лухан отчаянно набирал на мобильном номер того самого Пак Чанеля. На город опускался вечер, а с темнотой не всегда приходило хорошее. Причина, по которой Лу все-таки набрался смелости позвонить незнакомцу, - маячащий под окнами сосед. Пальцы трижды промахивались, пропечатывая на экране вместо шестерки девятку. - Да, Пак Чанель слушает. - Д-день добрый… Это..Я…Я живу напротив вашего подопечного… - Что-то случилось? - Он…он ходит под моими окнами…уже несколько часов… - И все? - Подождите, в дверь стучат… - Лухан осторожно подошел к глазку. Затем раздался грохот: дверь сбили с петель, впечатав в хрупкое тело юноши. Щепки рассыпались по полу, а Лухан, поцарапав локти о паркетную доску, судорожно соображал, куда можно спрятаться. Человек ловко откинул треснувшую дверь в сторону и сгреб парня в охапку, умудрившись пару раз заехать тому кулаком по лицу. Рот заполнился солоноватой жидкостью и по лицу струилось нечто теплое. Лухан пытался блокировать новые удары, вывернуться и сбежать прочь из квартиры. Ноги проскользили по полу, и он упал вместе с нападавшим, больно ударившись затылком. Картинка перед глазами поплыла и потемнела. Чанель взялся вести дело досрочно освобожденного после того как пять раз прочел его дело. Корявые записи, сделанные мелким почерком, будто намеренно путали слова. Из-за связей между буквами приходилось перечитывать строчки снова и снова, чтобы досконально разобраться. И тут он нашел нестыковки. В первом рапорте доложили о буйном преступнике, который отчаянно сопротивлялся аресту, мешал слугам закон исполнять свой долг, нападал на них, кидаясь предметами быта и угрожая ножом. Во втором, более позднем, говорилось о причинении вреда вследствие самозащиты. Вроде бы два весьма схожих листа, с практически одинаковым текстом, однако с кардинально разным смыслом. Да, парня конечно вытащили из зоны, адвокат, назначенный по всем правилам, уцепилась за предысторию дела и тянула время пока могла, что привело к раскрытию новых улик, новых свидетелей и прочего, что напрочь развалило дело. На следующий день после прочтения и изучения вдоль и поперек всех бумаг, Чанель навестил заключенного, готовящегося к выходу на волю. В его представлении это был человек уже достаточно попорченный жизнью. На удивление О Сехун был спокоен, расслаблен и даже слегка рад. Чанель задал ему основные вопросы. Ничего сверхъестественного или неприличного, но на пару пацан предпочел отмолчаться. Да и нечего было рассказывать про мать, которая просто притворилась, что сына у нее не существует, про отца он тоже промолчал. О покойных ведь или хорошо, или никак. И все же Чанеля напрягали пустые бездушные глаза. Сравнивая обычных людей возраста заключенного О и самого Сехуна, он видел очевидную разницу: те после передряг старались жить и смотреть в будущее, а этот парень будто сам себя медленно закапывал. Проблемы с О Сехуном начались после его трудоустройства. Башковитый парень быстро набирал обороты, занимаясь поломанными машинами, но продвигать по службе его отказывались, и Чанель вынужден был мириться с регулярными звонками и жалобами. Правда, доказательств того, как парень ругался, дрался или буянил не существовало. Поэтому все жалобы отправлялись в шредер, а куратор мог только потирать виски, прогоняя головную боль, и молиться, чтобы завтра было лучше, чем вчера. По одному из сотни прописанных правил, раз в две недели Сехун был обязан приходит на приватные беседы с куратором. Чтобы обсудить дальнейшие планы, мелкие проступки, если такие обнаруживались, плохое поведение и поделиться мыслями о прошлом. Сеансы, похожие на психотерапевтические, проводились в специальном кабинете, дабы действительно зафиксировать появление освобожденного. О Сехун пропустил две беседы. Прождав месяц и поняв, что парень медленно, но верно роет себе путь обратно на зону, Чанель не выдержал и направился по домашнему адресу своего подопечного. в квартирке естественно никого не оказалось, зато удалось выцепить соседа из квартиры напротив и вручить свою визитку. По голосу парень показался Чанелю до ужаса напуганным, но это и немудрено. Не каждое же утро под дверью стоит незнакомец и требует позвонить ему в случае чего. Звонка не последовало на следующий день и через три дня. Чанель уже задумался над тем, чтобы проверить того самого соседа. Трель мобильного телефона глубоко в кармане пальто отвлекла его от созерцания бланка на экране компьютера. Чанель нехотя дотянулся до верхней одежды и принялся обшаривать карманы в поисках средства связи, издающего громкие завывающие звуки. Короткий разговор его утомил своей бессмысленность, а собеседник на том конце провода и вовсе казался параноиком в высшей степени. А затем связь оборвалась. Наверное Сехун среагировал на автомате. Услышав крик, а затем грохот, он почему-то моментально решил, что все уже началось именно с его соседом. Его не посетило сомнение, замешательство или желание подождать следующего сигнала. Тело само повело его на зов помощи. На землю приземлилась начатая сигарета и потухла от соприкосновения с прохладной почвой. Тревога не отпускала Сехуна почти неделю после того, как он внимательно рассмотрел творения коллеги по цеху. Коробок и других мелочей, очевидно, было недостаточно. Следом в подсобку переселились чучела мелких животных, мотки металлической проволоки и наборы резиновых перчаток. Он бы не обратил на растущее число технических приспособлений, однако вся прочая лабуда стала привлекать внимание. Остальные работяги слишком сильно были зациклены на себе, чтобы увидеть нечто дальше своего собственного носа. На лестнице в подъезде было темно и тихо, что никак не вязалось с предыдущим грохотом. Словно дом пустовал. Люди с верхних этажей явственно проигнорировали шум, сделав вид, что заняты своими проблемами. О Сехун замер на середине, успокаивая дыхание и сердечный ритм. Если он хочет помочь человеку, то нельзя распаляться и совершать необдуманные поступки. Он понимал, чем дольше он ждет, тем хуже будет. Внутри боролось два желания, первое – остаться незапятнанным и досидеть испытательный срок без новых записей в личном деле, и вторая – плюнуть на все и попытаться спасти человеку жизнь. Хотя это может не сработать. Как не сработало с его матерью, ведь самая родная ему женщина подписала приговор «убийце». Под руку попалась старая бейсбольная бита, явно выставленная за порог, чтобы быть сплавленной на городскую свалку. У основания пооблупилась краска, а обмотка поистрепалась. Зато она все еще была увесистой. Сехун задержался на входе вслушиваясь в тишину. Не могло быть настолько тихо там, где истязали человека. В маленькой прихожей стояла тумба со старинной вазой и записной книгой, рядом красовались встроенные шкафы заполненные лишь книгами, чуть вправо вел коридорчик в комнатку, а слева – в кухню. По полу красовались царапины и багряные пятна, размазанные так, будто кого-то тянули за собой волоком. Часть книг с полок попадала вниз, видимо, борьба завязалась серьезная. Из-под двери в комнатку пробивалась тонкая полоска света. - Почему..Почему ты молчишь? Моя прелесть, почему ты так молчалив со мной?! – вопрошал нервный голос, то и дело срываясь на истерический визг, - Я.. Я делал тебе подарки, я присылал письма! Я же писал тебе только красивые вещи! И дарил такие же! - К-кто вы…? - Я?! Кто я?! Я твой поклонник! Твой почитатель! Я твой самый ярый фанат! - З-зачем…? - Ты себя видел, моя прелесть? Ты весь такой хрупкий, нежный… Ты рос таким красивым милым мальчиком. Но я не могу тебя трогать, не мог. Я не трогаю маленьких детей, я бы не посмел! Я просто смотрел как ты растешь, как взрослеешь и становишься все притягательнее… я хотел тебя все больше и больше! Такое сокровище грех не хотеть! - О…от..пустите…меня… - Я не могу. Я хочу понять, почему ты, так грязно заигрывал со своим соседом! Почему ты посмел на него так смотреть?! Ты даже не обратил внимания на мои подарки! Я делал их для тебя, а ты пялился на этого ублюдка без рода и племени! - Что…? Молчи мелкая тварь! – Сехун отчетливо услышал удар и звук грузно падающего тела, - Я тебя научу манерам! Ты…Ты пожалеешь, что не выбрал меня! Ты сильно пожалеешь, когда я разрисую твое лицо и он точно на тебя не посмотрит! Он будет тем, кто начнет тебя презирать! Ха! Точно! Крик, который достиг сознания, Сехуна был подобен зовы раненного животного. Он , недолго думая, вышиб деревянную преграду плечом и замахнулся. Ему казалось ситуация прежних лет повторяется. Вот он приходит домой и понимает, что во всем здании нет света. У порога лежат побросанные вещи, а на стенах оставлены кровавые следы. Соседей не видно, все прячутся у себя за закрытыми дверьми. Ни один человек не хочет ему помочь. Отец снова пьян. Сильнее , чем обычно. Он стоит спиной ко входу и потягивает из горла виски, глядя как мать пытается прибрать кровь, накапавшую на ковер в комнате. У нее разбита бровь и, кажется, нос, но она будто не замечает собственных ран. Ведь если притвориться – они перестанут существовать в реальности. На шум в коридоре оборачивается виновник «торжества», мерзко ухмыляясь, подзывает сына ближе, дабы обнять родное чадо. От него несет перегаром, и Сехуна мутит от одного присутствия рядом. Мать всхлипывает, а мужчина за проявление слабости ударяет ее бутылкой по лицу. Дальше картина меняется, и уже Сехун почему-то вырывается из стальных объятий папаши, с трудом хватая воздух ртом. Схватка. Драка. Кто первый схватит нож? Кровь . Слишком много крови и мать кричит что-то на ухо, тянет за руку и дает пощечину. И сейчас так же. Сехун ударил первым, оглушив противника. Тот замешкался на пару мгновений и кинулся с кулаками на парня. Сцепившись, словно дворовые коты, делящие добычу, они свалились на пол в щепки и попадавшую штукатурку. Сехун получил удар под ребра и ответил битой по лицу, чтобы выиграть секунды. Кости заныли, но он все еще мог обороняться, используя ноги. Подножки хватило, чтобы сменить положение и оказаться сверху. И О Сехун увидел мелком увидел испуганное лицо соседа, привязанного к стулу. Тот смотрел с ужасом и долей восхищения, а в глазах стояли слезы. Когда противник сделал неловкую попытку выскользнуть, Се принялся избивать его. Бил везде, куда попадал. Он закончил только тогда, когда его насильно оттянули за воротник и прижали к стене. перед ним появилось недовольное лицо куратора и участники группы быстрого реагирования, которые освобождали пострадавшего и надевали наручники на зачинщика. - Ты понимаешь, что ты себе сам приговор подписал, придурок?! – заорал Чанель, грозно глядя прямо в глаза подопечному, - Я тебя оттуда взял, помогал тебе, а ты решил все послать?! Сехун улыбнулся. - Чего ты лыбишься идиот! Тебя вернут на зону и на этот раз тебе вряд ли кто-то поможет! Ты сядешь надолго!Что замолчал? Давай объясняй мне, как ты думал из этого говна выкрутиться? Или я должен был все для тебя сделать? Ну? - Оставь все как есть…- тихо ответил О. Дом быстро опустел. Народ исчез так же стремительно быстро, как и возник там. Не было вопросов, не было заседаний. О Сехуна никто не допрашивал, никто не просил ничего подписать. Его просто оставили в комнате под надзором, пока главным пострадавшим занималась вся бригада. На него опять пялились все, все рассматривали его руки в крови и куртку в пятнах. Страх массовой волной прошелся по комнате, стоило им только посадить внутрь улыбающегося О Сехуна. Время шло. - Поднимайся придурок, - раздалось по комнате. - Сколько на этот раз? - Чего? - Лет заключения? - Нисколько. Сехун поднял взор на своего куратора. - Тот парень. Пострадавший. Он все рассказал. Рассказал все, начиная с того, как увидел тебя в первый раз и закончил тем, как ты сам появился у него на пороге. Только вот еще он сотню раз упомянул, что ты ему помог, ты его спас. По его словам, ты ворвался ровно тогда, когда ему хотели порезать лицо. Ты по сути дела спас ему жизнь. И он хочет сказать тебе спасибо. - Се…серьезно? Ты не шутишь? - Нет. Можешь идти. На улице моросил дождь, противно забирался под воротник и холодил кожу, разгоряченную долгим сидением взаперти. Сехун устало прислонился в кирпичной стенке, на душе вдруг полегчало. Усталость дала о себе знать в неподходящий момент, жутко захотелось прилечь и вздремнуть, позабыв о мирских проблемах. - Ты - О Сехун? – спросил мягкий голос. - Да, - Сехун посмотрел в упор на своего соседа, подмечая, что если убрать синяки и ссадины, лицо будет милым и приятным, а глаза, если убрать из них страх, станут самыми теплыми на земле. - Мое имя Лухан. Я твой сосед. Спасибо, что спас меня. - Тебе тоже спасибо. Ты меня тоже в каком-то роде спас. - Может, выпьем кофе? Пишите письма и отзывы.