Кровь от крови

Городецкий казался подавленным. Завулон наблюдал за ним с того самого дня, как, стерев память, оставил Светлого на скамейке ближайшего сквера, и не то чтобы Всетемнейшему нравилось, что он видел. Лишившись воспоминаний, Антон вернулся к нормальной жизни мелкого дозорного, и лишь некоторые неудобства вроде расстройства желудка по утрам или неожиданной слабости и головокружения отравляли ему жизнь. Первое время Завулон боялся, что Гесер поймёт что-то, почувствует, но недели шли, и ничего не происходило. В конце концов, решил Всетемнейший, в Ночном Дозоре никому не было дела до мага четвёртого уровня Антона Городецкого. А вот Тёмные смотрели на него чересчур пристально. Через четыре месяца после инцидента Городецкий поправился. Недостаточно сильно для того, чтобы заметить что-то за его мешковатыми свитерами, но кто сказал, что Завулон смотрел поверх них? Антон жил, не подозревая, что растёт внутри него, а Завулон только наблюдал и терзался, как поступить. Открыть Городецкому ужасную правду, пробудить воспоминания? Выкрасть Светлого, дождаться рождения того, что он носил в своём округлившемся животе? Или же избавиться от создания, медленно раздувавшего чрево Городецкого изнутри, пьющего его соки, питающегося его силой? Завулон выбрал бы последний вариант, но… В конце концов, это было дитя демона. Он никогда не видел ничего подобного. На пятый месяц Городецкий поправился ещё больше. Настолько, что Завулон, затаив дыхание, ждал визита Гесера. Пресветлый не торопился. Приглядываясь к Светлому, который и сам наконец заметил неладное, Завулон не мог не обратить внимания: Городецкого раздуло сверх меры. Женщины с тем же сроком выглядели менее… беременными. Невидимым бродя по его квартире, он с брезгливостью наблюдал выпиравший живот и рвотные потуги Светлого. С каждым днём становилось всё яснее — дальше медлить нельзя. Завулон часто думал о причинах, которые позволили демону зародить в теле Антона Городецкого новую жизнь. И чем больше он думал, тем яснее становилось: таких последствий не должно было быть. Такого просто не могло случиться! Ритуал подразумевал вызов демона, его сексуальный контакт со Светлым магом и последующий выброс негативной энергии. Всетемнейший просматривал воспоминания подчинённых, они всё сделали безошибочно. Он проверил каждую руну, каждый миллиметр круга, каждое произнесённое ведьмами слово — все условия были соблюдены до мельчайших деталей. И всё же… В квартире Городецкого было темно. Хозяин ещё не вернулся с дежурства, так что Завулон с удобством расположился в кресле и с лёгким азартом подумал о том, как станет убеждать Светлого. Запугивать и угрожать? Опыт подсказывал, что это самый простой выход. Универсальный и не дающий сбоев. Главное — знать, на что надавить. Городецкого можно было прессовать чувством долга, моралью и, пожалуй, жизнью родителей. Всетемнейший лениво перебирал в голове варианты, готовой стратегии у него не было. В конце концов, в этом мире всегда всё решает старушка импровизация. Завулон сидел, не включая свет. Звякнул замок, скрипнула, открываясь, входная дверь. Светлый маг вернулся с работы. Светлый маг, носящий под сердцем дитя демона и пока о том не подозревающий. Иногда Завулон даже жалел о том, что лишил Антона воспоминаний. Городецкий вошёл в комнату, даже не почувствовав присутствия постороннего — об оповещающих заклинаниях Завулон позаботился заранее. — Здравствуй, Антон, — тихо и вежливо поздоровался он. И тут Городецкий сделал то, чего Тёмный предугадать никак не мог. Он достал из кармана фонарик и посветил Завулону прямо в лицо. — Я вас ждал, — хрипло сообщил Светлый. — Меня? — искренне удивился Завулон. Он был уверен, что не оставлял следов. — Вас или кого-то другого — это неважно. Тёмного. Того, кто меня проклял, — он говорил нервно, было видно, что слова эти родились в его сознании не сегодня и не вчера — он вынашивал свои догадки самое меньшее весь последний месяц. Что ж, немудрено. — Заметил всё-таки, — снисходительно констатировал Завулон, щелчком пальцев заставляя фонарь погаснуть. — Как это вообще можно не заметить? — выплюнул Городецкий, рассеянно касаясь набухшего живота поверх одежды. — Вот и мне интересно, — светски отозвался Тёмный. — Куда только Борис смотрит. Городецкий сжал кулаки, но смолчал. Спрятал ставший бесполезным фонарь. Осторожно попытался прощупать Завулона, но предсказуемо обломал зубы. Всё, что он понял: потенциальный противник много, много сильнее его. — Позволь представиться, глава Дневного Дозора Москвы, Завулон. Категория — высшая, — скромно закончил он. И тут же почувствовал, как Городецкий пытается позвать Гесера. Поздно, мальчик. Завулон уже натянул над его квартирой купол непроницаемости. Никакой связи с окружающим миром, никакой возможности позвать через Сумрак. Светлый сглотнул. — Что вам нужно от меня? Что вы со мной сделали? — То, что ты называешь проклятием, на самом деле — результат некоего ритуала, проведённого над тобой. Чтобы объяснить всё, потребуется много времени, так что выбирай: краткое шокирующее резюме или полное восстановление воспоминаний? — Восстановление воспоминаний, — тупо повторил Антон. — Вы стерли мне память. — Да, пришлось, — легко признал Завулон. — Так что ты выберешь? Пожалуй, ты заслужил оба ответа. Итак, начнём с резюме: ты ждёшь ребёнка. — Я… — он снова непроизвольно прижал руку к животу. — Что вы несёте?! — Что ж, настало время воспоминаний, — вздохнул Завулон, закатывая рукава. — Прости, Антон. И он ударил по стене, сдерживающей память Светлого. Городецкий переменился в лице. Мертвенно бледный, он уставился в одну точку, и Завулон даже почувствовал укол жалости, от которой, впрочем, легко отмахнулся. Антон заново переживал события пятимесячной давности, то и дело вздрагивая и кривясь, точно каждый толчок демона отзывался болью в давно исцелённом теле. Когда шквал воспоминаний стих, Городецкий пошатнулся, но остался стоять, тяжело дыша. Поднял на Завулона полный ненависти взгляд. — Ты… — Я пришёл, чтобы забрать тебя, Антон. Дитя, которое ты носишь, очень важно для нас. Городецкий выхватил какой-то амулет. Уровень второй, не выше, мимоходом оценил Завулон. — С чего ты вообще взял, что я… Пошёл на хрен, Тёмный. — Хочешь выжить — будешь делать, что я скажу, Светлый, — зло предупредил Завулон. — Шутки в сторону. Ты нужен мне — я беру тебя. В одиночку ты в любом случае сдохнешь через три-четыре месяца. — Борис Игнатьевич заметит моё исчезновение. Он же не слепой, — возразил Городецкий. Вся его злость сошла на нет, оставив после себя лишь бесконечную усталость. — О, пожалуйста, не беспокойся. Я имитирую твою гибель по вине моих подчиненных и расплачусь с Пресветлым их жизнями. Думаю, обмен «двое на одного» его устроит. В крайнем случае пожертвую ему троих. Надеюсь, тебя утешит тот факт, что твои «убийцы» будут из числа тех, кто проводил ритуал. — У меня нет выбора, да? — пересохшими губами шепнул Городецкий. — Абсолютно, — расплылся в довольной ухмылке Завулон. Новое укрытие Городецкого было точной копией его собственной квартиры. Завулон запретил ему выходить на улицу, взамен обустроив в кладовой иллюзию осеннего парка. Воздух там был всегда свежим, а деревья — золотыми. И, словно в издёвку, по аллеям прохаживалась туда-сюда молодая пара с коляской. Антон не раз подходил к ним, рассматривал, пытался заглянуть в коляску, но пара никак не реагировала, а ребёнка с ними и вовсе не было. И вскоре Городецкий оставил манекенов в покое. Его живот вырос ещё больше, и теперь походил на живот женщины ближе к середине третьего триместра. Завулон подвесил на него целую гирлянду следящих и оповещающих чар, призванных среагировать даже на незначительное изменение состояния, но большей частью Светлый был предоставлен сам себе. Визиты Всетемнейший наносил редко и неохотно, особенно с тех пор, как в конце шестого месяца Городецкого стали одолевать кошмары. Светлый сделался нервным и дёрганным, он просыпался с криком и орал в пустоту, тревожа сигнальные заклинания, требуя убить дитя демона в себе. В конце концов, он был готов даже наложить на себя руки, чтобы не позволить своему ребёнку появиться на свет. И, откровенно говоря, меньше всего Завулон хотел знать, что же такое снилось Городецкому в его кошмарах. Он обозвал Светлого истеричкой и зачаровал все потенциально опасные для плода и его самого предметы, не забыв накинуть парочку сковывающих способности заклинаний и на самого Антона. Но изредка навещать Городецкого было всё же необходимо. Эти визиты были мучительны для обоих — Завулон не знал, куда себя деть, глядя на Городецкого с его огромным пузом и отёкшим лицом, осунувшегося и стыдящегося самого себя. В один из таких визитов Антон, пряча глаза, попросил добавить в свой рацион сырое мясо. — Ему нужно это, — почти без омерзения пояснил он. — Я чувствую. — Тебя одолевают ещё какие-нибудь желания? — исполнив просьбу, насмешливо спросил Завулон. Он давно чувствовал, что Светлый перестал контролировать своё либидо и мучился от перманентной эрекции, но хотел, чтобы Городецкий сам признался в этом. Чтобы он попросил о помощи. Антон взглянул на него настороженно. С его губ на белоснежную салфетку капала свиная кровь. Даже не входя в Сумрак, Завулон почувствовал, как забились быстрее два сердца: Городецкого и твари, что росла у него внутри. — Я… Ничего такого, — запинаясь, выдавил Антон. Завулон разочарованно поджал губы. — Лжёшь. Раздевайся. Городецкий не шевельнулся. — Избавься от одежды, ну? — прикрикнул Всетемнейший. Светлый упрямо молчал. Щелчком пальцев Завулон испепелил его легкие домашние брюки и мешковатый растянутый свитер — в последнее время Антон всё время мёрз. Смотреть на голый раздувшийся живот, в который упирался красный, напряжённый член, было противно. И, видимо, не ему одному. Городецкий выглядел не просто смущённым — судя по всему, он был готов под землю провалиться от стыда. Завулон тяжело вздохнул и обхватил ладонью напряженный пенис Светлого. — Это в первый и последний раз, — предупредил он и парой быстрых движений довёл Городецкого до эякуляции. Семя брызнуло на пол, и Антон вздрогнул, как от удара. — Ну-ну, — Тёмный хлопнул его по бледному плечу. — Почему я, Завулон? — тихо спросил он. — Почему это? За что? — Я не знаю, Городецкий. Антон, не выдержав, поднял глаза. Под его пытливым взглядом Тёмный стушевался. — Не знаю я, почему так произошло! Ну что ты смотришь на меня? Да, не знаю! — сорвался Завулон. — В том демоне не было силы, достаточной для такого преобразования, и взять её было неоткуда — в тебе потенциал не тот. Может, я всё же проглядел ошибку, и дело в неправильном исполнении ритуала. Может, очнувшись, ты проклинал всех так сильно, что твоего негатива хватило. Да нет, четвёртый уровень силы, ты просто не смог бы… Разве что на тебе завязано нечто очень важное, событие, одной магической вероятности которого довольно, чтобы усилить твои врождённые способности! Неплохая версия, я подумаю на досуге… Не бойся, Светлый, всё будет хорошо. Антон почувствовал дурноту. И когда его стошнило прямо на идеально отглаженные брюки Завулона, он позволил злорадной усмешке появиться на своих губах. Мелочь, а приятно. За неполных три месяца в изоляции Городецкий изголодался по общению. Казалось, он даже начал ценить редкие визиты Тёмного, подолгу задерживаясь с ним в гостиной или на кухне. У стены городилась целая батарея бутылок — одно время Завулон подумывал запретить Антону напиваться, но в итоге решил, что дитя, порождённое семенем демона, наделено слишком большой силой, чтобы запой непутёвого Светлого мог ему навредить. К тому же лишать Антона единственного доступного шанса сбежать от реальности казалось Завулону излишне жестоким. Распухшее, налившееся водами чрево превратило Городецкого в неповоротливое, неуклюжее создание. Он с трудом передвигался по квартире и почти не выходил в импровизированный парк. — Интересно, что там? — с ухмылкой спрашивал Завулон, прикладывая ладонь к животу Антона. — Очаровательное дитя или омерзительный монстр? — «Омен» посмотри, — бурчал Городецкий и сбрасывал руку Тёмного. Его переполняло отвращение: к себе, Завулону, своему нерождённому ребёнку и всему происходящему. — Но ты-то, хвала небесам, не шакал, — фыркал Завулон. — А не то нам всем пришлось бы худо. К началу восьмого месяца Городецкий страдал от болей везде, где только можно. Болели растянутые мышцы живота, деформированные внутренности, болели суставы и ныла спина. Вдобавок ко всему у него разыгралась мигрень. В конце концов Завулон плюнул и лишил Светлого способности чувствовать боль. Полная анестезия. Боль никуда не делась, но мозг Антона попросту перестал её воспринимать. Наверное, такой блок излишне нагружал нервную систему, но искать более безопасное решение у Завулона не было ни сил, ни желания. Его порядком утомила затея с беременностью Городецкого, а перспектива появления на свет порождения демона больше не казалась очень уж привлекательной. Нет, после пересказа Городецким его снов она скорее пугала. Он уже сожалел о гордыне и любопытстве, заставивших его продолжить эту аферу, и даже чувствовал некое подобие вины, наблюдая, как Антон беспомощно пытается дотянуться до пола, чтобы поднять упавшую книгу. Одной рукой он тянулся вниз, а другой — бережно, почти нежно, придерживал живот. И от этой его осторожной ласки Завулона мутило больше всего. Городецкий почти забыл, что носил под сердцем и при каких обстоятельствах получил своё бремя. Впрочем, он (он – кто?) не мог винить Антона — гормоны и магия маленького демона брали своё. На исходе восьмого месяца Завулон потерял покой. Он думал о том, что уже случилось, и о том, что ещё случиться, о себе, Городецком и ненасытной твари, пьющей его жизнь и всё увеличивающейся в размерах. Бледнокожий, исхудавший Светлый с его огромным пузом и тёмными провалами глаз на осунувшемся лице являлся Завулону в кошмарах. В худших из них из его живота вылезало нечто склизкое, членистое и мягкое. Существо бросалось на Завулона, а Антон только беспомощно моргал, открывая и закрывая рот, как рыба, выброшенная на берег. Завулон думал, и в глубине его тёмной души зрело Решение. Когда Городецкого скрутило болью, Завулон был рядом. Светлый вдруг побледнел, выронил чашку, ошпарив колени, и схватился за живот. Завулон пассом избавил его от одежды и с содроганием подумал о том, какой силы была боль, если она прорывалась сквозь все установленные им преграды. Нечеловеческих размеров живот ходил ходуном, исторгая из Городецкого отчаянные вопли. Завулон вдруг понял, что «младенец», чем бы он ни был, не собирается рождаться. Он хочет попросту разодрать тело Антона изнутри и вырваться на волю. Тёмного бросило в дрожь. Холодная испарина покрыла спину и лоб. Городецкий кричал. Завулон вспомнил о своём Решении, и ладони его вспотели. Он прижал Светлого к полу и попытался докричаться до него. Тщетно. Антона поглотила волна страдания, и разум его не был способен различать членораздельную речь. Городецкий только подвывал в такт его словам, и Завулон оставил его в покое. Он снял пиджак и повесил его на спинку стула. Хладнокровно закатил рукава рубашки, ополоснул руки в раковине и призвал из кухни зазубренный хлебный нож. Завулон провёл пальцем по лезвию, выравнивая и оттачивая — он не хотел причинить лишних страданий. Завулон оседлал бёдра Городецкого и вогнал нож чуть пониже грудины. С усилием рванул его вниз, к паху. Лезвие шло туго, с трудом рассекая кожу, тонкую жировую прослойку, мышцы… Его окатило зловонной жижей. Воды, в которых плавал плод насилия демона над Светлым магом, пахли серой и мертвечиной, и одежда Завулона мгновенно пропиталась тошнотворным запахом. Городецкий заорал. — Тише, — шепнул Завулон, — скоро всё закончится. Он наконец увидел дитя. Оно выглядело в точности как в его сне: склизкое, уродливое и опасное. Тонкая пуповина напрямую соединяла его с аортой Городецкого, и, рванувшись, создание легко разорвало эту связь. Кровь толчками хлынула из артерии. Сжимая в потной ладони нож, Завулон рванулся за маленькой тварью. Тёплое после тела Городецкого лезвие настигло детёныша демона в двух шагах от тела Светлого, прямо на полу. Завулон занёс нож снова и снова всадил его в трепещущее членистое тельце. Он чувствовал магическое сопротивление: в глазах темнело, над головой лопнула, разорвавшись, лампа, рукоятка ножа раскалилась, грозя расплавиться, но Завулон не отпускал. «Сгинь!» — мысленно взмолился он, пришпиливая тварь к паркетным доскам, кромсая остро заточенным хлебным ножом. Удар — рассеянные улыбки Городецкого и как бы случайные прикосновения к набухшему животу. Удар — Антон растерянно моргает на принесённый Тёмным торт — с днём рождения! И тебя с днём рождения, тварь! Удар! Маленький демон дёрнулся и затих, исчезла невидимая сила, гнувшая Завулона к земле. Он нетвёрдо поднялся на ноги, отметив, что брюки на коленях насквозь пропитались кровью. Нож выпал из рук Тёмного и, звякнув, откатился в сторону. С несвойственным ему цинизмом Завулон поднял окровавленные ошмётки «младенца» и опустил их на голую грудь Антона. Ниже, на спавшийся, искалеченный живот, он старался не смотреть. «Кровь от крови, — прошептал Завулон, — плоть от плоти». Как теперь объясняться с Гесером, он не имел ни малейшего представления.