Зачем ты меня целовал?

- Слышишь, чудо, я же люблю тебя... Девушка распахнула свои серые глаза, словно услышав эту фразу впервые. Отложив куда-то в сторону букет нежно-лиловых тюльпанов, она выпрямилась и наивным детским взглядом уставилась на Него. - Ты? Меня? Нежные руки мягко притянули ее за талию и поднялись выше. Убрав со лба непослушную прядь ее так недавно ставших короткими золотистых волос, молодой человек коснулся носом виска. - Я готов повторять эту фразу всегда. Ты нереальная. Ты самая-самая. Ты... Я слов подобрать не могу. - Ну уж попробуй, - девушка самопроизвольно облизнула губы ( это получилось совсем нечаянно) и затаила дыхание. Улыбнувшись, парень потянулся навстречу тем самым и таким желанным губам. Словно очнувшись от обжигающего дыхания Димы, Поля судорожно вдохнула и отвернула голову. - Не могу я, Дим. Не могу. Он удивленно отстранился. - Почему, Поль? - собственный голос показался ему донельзя громким. - Боюсь тебя потерять, - девушка опустила взгляд и повела головой. - Куда же я от тебя теперь денусь, милая? Я же... Теперь навеки твой. Окончательно и бесповоротно твой. - Боюсь. А если ты вдруг уйдешь, если у нас не получится... Я же жить потом не смогу. Спокойно. Со вкусом тебя на губах, Витя... Целовать - значит любить, значит быть самым родным. Самым близким. Самым желанным. Самым-самым. Самым моим. Дима чуть отклонился, ловя ее взгляд. И почему он раньше не замечал, какие у нее бездонные серые-серые глаза? - Посмотри на меня, милая. Посмотри. Чуть слышно вздохнув, как перед полетом, он твердо и уверенно проговорил: - Доверься мне, Поль. Я слишком сильно люблю, чтобы отпустить тебя. Девушка, не выдержав карего взгляда, отвела глаза в сторону. Мучительных полминуты длилось ужасное, гробовое молчание. Наконец Поля вновь распахнула свой взгляд. Уже по-другому. А Дима ее понял. Понял и выдохнул. Бывшие чужими такие долгие полминуты назад губы двоих стали родными. Она ему поверила. *** - И что же теперь мне делать? - в отчаянии заломила руки девушка, откинувшись на спинку дивана, - Вот что? Уже около десяти минут она безуспешно пыталась вывести со светло-бежевого платья огромное красное пятно. Пятно ли? И кого она обманывает? Зачем? Вот зачем она ему поверила? Знала же, что не бывает вечной и безоблачной любви... Безоблачная любовь, юная леди в прекрасном алом платье, с безупречной прической, с ухоженной, бледно-розовой бархатной кожей и непорочным сердцем... Многие, если не все, слышали о ней из любовных романов, романтических фильмов, в конце концов видели её в собственных снах. Но никто, еще никто и ни разу не видел ее. Никому еще не удавалось закутаться в ее шаль, почувствовать сладкую истому встречи, уловить трепет непорочной души и раствориться в неге безграничного счастья. Эта дама только делает вид, что появляется в момент робкого признания и первого поцелуя, а все уже сходят с ума. От одной только её тени. Дама уходит, за ней уходит тень. А люди сходят с ума от горя и разбитых сердец. И только самые сильные дожидаются ее возвращения. А возвращается она другой. Изможденной, обветренной, исстрадавшейся, усталой, но сильной. Крепкой. Возвращается Настоящим Чувством. И только самые искренние счастливы вместе с ней. ... И мало ей было измены бывшего супруга? Неужели не все слезы она выплакала ночами в подушку? Неужели смогла поддаться на искушение?! Господи, за что ей это? Зачем променяла здоровый сон, мягкую постель, сладкую истому ожидания на... На то... На то, что должно было случиться?... Ведь знала же, знала, чувствовала, что не надо разменивать законный выходной и плестись в это чертово Останкино. Хотела скорее увидеть Его? Увидела?!... Да нет, ничего особенного. Он просто целовал. Целовал другую... Поля на цыпочках подошла к двери и приоткрыла ее, пытаясь заглянуть внутрь и попасть к нему. Пытаясь. Он стоял посреди гримерной, и его целовала совершенно другая. Другая девушка. А он... Он что, отвечал ей?.. Он прижимал ее за талию?!... Вдруг резко стало трудно дышать. Глаза застлала противная пелена соленой воды - и откуда ее столько, побрал бы ее?... Куда-то сразу пропало самообладание и способность ровно стоять на ногах. Три секунды, которые смогла выдержать Поля, продлились вечность. Кажется, тень пропала. Ушла. Что, насовсем?!... Девушка, окончательно потеряв возможность держать себя в руках, круто развернулась и, как в замедленном кино, полетела к той злополучной двери, которая так не хотела открываться, по пути случайно (точно совершенно случайно) задев стоявший на журнальном столике бокал красного вина и опрокинув его прямо на себя. Но кто бы на это сейчас обратил внимание? Опустевший так неправильно бокал долетел, наконец, до пола и разбился вдребезги. Но Её уже не было. Там. *** Очнувшись от звона разбитого стекла, он повернулся, увидел осколки и красные капли на полу и как-то резко всё понял. Бросив на рыжую полный ненависти и презрения взгляд (на рыжую ли?), промолвил: - Я люблю ее, ясно? - и рванул вон. За той, которой... Изменил?... Десять минут он тщетно барабанил в дверь, силясь чуть ли не выломать ее. - Поль, открой, прошу, открой. Я должен тебе всё объяснить. А в ответ тишина. - Поля, открой! Опять нет ответа. - Пелагея! Девушка по ту сторону двери, до этого беззвучно трясшаяся, вжавшись в диван, пораженно села. Никогда, ни разу в жизни он её так не называл. Её собственное полное имя, услышанное от Него, пронзило стрелой место где-то рядом с легкими, заставив пробежать тысячи мурашек, подойти к злополучной двери и повернуть ключ в замке. Дима медленно отворил дверь и несмело вошел внутрь. Девушка нервно сжала пальцы в кулак и сделала три шага назад. - Ты должна выслушать меня сейчас, Поля, - вытянув руку вперед, начал Билан, но девушка вдруг отшатнулась, заставляя его замолчать. Парень со страхом уставился на нее.

...Есть сигарета? Вот. Буду ли кофе? Да. И эта ночь пройдет… Тюльпаны… Как много слов и слез. Кто ты такой? Прости. Зачем ты мне принес Тюльпаны? Бледные бутоны К ногам Мадонны, Непереносимо тебя люблю. О, как нестерпимо и как бездонно Падаю и вновь в небесах парю… И наши слова тяжелы Как камни, И не сумели друг другу помочь, Рассыпалась ночь на тюльпаны, Тюльпаны… Не удержали ту летнюю ночь. Блондинки и рыжие, феи и стервы, Лилии, розы, кактусы, мак... Нежность, страдания, звенящие нервы, Многих еще, многих сведешь с ума. Все пройдет и станет далеким и странным, Но молю тебя будто сквозь туман: Не дари, пожалуйста, им Тюльпаны, Не дари ни один тюльпан.*

- Мне, правда, не нужно сейчас никаких объяснений, - Дима открыл было рот, чтобы возразить, но она не слушала его. - Я больше чем уверена, что всё это - чистой воды случайность. Это наверняка была твоя старая знакомая, а может, и бывшая, которая пришла поплакаться тебе в жилетку, а потом вдруг совсем нечаянно поцеловала. А ты просто не успел сориентироваться. Нет, ты не смог сориентироваться. Билан в диком изумлении внимал той простой и адски страшной правде, которую сам собирался поведать Поле и которую она сама так просто и верно поняла. - Я не буду спрашивать, кто она и как она здесь оказалась. Не стану допытываться о том, как же это... Произошло... Между ними вдруг словно проскочила молния, ударная волна откатила прямо в сердце. - Просто скажи, зачем ты меня целовал? "Зачем... Целовал..." Слова эхом откатились куда-то назад и вновь накрыли волной. Он вдруг и нечаянно понял, как же теперь больно Ей. "Целовать - значит любить, значит быть самым родным. Самым близким. Самым желанным. Самым моим". " Я же жить потом не смогу. Спокойно. Со вкусом тебя на губах". Это значит, что он разбил, разбил все то, к чему так долго и упорно шел уже третий год. Просто разбил, не сумев вовремя овладеть собой. Полины глаза, ставшие какими-то серыми-серыми, измученно и отстраненно, со страшной любовью смотрели прямо в глаза Диме. В этих бездонных, чёрт возьми, глазах, на бледной-бледной коже, с как-то странно потрескавшихся алых губ читалось только одно. "Зачем целовал?" Девушка, неотрывно смотревшая вперед, вдруг снова отшатнулась и перешла на крик: - Скажи мне, Витя? Зачем целовал меня? Зачем? Зачем я поверила тебе, скажи? За что? Как заведенная, она повторяла эти страшные слова, с каждым разом все увереннее сжимающие его сердце. Истерика той, которой он, твою мать, изменил, сковывала его по рукам и ногам. - Зачем, дура, поверила тебе? Зачем ты мне принес тогда тюльпаны? Зачем это все со мной происходит?! Необъятный ужас охватил и без того полусвихнувшегося Билана. Высохшие губы не могли издать ни единого звука, паралич ужаса почти одержал победу над телом. Но страх потерять свою единственную, да, единственную любовь оказался на йоту сильнее. Он резко притянул девушку к себе и крепко обнял. Поля шумно выдохнула. - Может, потому, что я невыносимо люблю тебя?... - шепот заставил его не двигаться. Из серых-серых глаз покатились слезы. Полино дыхание стало ровным, непрерывистым, тихим. Признание, так долго вертевшееся на языке девушки почти три года, признание, упорно не желавшее проявиться в последние три дня, сейчас само собой вдруг сорвалось с губ. Душе стало легче. Поля ни о чём теперь не жалела. Дима стоял, прижимая к груди самую невероятную девочку на свете, и медленно понимал, какой же он идиот. К чему бы сейчас всё то, чем он хотел объясниться перед ней и что она сама так просто и легко поняла? К чему эти оправдания, никому на самом деле не нужные, которые никому и никогда в жизни еще не помогали? Он сейчас должен попытаться снова открыть дверь, которую сам же так неосторожно захлопнул. - Пелагея, - по телу снова дрожь, девушка как завороженная поднимает глаза, Свои серые-серые глаза, и чуть отстраняется. - Я все понял, - и опять руки сводит судорогой. - Поль, я должен еще раз попробовать. Прошу, и ты. Попытайся. Девушка сделала шаг назад, отводя взгляд куда-то в сторону и чуть приоткрыв рот. - Понимаю. Во мне слишком много "Я". Идиот, бабник и ловелас я, Поль. Был. Пока не встретил тебя. Знаю, звучит мерзко, банально и, может быть, скучно. Но я прошу тебя дать второй шанс. Дать тебе, себе. Нам. Поля нервно сглотнула и начала дышать ртом. - Если ты уйдешь, я жить не смогу. Спокойно. Да я просто умру, Поля. Умру. Со вкусом тебя на губах. Тишина. Мерзкая, тяжелая тишина. - Прости меня. Прошу, прости. В последний раз, - голос, до этого тихий, но ровный, вдруг дрогнул. Поля наконец посмотрела на него. Своим изможденным, усталым, еще полусумасшедшим серым взглядом. - Люблю тебя. Невыносимо, Поля. Парень медленно отпустил плечи девушки, словно силясь выдавить из себя что-то еще. Медленно шагнул назад, медленно развернулся и вышел из гримерки, прикрыв за собой дверь. Так и оставшись стоять посреди комнаты, Она судорожно обвела глазами гримерку, ничего не видя и не замечая. Когда Дима в сотый раз принес ей букет нежно-лиловых тюльпанов и признался ей в любви, она помнит, она поверила ему. Но не сразу. Для этого ей потребовалось полминуты. Долгих, тяжелых полминуты. В тех словах с трудом почему-то улавливалось то ощущение, которое пронзило Полю сейчас, пять минут назад. Из нового, опустошенного Виктора (нет, это был не Дима Билан), из его срывающегося, согрешившего голоса стрелой в цель била дрожь неподдельности, раскаяния (а оно ей надо?), измождённости и, о господи, вымученной Настоящей Любви. Неужели она только что чуть не сошла с ума? От нее, треклятой Любви? О нет, она даже не думала об этом. Ее вдруг получившая из ниоткуда силы трепещущая душа послала по известному адресу жалкие тщеславные слова разума, тщетно пытавшегося воззвать к уже забытой минутной боли. Она не имеет права его потерять. *** Ожидание становилось невыносимым. Казалось, что время не идет, а плетется на свинцовых ногах.** Дима вполуха слушал дуэт своих подопечных, задумчиво кивая на каждый их вопрос. Прошло уже больше полутора часов. Где она? Что с ней? Зачем он впустил эту ненормальную к себе в гримерку? Ведь знал же, что хорошим это не кончится. Никогда ее не терпел, а теперь... Теперь, после того, что он совершил, ему жить не хотелось. Он Ее обманул что ли, получается? Он пообещал, он дал слово. Он ее поцеловал. "Зачем?" Да затем, что любит. До дрожи. До паралича. До слез. До боли. Неужели Она уйдет, и всё рухнет? "Целовать - значит быть самым родным. Самым моим..." Вдруг он нашел то слово, которое так долго искал все эти три дня. Но если им суждено расстаться... Да нет же, он этого не допустит!... Он не имеет права ее потерять. Сорвавшись с места и проигнорировав удивленные возгласы девушек на сцене, Дима понесся по сто тысяч раз знакомому коридору и вдруг поймал в руки маленькое чудо. Девушка уперлась кулачками в широкую грудь и начала что есть мочи стучать по ней. Молодой человек шумно выдохнул, зарывшись одной рукой в золотистые волосы, а другой обхватив за талию и прижав к себе этого маленького цыпленка, приподнял его и шагнул в приоткрытую дверь своей гримерной. Барабанная дробь становилась все реже и тише. Девушка, оказавшись в таких родных - родных, да? - руках, совершенно успокоилась. Спустя вечность эти двое встретились взглядами. Взглядами, полными страдания, усталости, изнеможения. И Любви. - Поля, Поля, Полечка, - Дима убрал с лица мешавшую прядь волос, - прости. Тысячу раз прости. Девушка улыбнулась и провела ладонью по его щеке. - Все прошло, Витя. Все в прошлом. Я не могу тебя потерять. Усталые глаза заблестели счастьем. - Ты знаешь, я всё понял. Я нашёл слово. Поля удивленно подняла брови. Парень рассмеялся и притянул её к себе, достав из ниоткуда букет нежно-лиловых тюльпанов. - Я готов повторять это вечно. Всю жизнь. Ты самая родная, ты самая-самая. Пелагея, ты моя. Мурашки от полного имени, она снова распахивает бездонно серые глаза и откладывает куда-то назад букет любимых тюльпанов. - Твоя? - Моя, Поль. Секунда - и она сама тянется к самому родному, ловя вкус Настоящего Чувства. Родные губы двоих вновь находят друг друга. Уже навсегда. Окончательно и бесповоротно. Они друг другу поверили. - Слышишь, чудо, я люблю тебя! - Невыносимо люблю...