Лесник

* * * Это был заповедный берёзовый Лес, чистый и светлый. Его стройные стволы задумчиво белели, чуть, впрочем, розовея на рассвете и на закате. Аккуратные круглые листочки шелестели под ветром и осторожно стряхивали с себя капли, если шёл дождь. У подножия берёз краснели ягоды бересклета, а по овражкам благоухал шиповник. Лес пересекали именно овражки, а не овраги — неглубокие и неопасные, чтобы никто не мог, нечаянно свалившись туда, повредить себе ногу или лапу. В Лесу жили кролики, зачастую обгрызавшие с берёз кору, — Лес не обижался, — а ещё весёлые белки и ежи, деловито пыхтевшие по ночам. На полянах паслось семейство оленей, а в кронах берёз щебетало множество самых разных птах, радующих Лес своим пением. Птахи пели почти круглосуточно — одни заканчивали, другие начинали, а Лес не уставал их слушать. В ручье, журчавшем на дне овражка, водились лягушки, дружным хором квакавшие по вечерам. Лес не хотел думать о том, чем они призывают друг друга заниматься. Впрочем, это неблаговидное занятие, как справедливо рассудил Лес, приводило к появлению на свет симпатичных крошечных головастиков. Крольчата, оленята и птенчики были ещё симпатичней, поэтому Лес смирился с неприличностью порождавшего их занятия. Он опять же решил: если результат столь замечателен, процесс просто не может быть очень уж гадким. Иногда в Лесу появлялись некие тёмные личности, вносившие смуту в его размеренную жизнь и обижавшие мирный лесной народец. Например, как-то сюда заявился Ворон, старый циник, ехидно интересовавшийся у всех, не скучновато ли им в таком вот, как он выразился, нудном раю. Лес втихомолку обиделся, потом для собственного успокоения счёл «рай» ключевым словом, но быстренько циника отвадил, аккуратно роняя ему на голову куски коры и мха. Если ему здесь было так нудно, пусть бы в ельник какой-нибудь дремучий летел, с Бабой-Ягой да с Лешим тусил — с ними-то, небось, веселее! И Ворон улетел. Однажды в Лесу появился Филин — тот был больше социопатом, нежели циником, Лес раем не называл, всё здесь его раздражало, всё ему не нравилось. Возможно, эта социопатия проистекала из-за банального несварения желудка, как сердобольно думал Лес, подсовывавший Филину на обед грибы и ягоды вместо птичек и мышек. А когда Филин сам вылетал на охоту, Лес всячески преграждал ему путь сучьями и ветками, пару раз кувыркнув его в кусты — поближе к грибам. Не мог же Лес допустить, чтобы какая-нибудь из его беспечных певуний погибла в когтях хищника! Да и мышки были такими милыми, когда весело возились в зарослях бересклета. Куда милее надутого склочного Филина! Ежи, конечно, тоже поедали червяков и слизней, а лягушки — мошек и комаров. Но тех Лесу было не так жалко. По правде говоря, черви и слизни являлись довольно противными, скользкими созданиями, а комары и мошки вообще пили кровь, что было совершеннейшим безобразием. В общем, Филин ухал-ухал, пугая птичек, а потом взял и улетел вслед за Вороном. Что ж, скатертью дорога! Надо было питаться грибами и ягодами, как ему предлагали, а не привередничать. Едят же кролики и олени траву! Вкусно, значит. И трава, и грибы, и ягоды в Лесу были знатные — как на подбор, сочные, крупные, яркие. Лес недаром старательно их выращивал. А этот… враг народа ещё и клюв воротил! Не больно голодный был, значит. Так и текла жизнь в Лесу, размеренно и славно. До тех самых пор, пока в овражке возле ручейка не появился Волк. Волк был очень худым, с разлохмаченной, местами облезлой бурой шерстью, и хромал на все четыре лапы. Он даже до ручейка-то не смог толком дотащиться, рухнул неподалёку, как будто его хромые лапы враз подкосились, отказавшись нести его тощее жилистое тело. Сердце у Леса дрогнуло от жалости. Разумеется, он понимал, что этот хищник куда опаснее Филина и Ворона, вместе взятых. Но это была уже следующая проблема. Первой основной задачей было спасение Волка. Коль скоро он забрёл в Лес, тот, получается, начал нести за него ответственность. Лес тяжко вздохнул и тревожно зашуршал ветками, предчувствуя недоброе. Но надо было делать дело, и он обрушил сухую сосну в верховьях ручейка, до которого не добежал Волк. Ручей слегка изменил своё русло, — что тут же сказалось на месте обитания недовольно заквакавших лягушек, — и плеснул водой в острую волчью морду, слегка подтопив тому ещё и впалое брюхо. Волк приоткрыл один зелёный глаз, высунул язык, длинный и розовый, — и принялся жадно лакать из ручья. «Ну, слава Природе-Матери!» — умилённо подумал Лес. Он старался не вспоминать, какие острые белые клыки мелькнули за розовым языком Волка. Как следует напившись, зверь слегка отполз от ручейка, уронил голову на передние лапы и вновь отключился. Лес ещё раз возблагодарил за это Мать-Природу и принялся напряжённо размышлять над следующей по счёту проблемой — чем Волка лечить. Эта проблема тоже не была такой уж глобальной — Лес поспешно настелил подорожника под израненные лапы Волка и ещё раз полюбовался тем, как он смирно лежит, отдыхая. Прямо щеночек какой-то! Но всё это никак не умаляло важности следующей острой проблемы — чем Волка кормить, когда тот оклемается? Грибы и ягоды, которыми Лес пытался потчевать Ворона и Филина, отпадали однозначно — Волк был плотояднейшим из плотоядных. Следовательно, на повестке дня возникла неприятная этическая дилемма – кем из своих обитателей Лесу следовало пожертвовать для обеспечения жизнедеятельности хищника. Лучше, чтобы этот «кто-то» был не шибко интеллектуально развитым, а его популяция была бы достаточно многочисленной. Скрепя сердце, Лес согласился сам с собою, что придётся пожертвовать парой рыбок из ручья. Он немедленно осуществил это намерение, чтобы не возникло соблазна передумать — выплеснул рыбок на берег подальше от воды и поближе к Волку. Потом снова вздохнул и печально пошуршал листвой. Волк явно был испытанием, посланным ему Матерью-Природой, и Лес решил не роптать и смириться с неизбежным, причём прямо сейчас. Утром выяснилось, что он, однако, недостаточно смирился. Разбойник-Волк сожрал не только пожертвованную ему рыбу, но и каким-то образом ухитрился поймать и придушить кролика. Ни в чём не повинного доверчивого зверька! И теперь лежал, облизывая мерзкую окровавленную пасть и довольно щурясь на солнце. Вот злодей! Громко зашумев всеми своими ветвями, Лес возмущённо вопросил: — Почто ты живую душу загубил, хищник окаянный? Такой высокопарный слог показался ему самым подходящим для этой вопиющей ситуации. Волк слегка вздрогнул, но явно не от испуга, а только от удивления, осклабился ещё сильнее и лениво ответил: — Сам же и сказал. Я хищник. И тоже живая душа. Мне надо что-то жрать. А эти кроли у тебя тут такие жирные… вку-усные… — Он опять облизнулся. — Вот когда совсем оклемаюсь — уж я их погоняю... — Это негуманно! — в панике заявил Лес, изо всех сил стараясь эту панику скрыть. Он совершенно не представлял, что делать с этаким агрессором, которого сам же и спас! На беду своим любимцам! Лесу захотелось плакать от отчаяния, а наглый агрессор бессовестно заржал: — Очень даже гуманно! Иначе эти кролики у тебя тут размножатся, как… кролики! И тебя самого сожрут. Ну или обглодают, — снисходительно добавил он и сладко зевнул. На солнце опять блеснули страшные зубы. Лес живо представил себе, как эти зубищи разрывают на части несчастных кроликов, представил и застонал. Он согласен был стать обглоданным, только бы не допустить такого ужаса! — Может быть, ещё рыбки? — безнадёжно прошелестел он. Волк досадливо отмахнулся когтистой лапой от этого предложения и растянулся на траве, подставив солнышку набитое брюхо. Ах, если бы он его грибами набивал, так ведь нет же! — Рыбу, любезный, так и быть, можешь подавать мне по пятницам, — нагло распорядился он. — Самый рыбный день. А в остальные дни я желаю мяса! Тут у тебя, небось, и олени водятся? Лес похолодел. Маленькие невинные оленятки! Им грозила погибель! — Нет! Не водятся! — торопливо воскликнул он. — Врёшь ведь! — с подозрением прищурился Волк. — Нет! — упёрся Лес, хотя врать ему было стыдно. — Ты — слюнтяй, врать не умеешь, так что, чую, есть тут олени, — торжествующе заявил Волк. — Ничего, придут сюда на водопой, тогда и разберусь. Лес немедля поклялся себе отправить оленей на водопой куда-нибудь в другое место. Более безопасное. Но как, как отвадить отсюда этого разбойника, который грозил разрушить весь его устоявшийся славный мирок?! — Оленям тоже нужны хищники, — продолжал разглагольствовать разбойник, блаженно потягиваясь. — Логически рассуждая, они, конечно, не плодятся так, как кролики, но в любой популяции необходима выбраковка слабых, неполноценных особей. Кто с этим справится лучше, чем хищник? Никто. Слабый? Shine — умри! Более мерзких рассуждений, да ещё и приправленных странными языковыми изысками, Лес ещё не слышал. Они его просто ужаснули! — Ты сам слабый! — подумав, решительно парировал он. — Чего-о?! — Волк зловеще приподнялся. Лапы у него уже не разъезжались, а шерсть на загривке вздыбилась посудным ёршиком. — Кто тут слабый? Я слабый?! Да ты охренел, слюнтяй хренов?! — Я имею в виду, что ты пришёл сюда ослабевшим, — торопливо уточнил Лес, поморщившись. Ему резала уши не только грубость волчьей лексики, но и тавтология в ней. Ещё он понимал, что хищник не страшен лично ему, но все те зверушки, которых Лес опекал, могли серьёзно пострадать, если этот дикарь разозлится. Стоило всерьёз задуматься над тем, как его урезонить. Причём побыстрее! Разбойник явно привык к полноценному трёхразовому питанию. Лес ломал голову и так, и эдак, пока кроны берёз не разгуделись, а с бересклета не начали осыпаться ягоды. Размышления эти, увы, были бесплодны. Лес не мог ничего поделать с наглецом без риска навредить его здоровью, а более слабые меры воздействия были бы Волку что слону дробина. Пытаться воззвать к его совести? Три ха-ха. Но Лес попытался. Он свято верил в то, что до души любого разумного существа можно достучаться. Однако Волк назвал этот процесс несколько по-иному. — Да что ты до меня доебался?! — взревел он, минут пять послушав рассуждения Леса о том, что все существа, здесь живущие, являются собратьями по духу. — Какие ещё братья?! Ну, срём мы под одним кустом, и что?! Лес так и передёрнулся. — Можешь тут и дальше звездеть, а я пошёл, — нахально добавил Волк, подымаясь на ноги. — На охоту, — ехидно закончил он, не успел Лес обрадоваться. — Не смей! — отчаянно крикнул Лес. Бесполезно. Бесполезно было кричать, бесполезно было бросать на пути неумолимо двигавшегося в чащу Волка коряги и прочие сучья. Единственный плюс, который от этого всё-таки произошёл — олени и кролики, заслышав страшный шум, разбежались куда глаза глядят. Но кое-кто из них, и вправду разбалованный спокойной сытой жизнью, замешкался, и тут же поплатился за это — одного из кроликов Волк прямо на ходу вытащил из-под корней дуба и сожрал в один присест. Лес судорожно зажмурился, услышав хруст костей. Это было невыносимо! Оставался единственный выход. Выселить — не проклятого Волка, но всех остальных зверушек, к которым Лес так привык, которых так холил и пестовал. И жить тут наедине с этим сатрапом, который, возможно, уберётся, лишившись потенциальных жертв. И вернётся снова, дождавшись их возвращения. «Кошмар, кошмар… — холодея, бессвязно думал Лес. — Небось сюда и Ворон опять заявится — как апофеоз кошмара. Апофеоз войны. Апокалипсис сегодня. Каркнул Ворон: «Nevermore». Я не Ворон, я мельник. Нет, я не Байрон, я другой…» Лес почувствовал, что сходит с ума. Никто не мог его спасти! И тут случилось чудо. Настоящее, подлинное чудо! Пока Волк отдыхал после своего омерзительного обеда, на опушку Леса вышел человек. Мужчина. Одет он был по-походному — в джинсы, штормовку и сапоги. На голове его красовалась бейсболка, за спиной висел плотно набитый рюкзак, а поверх него — туго скатанная палатка. Он что-то тихонько насвистывал себе под нос и улыбался, подставив лицо солнышку. «Грибник, наверное», — вяло решил Лес. Надо было направить пришельца к самым грибным местам окольными тропками, подальше от наглого Волка. Если бы человек был охотником и нёс за плечами ружьё, можно было бы его попросить… попросить хотя бы напугать Волка… но… Лес сокрушённо вздохнул, отказываясь от этой негуманной мысли. Тем более, что ружья у человека всё равно не было. Да и при всём желании Лес опасался разговаривать с людьми. Слышать его могли только звери, птицы, насекомые и другая природа. Люди, конечно, тоже были частью природы, но чересчур высокоорганизованной частью. Беседовать с ними Лесу не полагалось. Это могло запросто свести людей с их высокоорганизованного ума. Тем временем человек вышел на полянку и, остановившись посреди буйного яркого разнотравья, громко воскликнул: — Привет, Лес! Лес чуть было не отозвался растерянно: «Привет», но вовремя спохватился и прикусил язык. — Я лесник, — так же бодро продолжал человек. — Теперь я буду тебя охранять и о тебе заботиться. Лес чуть в обморок не упал. Все его листья и травинки взволнованно затрепетали. Эдакого никогда не случалось на его веку! Всегда он опекал кого-то, заботился и защищал. Это была его миссия, смысл его существования. Но иногда он так от этого уставал! Ему так хотелось, чтобы кто-то сильный и добрый позаботился о нём самом — проредил бы сухостой, выкорчевал пеньки, зряшно торчавшие в чаще, словно гнилые зубы, вычистил русла ручьёв… И не допустил бы сюда никаких наглых, отвратительных Волков! Лес глубоко вздохнул — так, что ветер пробежал по верхушкам деревьев. А человек тем временем деловито огляделся и сообщил: — Пока что я поставлю здесь палатку. А потом буду строить дом. Небольшой, ты не волнуйся. Но брёвна мне понадобятся, с твоего позволения. Я посажу взамен срубленных деревьев молодые дубки и, наверное, ясени. Как ты относишься к ясеням? К ясеням Лес относился хорошо — в основном благодаря трогательной песне, несущейся из туристских радиоприёмников: «Я спросил у ясеня, где моя любимая…». Но ясеней в Лесу не было — не потому, что они здесь не росли, а потому что некому было их посадить. Лес намеревался рассказать об этом, но опять спохватился. Хотя… Лесник же разговаривал с ним! Может быть, Лес мог ему ответить без риска свести того с ума? Лесник показался ему очень здравомыслящим и смелым человеком. Лес ещё немного помялся и наконец застенчиво пробормотал: — Здравствуйте. Я, в общем-то, очень рад вашему приходу, и вообще... Вы только меня не бойтесь, — поспешно добавил он, готовый немедленно умолкнуть и даже сделать вид, что его тут вовсе нет. Но Лесник не испугался. Он негромко рассмеялся и мягко сказал: — Я тоже рад тебя слышать и буду рад служить тебе. Ухаживать за тобой и во всём помогать. Это моя работа и призвание. От таких слов Лес почувствовал, что его прямо-таки захлёстывает волна облегчения и неимоверной радости. — Прямо как в сказке… — смущённо прошептал он. — Или во сне. Я и не думал, что такое бывает… — Я бываю, — серьёзно заявил Лесник, чуть улыбаясь. — И коль уж ты решился со мной побеседовать, возможно, ты выскажешь мне какие-нибудь свои пожелания? Пожелание у Леса было только одно. И он, торопясь и захлёбываясь негодованием, поведал внимательно слушавшему Леснику про Волка — наглого, злобного и совершенно негуманного. Поведал и тут же осекся: — Но как же вы с ним справитесь? У вас ведь даже нет ружья! — Предоставь это мне, — спокойно проговорил Лесник, снимая с плеча свой рюкзак и скатку. Он порылся в рюкзаке, достал какой-то предмет, сверкнувший на солнце, и положил к себе в карман. — Покажи, где мне найти этого самого Волка, — попросил он всё так же спокойно. Лес боялся, что Волк уже успел затаиться в чащобе и сейчас внезапно набросится на Лесника. Но Волк и не думал таиться. Ему-то уж вовсе некого было бояться. Он преспокойно валялся на травке возле мирно журчащего ручья и время от времени яростно поскрёбывал мохнатой лапой за ухом. «Что, блохи донимают? Так тебе и надо, чучело блохастое!» — злорадно подумал Лес и тут же устыдился этой недоброй мысли. Волк, право же, дурно влиял на него самого. При виде появившегося из кустов человека Волк подскочил и отпрянул в сторону. Зелёные глаза его вспыхнули злобой. Заметно было, что он лихорадочно соображает, не удрать ли, оценивая при этом силу незнакомца. И он, разумеется, сразу увидел, что у человека нет ружья. Увидел и приободрился. Взгляд его из тревожного опять стал нагло-вызывающим. — Чего припёрся? — рявкнул он. Бурая свалявшаяся шерсть на его загривке грозно поднялась дыбом, а верхняя губа вздёрнулась, обнажая страшные клыки. — В этом лесу хозяин — я! Лес прямо ахнул от такого нахальства. А Лесник ровным голосом проговорил: — Хозяин здесь не ты, а сам Лес. Который обо всех заботится и всем помогает. И если он велит тебе никого тут не обижать, ты ему подчинишься. Волк скорчил пакостную рожу, сел и демонстративно зевнул: — Снова эти сопливые песни про мир-дружбу-жвачку? Ягнёнок целует волка, волк целует ягнёнка? Я, конечно, могу и поцеловать ягнёнка перед тем, как закусить им… почему бы и нет? Да я готов зацеловать насмерть каждого сраного кролика в этом сраном Лесу! — Выбирай-ка выражения! — властно оборвал его Лесник. — Ты в общественном месте находишься, а не у себя в логове. Волк возвёл очи горе и снов оскалился: — Какие вы тут все нежные! Слова не скажи, никем не перекуси! Сам-то чего раскомандовался тут, а?! Ты кто такой? Глаза его загорелись зловещим фосфорическим блеском, и Лес обмер. Как бы Волк не был слаб и измучен, он оставался хищником, жестоким и опасным, пусть не таким проворным, как раньше… но кто его знает?! — Я — Лесник, а ты бы инфернального Дерека Хейла из себя не корчил, приятель, — сдержанно посоветовал Волку Лесник, запуская руку в карман. — Лес сам устанавливает здесь правила. Если он не хочет, чтобы ты тут кого-то ел, значит, будешь сидеть на диете. Иначе — уходи прочь. В зоопарк, например. Место хорошее, сытное. — Ты ещё посоветуй — в поликлинику, для опытов! И диету Елены Малышевой! — оскорблённо взвыл Волк. — Ишь какой умник выискался: туда не ходи-и, сюда ходи-и! — передразнил он издевательским голосом. — А то снег башка попадёт, совсем мёртвый будешь, — хмыкнул Лесник. По его глазам было ясно, что он вовсе не испуган. — Давай, приятель, определяйся: или-или, третьего не дано. Остаёшься здесь — ведёшь себя как следует. Уходишь — прощай. — К Харонам! — угрюмо буркнул Волк и пренебрежительно скривился, словно сдаваясь. Он даже чуть развернулся в сторону опушки, вроде бы действительно намереваясь уйти. Однако Лес не успел облегчённо вздохнуть — Волк пружиной взвился в воздух и едва не сбил Лесника с ног. Но тот ловко перехватил его на лету и отвернул от себя клыкастую пасть. В другой руке Лесника мелькнул шприц, который он проворно воткнул Волку в загривок. Лес опять и ахнуть не успел, как хромой живоглот рухнул наземь и вытянулся. — Ужас какой… — пробормотал Лес, взволнованно трепеща листвой. — Он не повредил вам? Вы не пострадали? Он запнулся. Лесник невозмутимо отряхнул с себя бурые шерстинки и улыбнулся искренней мягкой улыбкой: — Нет. Он ничем не повредил мне, а я — ему. Ты ведь это хотел ещё спросить, но постеснялся, верно? Глаза его лукаво прищурились, а Лес смущённо потупился. — Вообще да, — признался он. — Мне бы не хотелось, чтобы и он как-то пострадал. Жаль его — он такой… озлобленный и неприкаянный. — А ты — очень добрый и благородный, — серьёзно сказал Лесник, легко подымая волчью тушу себе на плечо. Тот не шевельнулся и, кажется, даже сладко всхрапнул. — Я ему снотворное вколол, пусть успокоится немного, поспит, представит себя маленьким невинным волчонком. А я, как только палатку поставлю, осмотрю его. Я ж ещё и ветеринар по образованию. Всегда мечтал лечить лесных зверей. Лесу вновь показалось, что сам он тоже спит и видит волшебный сон. Сбывались самые заветные его мечты! Лес всегда переживал о том, что не может как следует лечить своих подопечных. Если галчонок вдруг ломал лапку, нечаянно вывалившись из гнезда, или кролик простужался, попав под осенний холодный ливень, Лес ничем не мог им помочь. Разве что целебную травку под нос подсунуть, и всё. Но разве же это должный уровень медицинского обслуживания?! — Покормлю его пока что тушёнкой, — продолжал рассуждать Лесник, неутомимо шагая вперёд. Между деревьями уже замаячила заветная полянка, на которой он оставил свой скарб. — Антибиотики проколю. А потом выпущу подальше от этих заповедных мест. Не беспокойся, я его не обижу. Хищник тоже имеет право на существование, он же часть биологического цикла. — Пиз… пиз… пищевой цепочки… — поведал вдруг Волк хриплым полушёпотом, болтаясь вниз головой на его плече, и снова громко всхрапнул. Лапы его подёргивались, словно он куда-то бежал. — Спи давай, усталая игрушка, — весело посоветовал ему Лесник. — Здешнюю пищевую цепочку я беру на себя, ты в неё не вписываешься… Не переживай, — обратился он уже к Лесу, — контролировать численность популяции можно современными цивилизованными методами, а не такими вот… первобытными. — Он похлопал Волка по косматой ляжке. — Обещаю, что справлюсь. Лес снова глубоко вздохнул. Он не знал, кого благодарить за неожиданное счастье — Мать-Природу или самого этого человека, так неожиданно возникшего, чтобы развести руками все его беды, большие и мелкие. — Мечты сбываются, — мягко сказал тот, словно услышав его мысли. — А всё хорошее и есть мечта-а! — хрипло пропел Волк и облизнулся. — Где там твоя тушёнка? Он решил, что для начала можно сожрать и тушёнку. А потом, если сильно повезёт, добраться и до этого шибко крутого Лесника. Лесник искоса глянул на него и понимающе усмехнулся.