Мы никогда не умрём

Время листает Страницы военной хроники. Низкое небо в огне. Тонет любовь В диссонансах тревожных симфоний. Мы теряем друг друга на этой войне. Пролетая в неистовом ритме Сердце стучит как больной метроном, Небо в огне, а ты говоришь мне, Что мы никогда не умрём.

Я сидел рядом с его постелью, положив ладонь на расслабленные, но чуть подрагивающие сквозь беспокойный сон пальцы. Вокруг было тихо, как в могиле, никто не смел шуметь возле палатки высокого лорда. Не издавал звуков и я, стараясь даже дышать по возможности через раз, раздражаясь от звука собственных вдохов и выдохов. Лишь бы ещё и сердце унялось и перестало грохотать в висках... Даром прозрения обычно обладают женщины, матери, которые дают имена своим сыновьям и дочерям, коротко взглянув в их будущее. Реже особо проницательными становятся мужчины. Я не был проницательным, и никогда ранее не отличался особенной интуицией. Наверное, это что-то вроде знака свыше, предупреждение и намёк, что надо попрощаться. Вот только я ему не внял. Не буду. Не буду я ни с кем прощаться. Ночь была на удивление тихой и сама по себе. Не кричали хищные птицы, не подавали голоса собаки. Кони мирно спали, а кого так же, как и меня, мучила бессонница, не ржали и не рвали узды. Нет, они тихо переступали с ноги на ногу и лишь иногда трясли головами, чуть звеня металлическими кольцами крепежей. Лишь раз где-то рядом с палаткой неожиданно громко застрекотал кузнечик, но и тот быстро заткнулся, словно его накрыли кубком. Хотя, может, так оно и было?.. Я опять улыбался. Я улыбался всегда и везде, даже когда Майтимо ворчал, пытаясь донести мысль, что это неуместно. Глупый, даром что старше. Я улыбался всегда и везде, и это было моё оружие. В самый горький час, в самую непроглядную тёмную ночь, когда гасли все звёзды, я улыбался и шутил, пересиливая себя. И вокруг меня по одному вспыхивали заново увядшие огоньки, глаза тех, кто со мной, снова загорались яростным светом надежды. Даже он, неулыбчивый теперь, нервный, издёрганный - смотрел на мир теплее и спокойней, убрав левую руку с эфеса. Сейчас мне было так больно и тяжело, как не было никогда в жизни. Даже когда я едва балансировал на шее Торондора, норовя вот-вот соскользнуть с его оперения, когда я, сквозь слёзы и всепоглощающее отчаяние, рубил его руку - даже тогда я не страдал так, как сейчас. Всё, что двигало мной в тот момент, было желание забрать своё. Он мой, мой, и ничей больше, и он будет со мной, я не дам ему пропасть. Его жизнь дороже всех на свете, его жизнь ценнее всех богатств. Его глаза, его волосы, его поступь, его жесты и голос. Его - и моё в то же время, всё это моё и ничьё больше, я точно знаю. Никто и никогда не отнимет Майтимо у меня. Но этот завет не работает в обратную сторону. Я не хотел ни с кем прощаться, хотя и знал, что... Меня убьют. Это последняя моя ночь рядом, последние вдохи того же воздуха, каким дышит и он. В последний раз я касаюсь его руки. С утра ничего этого уже не будет. Мы соберёмся и выйдем, поднимая оружие. И я снова буду улыбаться так, словно всё, что вокруг - это просто страшный сон, который надо разрубить, распахнув глаза и потянувшись к солнечному свету. И улыбнусь ему - в последний раз, так радостно и ярко, как смогу. Так, чтобы моя улыбка сверкала ярче золотых лент в косах, ярче доспеха и ярче солнца. Я просто пропаду, исчезну из его жизни растаявшей снежинкой, сверкнувшей всем своим великолепием в последний раз. И ему будет больно. Эру, как же ему будет больно!.. Но ещё больнее будет мне, если я откроюсь. Впервые в жизни утаю правду, впервые в жизни обману его. На рассвете они были уже готовы. Фингон вновь улыбался так, словно идут они не на бой, а на охоту в яркий солнечный денёк. И словно вокруг него не верные воины, а славные друзья, заражённые тем же азартом погони, что горит в душе Отважного. Даже Маэдрос не сдержал лёгкого намёка на улыбку, который, впрочем, так и остался намёком на навечно разбитых губах. Впервые в жизни обману его. - Знаешь, что, Майтимо? Я почти уже верю, что мы никогда не умрём.