Видеть тебя не могу

Томас с трудом встал с кровати в комнате медаков, нечеловеческая усталость не оставила его даже после сна. В голове вновь возникли образы прошедшей ночи в лабиринте: гриверы, Минхо, Алби, обрыв, сумасшедший бег и всепоглощающий ужас. Он помотал головой, отгоняя воспоминания, ему не хотелось думать об этом вновь и вновь. В комнату вошел Чак и сообщил, что Алби выжил. У Томаса отлегло от сердца, правда наслаждаться этим чувством ему дали недолго. Из-за стены послышался дикий, леденящий душу вопль. Чак уткнулся лбом в плечо друга, зажал уши и всхлипнул что-то про Метаморфозу. Томаса раздирало изнутри, слишком много мыслей вертелось у него в голове, слишком много вопросов. Правильно ли он поступил? Стоило ли спасение жизни таких мучений Алби? Что теперь будет? На душе скребли кошки, скребли, не жалея усилий. Он больше не мог вынести нечеловеческие вопли Алби прямо у себя под боком, поэтому слинял из Хомстеда в чем был - в одних штанах, весь в повязках и не отмытый. Ему было наплевать на запекшуюсюя кровь и грязь, на ушибы и усталость, он просто хотел немного сочувствия и поддержки. Конечно, ему определенно досталось не больше всех, но причины волноваться за его психологическое состояние были. Чак ничем не мог быть полезен, этот маленький пухлячок щебетал без остановки и задавал невозможное количество вопросов, чем усугублял состояние Томаса. Единственным, кого он сейчас хотел бы видеть, был Ньют. Сдержанный, вечно правильный и рассудительный Ньют. Но тот просто предпочитал всеми силами не замечать Томаса, за весь день он не сказал ему ни слова. Скрыться от криков вожака было непросто, они заполняли всю округу. Засунув руки в карманы и опустив голову, Томас неспеша побрел к деревьям в дальней стороне Глэйда. При каждом шаге он чувствовал все синяки и ссадины, что покрывали его тело. Когда он вступил под кроны деревьев, разум сжалился над ним и приглушил переживания о пережитом. Возможно, это просто сказалась усталость. Парень ушел вглубь рощи, сел под толстым деревом и, откинув голову назад, провалился в тревожную дремоту. Очнулся он, когда на Глэйд уже опускались сумерки. Приближение вечера напомнило ему, что за день он так ничего и не сделал. В его голове всплыли слова Галли. Томас почувствовал себя бесполезным отбросом, который только и умеет, что портить окружающим жизнь. Где-то слева громко хрустнула ветка. Парень мгновенно вскочил на ноги и повернулся в сторону звука, сонливость как рукой сняло. Напротив него, выставив вперед кулаки, стоял Ньют. - Ты?! Да как ты вообще можешь спокойно тут прохлаждаться, - блондин чуть не задохнулся от возмущения. Видно было, как в нем борются два противоположных желания: с одной стороны, он хотел высказать этому шенку в лицо все, что он о нем думает, с другой, он не собирался говорить ему ни слова. Застыв на секунду, он развернулся и направился было в обратную сторону, но, резко передумав, мгновенно подлетел к Томасу, и тот получил сильнейший удар в челюсть. От неожиданности салага повалился на землю, хватая за рубаху Ньюта. Завязалась бойня. Парни дрались не жалея ни себя, ни друг друга, просто это был единственный способ выплеснуть накопившееся напряжение. Ярость кипела в обоих, слышалось рычание и поскуливание от боли. Кулаки обрушивались на все части тела со страшной скоростью, отчаянье придавало сил. Ньют прижал руки Томаса коленями к земле и сдавил одной рукой горло, нависая над ним. - Знаешь ли ты, что пережили все мы в тот момент, когда ворота закрылись за тобой? Что пережил я? - его голос стал хриплым от натуги, дыхание сбилось. - Знаешь, каково это - потерять трех шенков в один вечер, когда все стало так меняться, и появилась надежда на спасение? Трех отличных шенков, гривер тебя дери, - свободной рукой он дернул его за волосы, запрокидывая голову Томаса назад, заставляя скрипеть зубами от боли. При виде страдальческой гримасы на лице парня, он всхлипнул, но не ослабил хватку. - Меня просто размазывало по стенам, я сходил с ума от безызвестности, от тревоги. Я сорвал глотку, выкрикивая твое гребанное имя в пустоту! Твое, и больше ничье, ты понимаешь?! Ты не смел, не смел, мать твою, так поступать! - на лице блондина появился дикий оскал, он приблизился к лицу нынешнего соперника, из глаз потекли слезы. - Ты подарил всем надежду на спасение, и ты же в одно мгновение ее оборвал, герой недоделанный. Томас чувствовал, что еще минута, и он потеряет сознание от нехватки воздуха. Видеть вечно сдержанного Ньюта таким казалось невозможным. Создавалось ощущение, что вот она, душа Ньюта, прямо перед ним, как на ладонях. И главным было не сломать ее окончательно. Резко втянув носом воздух, он зашипел в ответ. - Я не мог поступить иначе, пойми ты! - от этих слов блондин вздрогнул и ослабил руки. Томас ощутил свободу и, собрав силы, одним движением подмял друга под себя. Чтобы удержать того, ему пришлось навалиться всем телом, прижимая его к земле. - Таков уж я, не мог дать им умереть спокойно, - он практически выплевывал фразу, с каждым словом приближаясь к лицу Ньюта, - понимаешь? - их лбы встретились, глаза оказались напротив друг друга. Жаркое дыхание опаляло, плавя разумы, стирая остатки гордости и адекватности. - Видеть тебя не могу... - прохрипел Ньют, не отводя взгляд. Том безумно усмехнулся, и одной рукой сжав до синяков плечо лежащего под ним юноши, другой сорвал с нее повязку, скрывающую затянувшуюся рану. - Ну и не видь! - он осторожно, боясь последующей реакции, отпустил блондина. Тот лишь удивленно поднял бровь, но вырываться не стал. Томас нерешительно обвил темной тканью повязки глаза парня, завязывая узел на затылке. - Так лучше? - прошептал он ему в губы и тихонько прикоснулся к ним своими. - Томми... - едва уловимый шепот показался криком, так были обострены их чувства. Всего одно слово, а Томасу снесло крышу. Теряя над собой контроль, он жадно поцеловал Ньюта, с наслаждением понимая, что тот отвечает. Это было безумие, ужасно неправильное безумие, но никто даже не собирался делать попытки остановиться. Это было приятно, настолько приятно, что в мозгу сотнями искр отзывалось каждое движение их губ, а каждое прикосновение тел - давлением в паху. Томас стянул с Ньюта рубашку, ставя их в одинаковое положение, его торс и так был оголен. Холодные руки бывшего бегуна легли на спину брюнета, поглаживания превращались в царапины. Том сел на пояс блондина, оба понимали, насколько они возбуждены, и это заводило еще больше, как и стремительность происходящего. Он опустил руки на его плечи и провел языком от нижней губы до кончика носа Ньюта, от чего тот издал стон, просящий большого. Сложно было сдерживаться, и парни, словно прочтя мысли друг друга, избавились от такой ненужной одежды. Им было совершенно не до холода, не до жестких листьев под ними, они не видели и не чувствовали ничего, кроме горячей плоти, жарких постанываний и запредельной близости. Они ласкали друг друга, выражая через прикосновения все, что не могли передать словами. Руки скользили по телам, не встречая преград, исследовали каждый участок кожи. Влажные дорожки поцелуев поблескивали в сгущающейся темноте, на шеях и плечах проступали особо сильнее отметины. Это была их ночь, их роща, их способ выразить свои эмоции. Томас знал, что он любит Ньюта, что он нуждаестя в нем, как в воздухе. Он был готов совершить любые безумства, лишь бы этот шенк навеки принадлежал лишь ему одному. Ньют понимал, что нет смысла задавливать в себе бушующие чувства к Томасу, что их не унять. И он был согласен всю свою жизнь переживать за этого сумасшедшего, лишь бы знать, что всегда может прижаться к нему и поцеловать. И он мог.