зеленый шартрез

У Уилла рот переполнен горьким ядом, стекающим по нежному языку и скапливающемуся на розовых влажных деснах, когда слова перекатываются по ребристому небу и пробуются на вкус. Сахар, соль и перец, порубленный на мелкие кусочки, высушенный настолько, что остались лишь косточки и тонкие шкурки, похожие на красные чешуйки мертвых аквариумных рыбок. Люди добывают яд из кожи лягушек, живущих в джунглях. Змеи хранят его в выдвижных клыках. У Уилла яд течет вместе со словами, течет ровно и сладко, выливаясь из кокона яркокрылой бабочки, будто с кисточки, вымазанной в красный, свалилось несколько капель на бумагу, сделанную из шелка. Ганнибал любит его, так же, как дети любят могилы домашних животных, раздавленных машинами, скулящих, с гирляндой блестящих кишок, вывалившихся из распоротого брюха на асфальт. Любит со сладостной болью. Так можно любить шестой палец, посиневший и закостеневший после того, как его ампутируют. Что-то, бывшее своим, а ныне лежащее отдельно. Уилл больше не его часть, но самостоятельный организм, живой и наполненный кровью. Он встает с кресла, раскинув руки в стороны, откинув голову немного набок и назад, чтобы казаться выше. У Уилла красивые руки, ладонями обращенные к потолку. Потолок словно толстая, уродливая кожа какого-то существа, скрывающая под собой бьющееся сердце — солнце, пульсирующее оранжевым и красными, а после умирающее, как Феникс. Ганнибал представляет Уилла вместо себя тогда, в бассейне, на скользком ведре, на котором никак не удержаться, цепляясь соскальзывающими пальцами ног. Он Иуда. Он Иисус. Грэм говорит: "Я почти сделал это. Почти убил тебя". Знаковая форма вызова, обличенная в одежду цвета "зеленый шартрез", отдающая пряностями, закупоренными в стеклянную бутылку, чтобы каждый видел оттенок, похожий на след травы, оставшийся на коленях белых брюк у кого-то, кто упал на нее, раздавив сочные стебли, краями режущие пальцы. Ганнибал верит, не может не поверить. Скрывает восхищение во взгляде, когда видит, как Уилл снова сидит за столом напротив. Сегодня здесь и Джек, который не замечает ровным счетом ничего. Например, того, что у Грэма после вина краснеют щеки, и появляется редкая болезненная улыбка. Кажется, что они сидят вдвоем: дьявольские отражения друг друга, устроившие пир костей в комнате, окруженные бликующими, треснувшими и изломанными зеркалами, с тяжелыми рамами, где сквозь бутоны роз, переборов зеленеющую бронзу, пробиваются могильные листья папоротника. Ганнибал не чувствует своего тела: его не существует — есть только корни, проросшие из гвоздевых ран, пробившие ступни и подошвы ботинок. В зеркалах один человек. Чудовище, безобразно сросшееся головами, дико и зло выплевывающее слова обвинения из двух ртов, и одновременно молчаливое, как мертвец с синей кожей, обмытый, не пахнущий ничем, но ужасающе белый, будто лист бумаги, не запятнанный чернилами или карандашом. Прежний Уилл, которому нравилась Алана, включал свет в доме, выходя на дорогу босиком. Он сравнивал дом с кораблем. Плавучий дом-театр с труппой из собак. Ганнибал с должным интересом ищет в себе своего Уилла, еще нетронутого гниением зеркальной комнаты, когда прикасается к Алане. Но женщина не вызывает зависимости, не оставляет на языке вкус трав, пряностей и зеленого шартреза. Она просто пахнет духами, забивающими запах тонкой женской кожи, переливающейся как чуть кремовый жемчуг. Пахнет ими на сгибах локтей, за ухом и в выемках ключиц. Лектер перекатывает этот аромат языком по внутренней стороне нижней губы. Запах кажется слишком пресным. То, как они копируют друг друга, напоминает браслет из золота высшей пробы. Драгоценная цепь, в которую втиснули несколько звеньев из пластика, обернутого в металлическую фольгу и выкрашенного так, чтобы не было отличий. На самом деле Уилл — лжец, скрывающий острое недоверие под ребрами, где-то между розовыми легкими, которые прекрасно подойдут к дорогому красному вину, если распробовать органы на вкус. Дома у Грэма все аккуратно только с виду, чтобы система не дала сбой, словно съехавшая на бок шляпа пассажира, сидящего на крыше поезда и не знающего, что поезд скоро заедет в туннель. Пыль собирается в серые комки под кроватью, на которую во время грозы залезают скулящие собаки, и на тумбе, пахнущей деревом, внутри ящиков которой лежат белые таблетки. Уилл сдается сам, треснув и не выдержав, положив палец на гладкий курок пистолета, устало закрывая глаза ладонью, пока Ганнибал снова представляет их в комнате, окруженных зеркалами. Сросшееся отражение бьется в агонии, скрытое за трещинами, за бронзовой рамой. Чудовище пронзительно кричит, не желая разделяться. На тарелке перед доктором Лектером почки, залитые соусом, с кокетливо приложенной веточкой зелени. Он испытывает лишь разочарование. И тогда Уилл говорит: "Съешь меня". А Ганнибал не может этого не сделать, зачаровано вглядываясь в зеркала. У Грэма нет левого запястья — на его месте выпуклость, похожая на шарнир фарфоровой куклы. Кожа нежная и удивляет контрастом цвета. Лектер чувствует запах плоти, сладко и соблазнительно пробивающийся сквозь нее, позволяя пробовать на вкус. Влажная от слюны розоватая кожа возбуждает, вызывает лихорадочное восхищение, жадную дрожь, как золото во время знаменитой лихорадки. Уилл позволяет целовать себя, подставляя правую скулу и уголки узкого рта. Он не слабый, не проигравший, но жертва во имя процветания других, совершенно неблагодарных людей. Он не может ходить с одной ногой, съеденной еще в столовой под картинами и при свете камина, отбрасывающего огненные тени стены. В тот вечер горело пять свеч. Ганнибал думает, что Уилл хочет остаться с ним. Под закрытыми веками пляшет ярко-зеленый цвет предательства, отдающий привкусом трав и, наверное, яда, когда он набирает номер Аланы, которая, наверное, думает, что его уже не существует, он сожран могильными червями, разобран на органы, как на запчасти. Она должна вызвать цепную реакцию, стать катализатором, заставляющим процесс течь быстрее. Ганнибал не знает, что Уилл просто хочет победить.