Ночью лучше спать в палатке

От костра исходил жар, всполохи пламени освещали довольно большой круг, оставляя в беспроглядной темени всё остальное пространство. Лагерь уже давно перестал шуметь, даже Сакамото исчез за деревьями, измотанный битвой – сакэ добило его, он почти перестал улыбаться под конец. Гинтоки сидел прямо у огня, обхватив колени руками, и пристально смотрел на угли, будто видел что-то, недоступное другим. Зура вытянулся неподалёку, можно было подумать, что он задремал, но напряжённость позы выдавала с головой – словно сжатая пружина, он был готов сорваться с места в любую секунду. Такасуги сидел дальше всех, ему было лень шевелиться, и по телу разливалось тепло от выпитого, напряжение после битвы до сих пор не отпустило, всё ещё заставляя пальцы судорожно подрагивать, словно сжимая крепче цуку. Первым пошевелился Гинтоки; сморгнул, словно сова, потянулся, расправляя плечи и, вдруг хищно ухмыльнувшись, перекатился вперёд на четвереньки и оказался рядом с Зурой, перевернул его на спину, крепко вцепившись в плечи. Такасуги почувствовал, что у него самого перехватило дыхание, он знал, как чувствовал себя сейчас Зура – беспомощным, настигнутым диким зверем. У Гинтоки после битвы крышу сносило напрочь, а сакэ только добавляло масла в огонь. Невозможно было предсказать его действия, от этого становилось немного страшно, и Такасуги встряхнулся, сбрасывая негу, словно плащ. Они все уже давно были ненастоящими, опьянёнными войной и алкоголем, вечно наготове и вечно страшащиеся за свои и чужие жизни. Зура не сопротивлялся, когда Гинтоки целовал его, впиваясь зубами в губы до крови, срывал одежду и сминал кожу, оставляя красные следы – предвестники синяков. Такасуги, не решаясь подойти к Гинтоки со спины – тот мог и ударить, поглощенный инстинктами, – обошёл их и присел за Зурой, достал сигарету, намереваясь закурить. У Зуры был невменяемый взгляд: слишком пьяный, слишком грустный. Кажется, Такасуги понял, что именно спровоцировало Гинтоки: он ненавидел подобное смирение, не желал мириться с тем, что кто-то близкий был готов сдаться если не аманто, то смерти. И, видимо, в воспитательных целях, он выхватил из рук Такасуги сигарету, поджег её от огня и, затянувшись пару раз, прижал кончик к коже Зуры. Тот зашипел, отдёрнувшись. – Осторожнее, покалечишь его, – Такасуги усмехнулся – его предупреждения никогда не действовали, но зато он исполнил свой долг перед Зурой. Безумие Гинтоки было заразным, его можно было почувствовать физически, каждая клеточка в теле начинала вибрировать под давлением его силы. Гинтоки не разговаривал, порыкивал нечленораздельно и лапал Зуру так жадно и грубо, словно собирался разорвать его на кусочки, задевал только что нанесённый ожог. Такасуги самому стало больно, когда он увидел, как зубы впиваются в молочно-белое бедро, он понял, что уже достаточно возбуждён – насилие стало заводить его, приносило настолько фееричные ощущения, что в обычное время его уже не хватало. У них так давно не было секса, что у Такасуги ныло в паху, так хотелось скорее погрузиться в жар чужого тела, ощутить, как мышцы тесно сожмут его, вначале не позволяя двигаться. – Садись, – шепнул Такасуги, и приподнял Зуру за плечи. Тот послушно поднялся, завороженно наблюдая за кучерявой головой Гинтоки, поднимающейся и опускающейся между его ног. – Только там не кусай, пожалуйста, – хрипло шепнул он, прижимаясь лопатками к Такасуги. Растрепавшиеся волосы щекотали нос, и Такасуги раздражённо потянул за них, заставляя Зуру запрокинуть голову, открывая беззащитную шею. Такасуги смотрел на синюю венку, лихорадочно бьющуюся под кожей, и никак не мог решиться – казалось, стоит прикоснуться к Зуре губами, и сразу кончишь. Сдерживаясь, он закинул длинные волосы за собственное плечо. Зура стонал так, что было странно, как ещё весь лагерь не сбежался к ним, но видимо лес глушил голоса, Такасуги обнял Зуру и легонько ущипнул за соски, сжал между пальцев и потянул, отчего тот содрогнулся так сильно, что Гинтоки прервался и взглянул на них снизу, раздражённо сверкнув глазами. Он толкнул Зуру в грудь, повалив на Такасуги, приподнял за бедра и заставил шире развести ноги. Такасуги не мог видеть, но по тому, как изменились стоны, понял, что язык Гинтоки спустился ниже; стало жарко, Такасуги обливался потом, прижимаясь вставшим членом к пояснице Зуры. Он слегка пошевелился, потираясь о его спину. Страх отступил, рассосался в крови, словно его никогда и не было, оставив безумие и абсолютную пустоту, в которой они были втроём. Дым от костра лез в горло – угли начали затухать, но воздух вокруг них накалился. Такасуги сам не заметил, когда дыхание участилось, стало хриплым и тяжёлым, он всё ещё прижимался к спине Зуры, а того колотило, словно в лихорадке, он извивался под ласками Гинтоки, видимо, тоже потеряв связь с реальностью – Такасуги не видел, но чувствовал. Их объединяло нечто большее, чем секс, большее, чем дружба, длящаяся много лет, и Такасуги мог поклясться, что Гинтоки, лаская Зуру, мысленно проделывал это с ними обоими. Они зажали его с двух сторон, но Такасуги вошёл первым, усадил на себя, охнув от превысивших все ожидания ощущений, когда мышцы вокруг члена сжались так, что казалось, больше ничего нельзя поместить рядом. А потом Гинтоки толкнулся следом, прижимаясь членом к члену, втираясь в узкое отверстие так крепко, что Такасуги почувствовал натяжение кожи, его самого уже трясло с головы до ног, но он держался и держал ослабевшего Зуру – тот стонал уже не останавливаясь, почти кричал в голос, но не сопротивлялся, доверяя друзьям собственное тело. Если до этого было жарко, то теперь они оказались в самом центре пожара, тело покалывало от напряжения, и Такасуги не мог пошевелиться, зато Гинтоки справлялся за них двоих. Он вколачивался с яростью, безумием, сжимая зубы на горле Зуры до крови. Такасуги осторожно погладил Гинтоки по волосам, задыхаясь под тяжестью их тел. Член Гинтоки скользил по его собственному, и Такасуги казалось, что он уже давно кончил, а теперь начал заново и вот-вот разрядка настигнет его во второй раз. Зура был почти без сознания, безвольно елозил по груди Такасуги, но крепко сжимал ногами бёдра Гинтоки. От мысли, насколько тот сейчас растянут, как пошло выглядит его задница, в которой находились сразу два члена, Такасуги не выдержал. Он вскрикнул и, притянув к себе голову Гинтоки, укусил его, поцеловал, сдерживая вопль. Их сперма, смешавшись, толчками вытекала из растянутого отверстия. Зура лежал головой на бедре Гинтоки, а тот был не в силах отвести взгляд от белых потёков на его бёдрах. На поляне пахло спермой и безумием, и Такасуги впервые подумал, что когда они выберутся с этой войны, их дружба может закончиться навсегда.