Решающий взгляд

Он вызывает материнские чувства. - …Леша. Даже его затылок вызывает материнские чувства. - …Алексей. Он выглядит на десять. -…Авраменко. В свои шестнадцать. - Алексей Авраменко, отвлекитесь от Веселова и посмотрите на меня, - произнес громогласный учитель, и я вздрогнул. Обычно он тих. - Да? – я сел прямо и, непроизвольно приподняв брови, перевел взгляд с затылка Никиты на… «С затылка Никиты». Поэтому из всех углов кабинета раздались смешки и шепот отдельных личностей. Я бегло осмотрел класс, увидел, как кто-то переглянулся. Двое посмотрели на меня, взгляд третьего я отметил уже после, когда учитель заставил подняться с места. Никита быстро отвернулся, вызвав у меня короткую усмешку, а я с фальшивой заинтересованностью посмотрел на учителя. Учитель кивнул мне, мол, говори. - Повторите вопрос, - ответил я на его немое приглашение к ответу. - Почему соседи Онегина были огорчены? Я скривил губы и опустил глаза, показывая свою неготовность к семинару. Ожидая, пока меня посадят, я еще раз невольно бросил короткий взгляд на белобрысую макушку и худые бледные пальцы, крутящие ручку. - Что ж, ясно, - на свою обычную манеру проговорил учитель и, заложив руки за спину, продолжил рассказывать что-то, расхаживая перед тремя рядами парт. С последней донеслось «Леха лох», на что я ответил мысленным посылом в места не столь отдаленные, а на деле повернул голову и оскалился со взглядом а-ля «ну а сам-то». Никита смотрел на меня через плечо, делая это как-бы-без-палева. Не то, чтобы я зацепился за выражение его глаз (иначе тот бы мигом уткнулся в тетрадь в своем бесконечном стеснении), но, чтобы уловить этот взгляд, достаточно было смотреть чуть правее него, на цветы в горшочках. Но смотреть так, чтобы была заметна линия, по которой скользил взгляд. Линия, оканчивающаяся на мне. Это стало своего рода мастерством: состроить отсутствующий вид, будто считаю полоски на обоях, но следить боковым зрением за ярко голубыми глазами. Я заметил это… не так давно. Немногим позже, чем момент, когда я перестал смотреть куда-либо кроме его детского лица, искрящихся лазурных глаз и светлых волос; остальное зависело от угла, под которым я мог за ним наблюдать. Разумеется, вначале приходилось оглядываться вокруг. Дурная слава, конечно, оставляет след глубже, но в этом случае я ее не жаждал. А потом я увидел, как он смотрит. То есть, улучив момент, я повернулся к нему, и… Да, как раз в ту же секунду он отвел глаза, что привело меня в немой восторг и вызвало широкую улыбку и настроение на весь день. Конечно, вероятность элементарного совпадения стремилась к ста процентам. Но если учесть, что раньше такие совпадения были только очевидными, например, разговор о чем-нибудь, когда просто нельзя не смотреть друг на друга, то сейчас это было «просто так», и я не мог не отметить это как что-то для меня стоящее. Никита был стеснителен со всеми. Но особенно он смущался, разговаривая со мной… о чем? О девушках, допустим, понятно. О них я любил поговорить, да к тому же язык на эту тему подвешен, и популярностью я не был обделен. Никита скромничал, отводил глаза и краснел. При всамделишно детском голосе и той манере говора, с какой он еще больше походил на ребенка, его смущение заставляло умиленно поднять брови и улыбнуться. Несколько раз я давил в себе порывы погладить его по голове как какого-нибудь котенка. Он стеснялся, почему-то, всегда. Редко смотрел в глаза, даже разговаривая с учителем, как будто боялся, что что-то ненужное чужие прочтут в его зрачках. И вот тогда, когда первый раз мы поймали взгляды друг друга, я смог за миллисекунду прочесть в них короткую, но переполненную эмоциями искру, как будто его застали за чем-то непристойным. Я усмехнулся и решил отвернуться, не подумав о том, что, может быть, это его обидит. Дети же обижаются. Будто находясь в вечном волнении, он не мог долго смотреть прямо перед собой, всегда только вниз, на руки, в которых непременно что-то сминал или вертел. Это я тоже заметил, когда украдкой наблюдал за Никитой. А наши гляделки продолжались уже около двух месяцев, и я не знал, что с этим поделать. Разговаривать было не о чем, я толком не мог понять себя, а для ведения беседы требовалось хотя бы это. Не думаю, что и сам Никита смог бы выдавить из себя что-нибудь адекватное. Я распрощался с мыслями о «серьезном разговоре» как раз до сегодняшнего дня, то есть до литературы, на которой они вдруг вернулись. Что же, раньше это длилось секунд пятнадцать. Сейчас он смотрел на меня шесть минут, я засек. Не оторвал взгляда и когда я вопросительно посмотрел. Я достал телефон четыре раза за все это время, делал вид, что играю, а он все продолжал смотреть. А потом прозвенел звонок. Никиту позвал его сосед по парте, и тот отвернулся. Могу сказать, этот взгляд держал меня в напряжении с непривычки, а теперь отпустило. Я встал из-за парты и медленно потянулся. - Что у нас? – спросил я у одноклассника, когда мы уже вышли из кабинета. Никита шел впереди, и я хотел его догнать. - Общага, - с довольством протянул Лев. Может, мы поговорили бы сейчас. - …можно поспать, - закончил он фразу, когда я вдруг вспомнил об одной выгодной детали. Этот одноклассник, Лев, владел ключами от одного музыкального кабинета в нашей школе. Почему-то я так загорелся идеей получить этот ключ, что даже не задумался об объяснении мотивов своих действий, а потому на вопрос «нафига» ответил первопрешедшее «про…гулять общагу». Ключи мне отдали с наказом не прикасаться к инструментам, и я согласился. Передо мной встал другой вопрос. Как мне сказать Никите, чтобы он шел туда со мной. Не прямым текстом уж точно, а как иначе, я не мог представить. Мысль пришла годная, но не стопроцентная, когда я спускался по лестнице, сверля взглядом белобрысый затылок. Около кабинета обществознания я подкинул ключ от любимой всем классом каморки Льва, привлекая внимание, и спросил: - Кто со мной вместо общаги? Конечно, все сразу засоглашались. Конечно, никто бы не осмелился. Но я, окидывая взглядом всех одноклассников, конечно, зацепился на Никите… который, в свою очередь, кажется, проигнорировал заманчивое предложение и продолжил тыкать в телефон. Что же, попытаться стоило. Со звонком я попросил сказать, что я у медика, а сам рванул окольными путями к гитарному классу, не дай боже было попасться учительнице. Что мне там делать целый урок, я не знал, но зато не обществознание, учебник по которому лежал в первозданном виде. Я сел в уютное разваливающееся креслице, взял в руки Алину – так назвали одну из гитар – и стал пытаться сыграть тему дыма над водой. Через несколько неудачных попыток я отложил инструмент, и в этот же момент дверь пнули со стороны коридора – иначе она не открывалась. Я запаниковал, подумав на кого-то из учителей, но… - Привет, - сказал спокойно Никита и вошел. Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной. - Ага, - кивнул я в недоумении. – Привет. - А я в туалет отпросился. - Нассышь в пианино, тебя Лев там и похоронит. - Да ладно… Смысла ждать не было. - …не похоронит. Да и когда подвернется. Он сам пришел. - Шея-то не устала? – я встал с кресла и подошел на шаг ближе к нему. Никита покачал головой. Удивительно, что сейчас он смотрел прямо. - Не смотри на меня…так, - наконец, на последнем слове, он опустил глаза. - Как «так»? – спросил я, подойдя еще на шаг. - Как сейчас, - его голос стал тише, и кроме глаз, он опустил еще голову. - Ладно, - выдохнул я, закатив глаза. – А как надо? - Не знаю, - я почти перестал его слышать. И подошел еще на два шага, находясь уже на расстоянии вытянутой руки. Никита молчал, а я смотрел на него. Что теперь? Его реплика осталась слышной только ему. - Я не пойму, - я развел руками и подошел еще ближе. – Ты хочешь, чтобы я что? Почему я сокращал расстояние между нами, я не понимал, как не понимал и того, что, собственно, сейчас происходит или произойдет. Как будто мозг вышел покурить и за главного остались чувства. Я просто «хотел», а почему, как говорится, уже не волнует. Как-то ускользнул от меня момент, когда Никита поднял руки, когда его пальцы оказались на моих щеках. Секунду, стоя так, мы смотрели друг другу в глаза, а потом он, так же не понимая, что делает, по-детски невинно прильнул к моим губам. Я закрыл в этот миг глаза, но он слишком быстро опомнился. Никита шумно выдохнул, опаляя подбородок горячим дыханием, а руки как-то совсем обреченно сползли на мои плечи. Я незаметно помотал головой, сам себе думая, что так не надо… Но обнял его рукой за пояс, другой опираясь на холодное дерево двери за его спиной, и наклонился, облизнув губы. Я ждал его действий, а кроме прерывистого дыхания ничего не получил. - Да иди ты к черту, - тихим шепотом сказал я и уже с абсолютной серьезностью поцеловал его, стиснув пальцами футболку на спине. Никита втянул носом воздух и вжался в меня всем телом так, что я почувствовал, как сильно бьется его сердце. Он осмелел первым, сунув язык мне в рот, вместе с этим тихонько царапая ногтями кожу на шее. Мы разорвали связь на несколько секунд, чтобы отдышаться и посмотреть друг на друга. Его глаза блестели, а губы были ярко-красные и немного припухшие. - Я хочу, чтобы ты вот что, - заметно краснея, но не отводя взгляда, пробормотал он. Мне оставалось только улыбнуться и продолжить начатое. Следующий поцелуй уже не был таким диким, мы целовались медленно и долго. И в процессе всего я понял, что за эти несколько минут неумелой детской нежности и объятий я испытал больше эмоций и чувств, чем за бесконечные лобызания с одинаковыми девушками.