Сакура, цветущая в ноябре

«Цветы засохли, Но семена летят, Как чьи-то слёзы» Басё

      Я родился поздней осенью, когда голые ветви деревьев, промокшие от дождей, стали по утрам покрываться тонким слоем льда. Зима в тот год была суровой и снежной. Даже ветви Сенбонзакуры сгибались под тяжестью облепившего их снега, и ярко-розовые лепестки на белом полотне, укрывшем землю, казались брызгами сливового вина из разбитой бутылки.       Так говорила моя мама. Сам я, понятное дело, ничего этого не помню. Весь мой мир той зимой состоял из тепла маминых рук, её молока и песен, что она пела мне, убаюкивая.       Самым ранним моим воспоминанием, пожалуй, можно считать урок кендо с уважаемым дедушкой Йоширо. Он едва ли не единственный, кто ни словом, ни жестом, ни действием не укорил меня за то, что я посмел явиться на этот свет. Дедушка любил меня и заботился обо мне. Что, признаться, всегда меня удивляло. В патриархальной Японии, с её суровыми, закостенелыми традициями и нравами… Чудо, что меня, бастарда, плод запретной любви, не умертвили в утробе матери. Чудо, что позволили мне родиться.       Мой отец был гайдзином. Это всё, что было мне известно. Когда я спросил о нём у дедушки, тот вздохнул и ответил, что не знал его. А мать грустно улыбнулась и сказала, что мой отец - самый мужественный и чуткий человек из всех, кого она знала. Это удивляло меня в детстве, удивляет и сейчас. Я считал и считаю самым мужественным человеком Мамору, мужа моей матери. Он всегда любил её, всегда защищал. Он называл меня своим сыном, не будучи моим отцом. Он молча терпел все насмешки и двусмысленные намёки. Он заботился о нас с мамой, искренне и чутко. Но он совсем не похож на моего отца. Это я знаю точно. Мой отец был жестоким, бессердечным эгоистом. Откуда мне известно это? Всё очень просто. Был бы он иным, он не бросил бы мою мать.       Я почти не похож на него. Ни внешне, ни по характеру. Мне достались его чёрные, как уголь, волосы и неукротимая ярость. А вместе с ней – ало-оранжевое ки. Пламя, способное в считаные минуты сжечь человека дотла, оставив лишь пепел. Все, кто окружал меня, боялись моего Пламени. И лишь мать смотрела на него с восхищением. Она гордилась мной и моей силой.       Я очень признателен моему уважаемому дедушке и Мамору за то, что они воспитали меня. Лишь благодаря им я сумел обуздать свой гнев и подчинить себе Пламя.       Когда мне исполнилось пятнадцать, я получил в подарок от Мамору катану, что стала моим спутником и товарищем на долгие, долгие годы. Я научился в гневе окутывать лезвие меча Пламенем, и потому он получил от меня имя Ококкитсуне, что означает «Разгневанный Лис». Почему лис? Из-за того, что именно лис был изображён на цубе моей катаны. Моя мать превыше всех богов чтила Инари, и китсуне – её посланники. Таким образом, мама считала, благоволение Инари всегда будет на моей стороне.       К моему немалому стыду, мне не давались более никакие боевые искусства, кроме кендо. Но зато им я уже к двадцати годам овладел настолько хорошо, что даже мог продержаться в поединке с моим уважаемым дедушкой более трёх минут. Что при его уровне владения мечом просто заоблачно много.       Стать полноценным экзорцистом я так и не смог. Одного кендо недостаточно для этого. Я не способен изгонять ёкай. Лишь убивать. А экзорцисты – не убийцы.       Осознав свою никчёмность для храма, я уговорил мать отпустить меня в путешествие по стране. Компанию мне вызвались составить Сомуку Рёске, младший брат Мамору, и Кирисима Шоичи, единственный мой друг детства, с которым мы не один десяток мётел стёрли до черенка о камни храмового двора.       Около года мы бесцельно бродили по Японии, пока однажды, почти случайно, я не поступил на службу к Токугаве Иэнари, одиннадцатому сёгуну Токугава. Пусть он был беспутным, пусть из-за его беспечности в стране начался ужасный голод, я всё равно любил своего глупого господина. Который в свои шестьдесят был наивнее и недальновиднее меня, двадцатипятилетнего.       Но когда в Осаке подняли мятеж, я стоял в первых рядах бунтующих. Я любил своего господина, но судьба моей страны и моего народа не была мне безразлична. Так я стал ронином. Самураем без хозяина.       Я не хотел возвращаться домой, в храм, запятнав свою честь участием в мятеже, а потому вместе с Рёске и Шоичи я отправился в Эдо.       Первое время нам было чертовски тяжело выживать в шумном, суетливом городе. Мы пробовали наняться на работу, но в то время предложение в разы превышало спрос. В конце концов Рёске устроился рикшей, а Шоичи помощником знахаря. Меня же категорически не устраивала перспектива вкалывать за гроши. И однажды мне с небес подмигнула счастливая звезда.       Шоичи оставил дома свой обенто и я, заботясь о товарище, решил отнести ему обед. Так уж вышло, что путь мой пролегал мимо "весёлого дома". Подходя к нему, я услышал со двора крики ужаса и мольбы о помощи. Разумеется, я не мог остаться безучастным. Ворвавшись во двор, я увидел троих мужчин с мечами. Они угрожали юдзё расправой и требовали бесплатно обслужить их. "И куда только смотрит стража Ёсивары?" - подумал я, обнажая Ококкитсуне. Катанами эти идиоты махали как мотыгами, так что разобраться с ними мне не составило труда. Я даже не стал убивать их. Нечего марать благородный клинок кровью такой мрази.       Юдзё, восхищённые моим мужеством, осыпали меня благодарностями и одарили благосклонностью, так что Шоичи всё-таки остался без обеда. По пути домой мой разум был исполнен раздумий. Информация, полученная в "весёлом доме", требовала тщательного осмысления. Юдзё сказали, что стража Ёсивары давно уже не обращает внимания на мелкие беспорядки внутри квартала, но исправно посещает "весёлые дома". Это наводило меня на определённые мысли, которыми я за ужином решил поделиться с моими друзьями.       Рёске сказал, что из моей затеи ничего не выйдет, и мы рискуем потерять не только время, но и жизни. А Шоичи покачал головой и сказал, что недостаточно информации, и что он попробует подробнее разузнать, как обстоят дела.       Спустя месяц под нашим покровительством было уже четыре "весёлых дома". Пора было подумать о расширении штата. Я остановил свой выбор на двух ронинах из числа стражников Ёсивары, с которыми я успел подружиться. Как оказалось, я не ошибся в них.       Со временем количество людей, работающих вместе с нами, увеличилось до трёх десятков, и Шоичи сказал, что нам пора уже подумать о названии. Да и символ какой-нибудь нашей организации не помешает. Над символом я раздумывал недолго. Китсуне, разумеется. Держащая в зубах ветку цветущей сакуры, как дань памяти Храму Плачущих Облаков и вечноцветущему дереву Сенбонзакуры. С названием мы тоже определились быстро. Асами-кай.       Почему Асами, а не Асари? Просто так уж вышло, что чиновник, регистрировавший моё рождение, оказался глухим на оба уха и вместо иероглифа "интерес" написал иероглиф "красота". На слух в общем-то разница незначительна, а вот в написании... Уважаемый дедушка Йоширо, к сожалению, сразу не обратил внимания, а потом было уже поздно менять бумаги. Так и получилось, что я Асами Тетсуя, а не Асари. Впрочем, так даже лучше. Что бы я ни натворил, это не свяжут с семьёй Асари и храмом.       А творил я многое. Мы начали, как уже говорилось выше, с покровительства над "весёлыми домами". Не за бесплатно, разумеется. Потом к ним добавилась парочка игорных домов и даже весьма неплохая раменная. Бывали, разумеется, и стычки с конкурентами. Сначала я пытался решать проблемы миром, но это ничего не дало, и мне пришлось замарать Ококкитсуне кровью людей, стоящих на моём пути. Я окончательно растоптал свою честь самурая. Дорога назад, в храм, под благословенную тень Сенбонзакуры, отныне закрыта для меня.       Три года спустя у нас было уже достаточно денег, чтобы построить себе резиденцию, и я впервые за пять лет решился написать матери. Ответное письмо было полно нежности и тревоги. Матушка не укоряла меня за преступный образ жизни, она лишь беспокоилась за меня. И я в который уже раз подумал о том, каким же подонком был мой отец, что отказался от неё.       Для укрепления позиций Асами-кай я решил попросить у Дзиротё из Симидзу руки его дочери, Миюки. Никаких чувств, голый расчёт.       Для церемонии знакомства с семьёй невесты моя матушка специально приехала из Осаки. К моему немалому удивлению, в сопровождении уважаемого дедушки Йоширо.       Дедушка выразил своё недовольство моей недостойной деятельностью и сказал, что если мне понадобится убежище, двери храма для меня всегда открыты.       Я был счастлив слышать это. Моя семья, самые важные для меня люди, не отреклись от меня. Матушка с разрешения деда осталась со мной, в Эдо. И, к моему немалому удивлению, все в Асами-кай очень быстро полюбили её, стали называть "уважаемой матушкой" и всячески старались порадовать её.       Омиай прошло без эксцессов, и Дзиротё дал своё согласие на брак. Миюки оказалась тихой, робкой девушкой. Она была младше меня на десять лет, и когда я заговорил с ней, даже не смела поднять на меня глаз. А вот моя матушка быстро нашла с ней общий язык. У Миюки очень красивая улыбка. Столь же робкая и нежная, как и она сама.       Поженились мы всего через неделю после омиай. Обе семьи отпраздновали союз очень бурно. Три последующих церемонии дня я попросту не помню. Проснулся я в храме, у корней Сенбонзакуры, в обнимку с метлой. И я понятия не имею, как попал в Осаку из Эдо.       По возвращении меня ждал сюрприз. Оказывается, в храм я направился за отростком Сенбонзакуры, который мне возжелалось посадить в резиденции. Слава Инари, что я этого не сделал. Второй новостью, огорошившей меня, было то, что пока я отсутствовал, на моих матушку и жену попытались напасть бойцы Гато-куми. На несчастье Хэйске, их босса, мой уважаемый дедушка Йоширо составлял тогда матушке и Миюки компанию. И десяток мужчин, пусть и с катанами, не представляли для него сколь бы то ни было серьёзной угрозы. Он разобрался с ними в считанные минуты. К несчастью для моих потомков, Гато Хэйске был убит моим уважаемым дедушкой. Именно это послужило началом кровной вражды между семьями.       С момента моей свадьбы прошло около полугода, когда в храм пришёл человек, назвавшийся Савада Иеясу. Он сказал, что он друг моего дяди, Югетсу. Дядя погиб некоторое время назад, и Иеясу привёз его прах на родину, в Японию.       Для моей матушки эта новость оказалась неожиданно серьёзным потрясением, хотя она и говорила, что после своего отъезда дядя ни разу не писал ей. Она о чём-то поговорила с тем человеком, Иеясу, а потом почти сутки провела у корней Сенбонзакуры.       Когда я спрашивал у неё, что так сильно расстроило её, матушка лишь печально качала головой, и мне пришлось просить помощи у Миюки.       Оказалось, что человеком, убившим дядю, был мой отец. Тот гайдзин, от которого мама зачала меня. Эта новость стала последней каплей. Я, как следует расспросив Иеясу и не слушая ни чьих уговоров, отправился в Италию.       По совету Савады я пришёл в дом Лилианы Каморра. Эта женщина, непривычно сильная и уверенная в себе по сравнению с тихими и кроткими японками, молча выслушала меня и согласилась представить Риккардо Вонголе. Моему отцу.       Я ждал встречи с трепетом и нетерпением. Окажется ли он таким, каким описывала его матушка? Или же таким, каким представлял его я? Я с маниакальным наслаждением прокручивал в голове, как, глядя ему в глаза, говорю: "Здравствуй, папа. Я Тетсуя, сын Тайры". И как от этих слов он меняется в лице. - Риккардо, позволь представить тебе, Асами Тетсуя, торговец из Токио. Тетсуя, познакомься, это Риккардо Вонгола, - ворвался в мои мысли медовый голос Лилианы, и я, слегка запаниковав, поднял взгляд на стоящего передо мной мужчину. - Я рад знакомству, сеньор Тетсуя, - он спокойно протянул мне руку, а я всё смотрел на него и не понимал, как матушка могла говорить о нём с такой нежностью и любовью? Об этом холодном человеке, во взгляде которого полыхало безумное пламя. - Асами, - как-то машинально исправил я его. – Тетсуя это имя. - Прошу прощения, сеньор Асами. Я не знал, - спокойно исправился он, и я пожал его руку. – Вы хотели о чём-то поговорить со мной? – Риккардо посмотрел мне прямо в глаза. Я покачал головой. - Нет, сеньор. Просто я много слышал о вас и вашей Семье. Мне захотелось познакомиться со столь выдающимся человеком. - Что ж, познакомился. Поздравляю, - он кивнул Лилиане и отошёл. А я так и остался стоять соляным столбом.       Я провёл в гостях у Каморры ещё около месяца. Мы обсудили возможное сотрудничество наших организаций, сейчас и в перспективе. Лилиана рассказала мне о том, как жил мой отец с момента возвращения из Японии. Она свозила меня на могилу его жены и сына. Я постоял какое-то время, глядя на надгробие, увитое каким-то растением с меленькими цветами-звёздочками, а потом молча развернулся и ушёл.       Я видел Риккардо ещё дважды, но так и не сказал ему, кто я. Мне нечего делать в его жизни. В жизни пустого человека. Человека без цели и смысла. Не таким я видел своего отца. Он силён духом, это видно, но был сломлен однажды. И рана всё ещё кровоточит. Та женщина, Тарина, и её ребёнок были тем, что наполняло светом жизнь Риккардо. Так же, как для меня это делают матушка и Миюки.       В тот момент на меня снизошло сатори. Миюки. Моя маленькая тихая Миюки. Мой свет. Я возвращался в Японию, мчась, как на крыльях, желая сказать ей об этом. И по приезду меня ожидал сюрприз. Пока я мотался туда-сюда между Европой и Азией, у меня родился сын. Мой уважаемый дедушка Йоширо дал ему имя Кейтаро. Что значит «Благословенный». Потому что когда Миюки рожала его, лепестки священного дерева Сенбонзакуры всюду кружились по комнате, хотя сёдзё были закрыты. Неоткуда было взяться ветру и тем более лепесткам.       Я не рассказал матушке о том, каким стал столь нежно любимый ею Риккардо. Пусть лучше она сохранит в душе его неопороченный реальностью образ. О своей поездке я рассказал лишь Иеясу. - Я не знал, что его семья погибла, - печально сказал он мне. – Я слышал, что Риккардо женился, что у него родился сын. Я слышал, что он был безумно счастлив с ними, но об их смерти мне не было известно.       Узнав, что я владею Алым Пламенем, Савада очень забеспокоился и взялся обучить меня управляться с ним, не слушая моих возражений. Как оказалось, не зря. Когда маленький Кейтаро, испугавшись грозы, обратился в факел, я сумел успокоить его и объяснил, как смирять свою Ярость.       Мой уважаемый дедушка Йоширо скончался незадолго до того, как Кейтаро исполнился год. В возрасте девяноста трёх лет, он тихо ушёл из жизни. Он завещал мне Храм Плачущих Облаков и Рьюнджинджакку, свой меч. Я разрывался между Эдо и Осакой, но матушка велела мне не беспокоиться и взяла управление храмом в свои руки. Я смог сосредоточиться на деле, уделив всё своё внимание развитию и укреплению Асами-кай. Я очень благодарен Миюки за то, что воспитание сына она взвалила на себя. Я был слишком занят, и уделял Кейтаро слишком мало внимания. Однако он рос достойным человеком, и когда матушка оставила меня, слившись с ветром в ветвях Сенбонзакуры, я мог спокойно удалиться в Храм, передав Асами-кай на попечение Кейтаро. Пусть он был ещё совсем юн, но его воля и сияющее алое Пламя уже влекли за собой людей.       Так же мой сын получил от меня Ококкитсуне, в знак моей веры в него и доверия к нему. Я принял Рьюнджинджакку и место настоятеля Храма, как желал того мой уважаемый дедушка Йоширо. Надеюсь, я оправдал его надежды и не опозорил честь его меча. Моя жизнь катится к закату, и я желаю сказать тебе, мой потомок, держащий в руках мою рукопись.       В твоих жилах течёт моя кровь. Кровь благородного самурайского рода Асари и кровь гайдзина. Сильного, гордого человека, потерявшего всё. Помни, мой потомок, что жизнь безжалостна и может сломить любого. Дорожи теми, кого любишь, и теми, кто любит тебя. Цени каждую минуту, проведённую с ними, и тогда их уход, сколь бы трагическим он ни был, не сломает тебя, не разобьёт в пыль. Помня о том счастливом времени, ты найдёшь в себе силы жить дальше. Будь счастлив, мой потомок. Да хранит тебя вечноцветущая сакура.