Атлантида

POV Frank Что-то начинает происходить со мной, когда я сажусь в машину и хлопаю тяжелой дверью. Завожу мотор. Я вижу этот гладкий лоснящийся асфальт и сотни сонных огней, плавающих в мартовской ночи цвета индиго. Растекающиеся тени случайных прохожих. Смазанные очертания фонарей и светофоров. Теряющие четкость силуэты автомобилей, рвущихся вперед... Я чувствую давящую усталость. Тяжелеют веки. Жмурюсь, видя из-под ресниц лишь пятна бело-желтого света... Но усталость ли это? Когда сознание начинает подменять образы, выходя на встречную полосу, путая меня и путаясь само. Позволяя памяти отобрать кисть и масло. И ты уже слышишь голоса, которые забыл. Слова перекручиваются тугой проволокой, отдаваясь в ушах невнятным эхом. Несколько коротких вспышек дождливых тонов, и ты словно покидаешь машину. Оставляешь свое тело... И ты уже не там. Ты возвращаешься обратно — в тот мир с одним единственным окном... Я вздрагиваю и, немного приходя в себя, сильнее давлю на газ. На лбу выступает пот. Ругая себя, я провожу ладонью по волосам. Не хватало еще потерять управление. Поспешно включаю радио, ощущая легкую дрожь в правой руке, и салон заполняется одним из хитов Фрэнка Синатры. Крепко держа руль, я смотрю вперед и стараюсь сохранять спокойствие, веля себе дышать. Не время для воспоминаний, совсем не время. Дороги практически чисты, я слегка превышаю скорость, понимая, что времени совсем нет. Мысли начинают расчищаться, и в памяти всплывают телефонный разговор и силуэт молчаливого подростка. В ту минуту я совершенно не знаю, что увижу, когда буду на месте. И не хочу гадать, строить оптимистичные или пессимистичные картины у себя в голове. Единственное, что я чувствую, что мне не наплевать. Где-то внутри отзывается волнение, перемешанное с чувством ответственности за этого мальчика, пусть я и не знал о нем почти ничего. И то, что я ощущаю внутри себя, — это желание помочь. Почти отчаянное, возникшее буквально из ниоткуда в ту секунду, когда прогремели слова. Он не дышит. Я киваю сам себе на пролетающие мимо фразы из недавнего и далекого прошлого. Кусаю губы. Продолжаю глядеть на асфальт, прячущийся в изгибах двухцветной темноты. Достаю леденцы, лежащие в бардачке, и бросаю в рот. В отблесках фар, оседающих рассыпчатыми вспышками перед стеклами, точно отражается каждая пророненная секунда. Под мотив проносящихся вдаль машин. Под стук сердца, стремительно бьющегося от очередного выброса адреналина. Тук-тук-тук-тук. Я уверен, что непременно опоздаю и разминусь со скорой. Но ошибаюсь — стоит завернуть за угол, как в глаза бьет яркий свет... Я вижу перед собой большую машину, в спешке передвигающихся людей в белых халатах, застывшие лица собравшейся публики и уже подошедших журналистов. Сжимаю зубы и торможу возле дома. Легкие слишком быстро заглатывают холодный воздух, как только я выскакиваю из автомобиля и хлопаю дверью. Мой взгляд останавливается на двух медиках, держащих носилки и быстрым шагом идущих по направлению к машине. Попадая под вспышки фотокамер, они всячески велят им отойти. — Не загораживайте путь! Отойдите в сторону! Все в сторону! И я уже спешу к ним, чувствуя, как кровь приливает к вискам от напряжения, а в ушах отдается звон. Лежа на спине, Джерард тяжело дышит, вертит головой в полуобморочном состоянии. Я замечаю, как одна рука повисает в неестественной позе, соскальзывая с носилок, другая прижата к груди. Один из медбратьев, молодой латиноамериканец, идущий позади, громко разговаривает с парнем, пока они вдвоем с коллегой на полной скорости несут его к машине скорой помощи. — Сохраняй сознание! Не отключись, слышишь? Смотри на меня! Действуя быстро, медработники затаскивают Джерарда в салон. — Не теряй сознание! — продолжает восклицать медбрат, надевая на него кислородную маску. Впопыхах достигая машины, я чуть не врезаюсь в другого медработника и бросаю взгляд на парня. В тусклом свете висящих светодиодов лицо Джерарда особенно бледно. Я замечаю, как распахиваются его глаза, обнажающие пугающе стеклянные зрачки, и почти сразу захлопываются. Мокрая челка облепляет потное лицо, а из его груди вырываются болезненные стоны. — Как он? Медбрат, держащий парня за руку, занят, чтобы обернуться. — Отойдите от машины! — раздается в ответ. — Я не журналист, я друг семьи! — восклицаю я, в то время как меня пытаются оттащить в сторону. — Скажите, как он? Мужчина не сразу отвечает мне, следя за состоянием Джерарда, а потом кивает напарнику: — Паркер, где его мать? Нужно немедленно ехать! Тот показывает резким жестом в сторону дома. — Ей стало плохо. С ней сейчас только горничная. Медбрат тихо ругается и, поворачиваясь ко мне, спрашивает: — Друг семьи? Я качаю головой. — Да. — Залазьте сюда, — как-то разглядев в моих глазах честность, он подает мне руку, пропуская внутрь салона. — Говорите с ним... Слышите? Не позволяйте ему потерять сознание! Постоянно держите с ним контакт. Дав указания, запыхавшийся медбрат сажает меня рядом с Джерардом. Глаза парня в этот момент направлены в потолок, потрескавшиеся губы шепчут что-то. — Мне нужно помочь миссис Уэй, скорая отвезет вас в больницу, она тут рядом, — произносит мужчина и, прежде чем покинуть салон, касается моего плеча: — Он должен знать, что ему еще рано уходить на тот свет. И в следующий миг двери передо мной захлопываются... Я сразу же беру ладонь Джерарда в свою. Она такая горячая и потная, будто у парня лихорадка. Мы резко двигаемся с места, и я опираюсь о стену, чтобы не упасть. Наклоняясь к парню, я второй рукой провожу по его влажному лицу и говорю: — Ты выберешься, Джерард. Я знаю, что выберешься. Ответа не поступает. Он молчит, а после резко начинает елозить на месте, морщась, по-видимому, от новой порции накатывающей боли и кусая бледные губы. По раскрасневшимся щекам стекают слезы, падая мне на руку. Парень пронзительно стонет на весь салон и с силой сжимает глаза, в то время как я крепко держу его за руку. Мы едем очень быстро, я слышу включенную сирену, и происходящее так похоже на фильм. Внешне спокойный и собранный, я ощущаю, как внутри меня все разрывается, а в мыслях перепутывается столько вопросов. Я ничего не понимаю, он же еще такой ребенок, ему нет и пятнадцати. Кто в его возрасте думает о смерти? Что, черт побери, произошло, что он так сильно хочет покончить с собой всеми существующими способами? — Джерард, посмотри на меня, — твержу я, вспоминая слова медбрата. — Посмотри на меня. Я рядом. Ты не один. Но Джерард лишь мычит, сжимая зубы и царапая собственные ладони. Весь в поту, дрожащий, парень терпит изо всех сил, чтобы не прокричать снова. Крутя головой, он хватает легкими воздух, а безумный взгляд бегает по салону. — Взгляни на меня, — повторяю я. — Ты должен держаться, слышишь? И я поворачиваю его лицо к себе. Мы в мгновение пересекаемся глазами. Грудь Джерарда тяжело поднимается, отчего дыхание парня становится громким и прерывистым. Изнеможенный и несколько отрешенный, он смотрит на меня в каком-то диком отчаянии. — Я хочу умереть...— шепчет он слабым и лишенным всяких эмоций голосом, словно чужим, ему не принадлежащим. — Я так хочу умереть... Я качаю головой. — Нет, не говори так. Не надо... И в следующую секунду парня волной накрывают рыдания — Джерард истошно стонет, подгибая колени, слезы льются рекой, смешиваясь со слюной и попадая на его волосы, одежду и медицинскую простынь. — Я хочу умереть... — он начинает кашлять и то и дело задыхается. — Дайте мне умереть... Я не хочу больше жить... Я в спешке надеваю на парня кислородную маску, которую он сорвал с себя несколько минут назад, и держу его за руки, в то время как Джерард продолжает повторять прежние фразы и вертит корпусом тела из стороны в сторону, двигая оборудование и сбрасывая предметы. Капли пота стекают с моего лица, ладони болят, а спина затекает из-за той позы, в которой я стою. Головокружение застает врасплох, и на мгновение я теряю связь с реальностью. — Черт побери, Джерард... Не сдавайся... ты должен оставаться сильным. Борись... Ты должен жить, даже если сейчас тебе кажется иначе. Резкая остановка заставляет меня пошатнуться, и я больно ударяюсь о рядом стоящее кресло. — Проклятие, — вырывается из меня, и, не успевая опомниться, вижу, как распахиваются двери. Медработники, разговаривая наперебой, поспешно выталкивают меня из машины и выносят стонущего Джерарда на носилках. Я следую за ними, бегу за людьми в белых халатах по такому же белому коридору, похожему на длинный туннель. Парень хватает меня за руку и что-то говорит мне, а я не могу разобрать. Он все повторяет и повторяет, шевеля мертвенно бледными губами, практически не делая паузы, и наконец мне удается расслышать. — Скажите Майки... Скажите ему, что ее... Ее не существует... Я всем видом даю понять, что не осознаю, о чем речь. Кто такой Майки? О чем он говорит? — Передайте Майки, что ее не существует... Скажите ему... Передайте Майки, что ее нет... И перед тем как они скрываются в операционной, я только успеваю сжать ладонь Джерарда и посмотреть в его тускнеющие с каждой секундой глаза. * В больничном коридоре царит тишина. Я сижу, опершись спиной о стену, и смотрю на медсестер, то и дело пробегающих мимо меня на цокающих каблуках и держащих различные медикаменты. На часах уже час ночи, и я думаю, что выспаться мне уже не удастся. Вестей о Джерарде по-прежнему нет. Неизвестность постепенно начинает напрягать, а мозг подкидывает различные версии того, что происходит в операционной. Вдобавок в памяти неустанно вспыхивают слова парня о том, как он хочет умереть, и картины его мучений. Я пытаюсь отделаться от них всеми способами, но ничего не помогает. Проходит около часа с тех пор, как я нахожусь здесь, как в дверях появляется темнокожая женщина с наспех накинутым пальто и растрепавшимися волосами. Она подбегает к стойке регистрации, и когда до меня четко доносится фамилия Уэй, я выпрямляюсь. Похоже, это та самая горничная, о которой упомянул один из медбратьев. Получая ответ на свой вопрос, женщина благодарит юную блондинку и, оборачиваясь, сталкивается со мной глазами. Я киваю ей, и она несмело подходит ко мне. — Меня зовут Фрэнк Айеро, — я подаю ей руку, которую она с легкой улыбкой пожимает. — Грэйс Уилкшир. — Приятно познакомиться. Я друг семьи. Приехал на скорой, в которой привезли Джерарда. На глазах Грэйс тут же выступают слезы. Она торопливо их смахивает. — Как он? — шепчет женщина. Я приглашаю ее сесть рядом, и она занимает место справа от меня. — Без понятия, — отвечаю я и добавляю, смотря на женщину: — Но нужно надеяться на лучшее. Грэйс кивает и вытаскивает висящий на шее крестик. — По дороге сюда я беспрерывно молилась. И сейчас буду. Бог не оставит нашего мальчика в беде. Я понимающе качаю головой. Сам я вырос католиком и в трудные периоды жизни читаю молитвы, а по воскресеньям регулярно хожу в церковь вместе с женой и дочерью. — Я тоже помолюсь за него, — произношу я. — Скажите, как миссис Уэй? — Ох, — женщина вздыхает, — слава Богу, пришла в себя. Ей вызвали врача, он сейчас с ней. А я ринулась сюда к моему Джи. Услышав, как Грэйс зовет Джерарда и беспокоится о нем, я понимаю, что у них, по-видимому, очень близкие отношения. Может, даже ближе, чем его отношения с матерью. — Вы знаете, — я откашливаюсь, — что произошло? Взглянув на меня с некоторым недоверием, она долгое время молчит, и я не виню ее за это. Вопрос достаточно личный, и обсуждать подобную тему с незнакомым человеком захочет не каждый. Так или иначе, кое-что мне удается узнать. — Я почувствовала что-то неладное еще две недели назад. — Грэйс отводит взор и делает паузу. — Я... Я действительно не думала, что он на такое решится. Бедный мальчик. Сначала одно, потом второе, третье... Господи. Он просто не выдержал. — Это как-то связано с Майки? — спрашиваю я. Женщина поворачивается. — Думаю, нам не стоит об этом говорить, — отвечает она максимально тактично. — Простите, это... Я хочу произнести: «...это не мое дело», но нас прерывают — в конце коридора вырастает фигура высокого мужчины. Он быстро и уверенно ступает по направлению к нам, а за ним, отставая на шаг, следуют грозный телохранитель и нервно теребящая папку медсестра. Мне не нужно много времени, чтобы узнать в мужчине Дональда Уэя. В этот момент я замечаю, как напрягается Грэйс. Косточки ее пальцев белеют, глаза округляются. Она кусает нижнюю губу и встает. Я наблюдаю за всем, ожидая, что что-то явно сейчас будет. Мэр подходит к нам и сразу кидает небрежный взгляд на горничную. — Врач еще не выходил? — Его голос жесткий, почти колючий. — Есть какие-нибудь новости? — Мистер Уэй, я сама только пришла, — отвечает женщина. — Я была с миссис Уэй. Но мне передали, что никаких вестей еще не было... — Кто передал? Медсестра? Я поднимаюсь и встречаюсь с глазами мужчины. — Я все это время просидел здесь. Еще ничего неизвестно. За весь час никто не вышел и ничего не объяснил. — Кто вы? — Я не журналист, — отвечаю я, предвещая повторяющийся вопрос. — Это долго объяснять. Джерард, вероятно, даже не знает моего имени, но вчера я... — Уходите, — перебивая меня, говорит Уэй. — Что, простите? — я понимаю, что повышаю тон. — Я сказал, уходите. — Почему я должен уйти? — Потому что вы посторонний человек! — восклицает мэр. — Вы не должны здесь находиться. А если вы из прессы... — Я не из прессы! Я же уже сказал... — ...и добываете таким путем информацию о моей семье, то я добьюсь вашего увольнения, можете быть уверены. А теперь покиньте помещение. Или я позову охрану. Я не готов закончить разговор, но осознаю, что мне ничего не остается. Перед тем как уйти, говорю Грэйс, чтобы та помолилась за Джерарда, и всем видом показываю отцу парня, что мне не страшны его слова. Мы несколько секунд смотрим друг на друга, будто соперники, и у меня странное ощущение, что это наша не последняя встреча. На улице меня встречает пронизывающий холод. Воет ветер, отчего хлопают ставни на окнах жилых домов. На такси у меня нет денег, поэтому я следую к ближайшей станции метро. Хорошо, что в Нью-Йорке метрополитен работает круглосуточно, и мне не нужно ловить попутку, чтобы добраться до дома. Не сказать, что я отлично знаю район, но я уже был здесь раннее и знаю, куда примерно идти. Из-за непогоды, разгулявшейся не на шутку, я решаю срезать и пойти по неблагополучному кварталу. Риск попасться плохим парням всегда есть, однако мне не впервой сталкиваться с подобными типами, я сам вырос среди таких. Да и потом я настолько продрог, что в данную минуту меня волнует только то, как быстрее спуститься в метро. Многие фонари разбиты. На асфальте валяются бутылки и жестяные банки, о которые я пару раз спотыкаюсь. Кое-где опрокинуты баки с мусором. Мимо то и дело проносятся скрипящие машины с гремящей музыкой. Недалеко снуют банды каких-то отморозков. Зная, что почти все носят с собой нож или пистолет, я стараюсь не привлекать внимание. Я натягиваю капюшон, прячу руки в карманы и спокойно ускоряю шаг. В голове промелькивает забавная мысль, что я вернулся домой в родной и любимый Детройт. Через пару метров я слышу чьи-то голоса, и судя по всему, парней, идущих мне навстречу, не меньше десяти. Я не решаюсь испытывать судьбу и ныряю в один из проемов между домами. Мне стоит переждать здесь. Я становлюсь возле стены в самое темное место и боковым зрением вижу, как мимо проходят типы в дутых куртках, что-то крича в пьяном угаре и наставляя друг на друга украденные пушки. Я сразу вспоминаю, как одно время был в подобной компании, еще подростком, и сколько проблем мы создавали у себя в районе. Когда они уходят, я перевожу взгляд в противоположную сторону, пытаясь понять, можно ли выйти с другого конца. Я иду вперед, осторожно переставляя ноги. Не видно практически ничего. Скоро проем кончается, и я осознаю, что никакого выхода нет. Это тупик. Очередной раз споткнувшись обо что-то, я матерюсь и наконец додумываюсь достать из кармана зажигалку. Пятно света тут же падает на боковую стену, и я замечаю, что на ней на уровне моих глаз выведена большая буква «А». Интересно. Бросив зажигалку в рядом стоящий бак, я жду, когда разгорится огонь, а после поднимаю голову. На длинной кирпичной стене белой краской рваными неровными буквами выведено всего одно слово:

Атлантида