Настоящее
Все высокие побуждения, идеи, замыслы и чувства человека не стоят и ломаного гроша, если они не укрепляют его для лучшего выполнения долга в будничной жизни.
Из его комнаты до кабинета отца было ровно сто четырнадцать шагов, двадцать скрипящих ступеней, ведущих наверх, и почти полторы минуты потраченного впустую времени на нервозность. – Ты мог вызвать меня с помощью слуг, а не звоном своего электрического колокольчика, – с нарастающим раздражением отметил Крис, игнорируя широкий жест отца в сторону кресла. – Присаживайся, пожалуйста. – Отец откинулся на спину, скрестил пальцы, устраивая локти на подлокотниках. – Ни за что. – Наотрез отказался Крис, наблюдая, как неодобрительно темнеет взгляд отца. – Если я сяду, то разговор действительно затянется, а в восемь меня будет ждать машина. Мы едем в клуб. – Ты не поедешь. – Спокойно парировал тот, налил себе виски в бокал. – Как это? – растерянно поинтересовался Крис. – Пришло время поговорить. – Поговорить? Ты что это?.. Крис растерялся окончательно. Нельзя сказать, что в их семье были холодные взаимоотношения, скорее, наоборот. Хэмсворты, следуя семейным традициям, собирались раз в месяц за общим столом, иногда ездили в оперу или на вечера в закрытые клубы... однако дальше натянутых улыбок, вежливых просьб и благодарных кивков дело не шло. Отец, давно разлюбивший мать, был чересчур поглощён собственной успешной компанией, мать – светскими разговорами, вечеринками и подругами, Люк открыл для себя фотографию и потому часто мотался по миру в поисках вдохновения, а Лиам был занят на учёбе. Пожалуй, типичное поведение взаимовежливости и занятости, ставшее укладом их семьи, обошло только Криса, который в возрасте семнадцати лет по собственному желанию, или, вернее, вопреки строжайшим запретам отца, попал на фронт. Эта сторона жизни – простая, открытая и неожиданно улыбчивая и тёплая – потрясла Криса до глубины души. Здесь все солдаты были равны, – ни социальное положение, ни дворянская благородная кровь не делали улыбок шире, чем они были, а разговоров – скованнее и напыщеннее. Именно здесь Крис впервые познал радость материнских нежных объятий, когда его выхаживала пожилая сердобольная медсестра, женщина, крепкая на язык, но любящая своих "детей" и проливавшая над каждым слёзы, трепет первой настоящей любви – сероглазую Энни Хьюманн, тяжело болевшую туберкулёзом, удовольствие болтовни ни о чём после разведки и вкус простой, но сытной картофельной похлёбки взамен крабов и прочих деликатесов, которых обычно подавали за обедом. В армии была настоящая жизнь, и Крис зачастую тосковал по умершим или пропавшим без вести товарищам. Такая же жизнь была до того момента, как Хэмсворты, выходцы простых рабочих, бедные, но счастливые и любящие друг друга, неожиданно не разбогатели. Мать, обозлившись на вечно занятого отца, завела себе молодого любовника, Люк, послав всех к чёрту, уехал из страны, а Крис, пока не попал на войну, начал крепко выпивать, забирая из погреба отца лучший коньяк. Одумался он только, когда Лиам, обожавший старшего брата, не начал повторять за ним. Крис образумился; когда в семнадцатом бросили по городу повторный призыв, он первым отправился на осмотр, солгав о возрасте и умолчав о своём положении. И его, закрывая на явную ложь глаза, приняли, рукой махнули на новобранца со стыдливым бегающим взглядом. Зачислили под командование капитана Хиддлстона. Это стало ударом ниже пояса. Крис долго в оцепенении рассматривал пронзительные голубые глаза, опушённые прямыми чёрными ресницами, тонкие, яркие, чётко очерчённые губы, сначала плотно сжатые, а теперь скривившиеся в змеиной усмешке. Он и Хиддлстон были знакомы с самого детства, и между ними, несмотря на полное различие интересов и вполне значительную для детей разницу в возрасте, всегда шло негласное соперничество за лидерство, общие сладости и симпатичную пугливую девчонку с раскосыми карими глазами, жившую по соседству. За года три-четыре до Первой мировой войны Хиддлстоны внезапно переехали, не оставив своего нового адреса, тем самым обрывая все связи и взаимоотношения – натянутые между Крисом и Томом, и весьма тесные, дружеские у Крейга и Джеймса. Крис знал о Томе не так что бы очень много. Этот тощий кучерявый мальчишка, сын благородных обедневших кровей, редко улыбался, но уж если радовался, то настолько открыто и солнечно, что раздражение Криса внезапно исчезало без следа. Кажется, Хиддлстон мечтал иметь свой бизнес. Ещё мастерски играл в шахматы и любил вести долгие, скучные и заумные разговоры со взрослыми о политике и экономике. Том обожал фруктовые пироги миссис Хэмсворт и до одури боялся крови и белых мышей, которые жили в картонной коробке у Криса под кроватью. Хэмсворт этим всецело пользовался, наслаждаясь тягучим, животным страхом в расширенных зрачках, специально резал руки, позволял мышам бегать по своим ладоням, ловя их за длинные, голые, розовые хвосты. Том зажимался в углу, почти пластался по стене, дышал тяжело и надсадно; но упрямого взгляда, засранец, не отводил, голову держал прямо. И вот теперь, долгое время спустя, они снова стояли друг напротив друга. Крис нетерпеливо всматривался в знакомое некогда лицо, вспоминал полузабытые черты. За семь с половиной лет – чёрт возьми, ровно семь с половиной! – Хиддлстон возмужал: твёрже стал взгляд, тоньше – губы, квадратнее – подбородок. Том вытянулся, ростом почти догнал Криса, однако, несмотря на мускулы, плавно перекатывающиеся под тонкой тканью парадного мундира, остался худым, почти тощим, и жилистым. "Жердь", – вспомнил Крис детское обидное прозвище и громко хмыкнул в ладонь. – Хэм... Мистер Хэмсворт? – Тому всё-таки удалось сдержаться – интонации получились плавными, округлыми, не срывающимися на подступающий гнев или раздражение. Этот поганец всегда умел держать мину при плохой игре. Это всегда выводило взрывного, импульсивного Криса из себя – подобно остальным детям, он через боль и унижение выискивал чужую слабину, чтобы в следующий раз ранить обидными насмешками наверняка. – Простите, капитан. – Глаза Криса откровенно смеялись. Он вбил кулаки в карманы тесных, военных, форменных штанов, шире расставил ноги. Хиддлстон медленно, словно провоцируя, провёл языком по красным обветренным губам. – Задержитесь, будьте добры, – приказал он сухо, поправляя фуражку. – Остальные могут быть свободны до сбора. Разведчики по возвращению обязаны доложить капитану Эвансу, если я буду занят. Едва Крис вошёл в шатёр вслед за Томом, продвинулся к столу, как его скулу обожгло резкой саднящей болью. В поле зрения мелькнул сжатый кулак и горящие потемневшие голубые глаза Хиддлстона. Криса, перехватив за лацкан форменного пиджака, с силой отшвырнули на стул. По инерции несколько шагов пролетев назад, Хэмсворт ощутил, как стул бьёт под колени, и рухнул на него, машинально и грузно, словно мешок с картошкой. – Хэмсворт. – Хиддлстон раздражённо мерял шагами шатёр. – Даже спрашивать не буду, как ты... Вы здесь оказались. Шесть отрывистых шагов вперёд, носок к носку, резкий разворот на каблуках, шесть шагов обратно, носок к носку... Несмотря на общую нервозность, у него были очень плавные, округлые движения. – Грудью встал на защиту Отечества, – припомнил Крис излюбленное выражение отца. – Не мельтеши и сядь. А то в глазах рябит. – Не моя вина, Хэмсворт, терпите, – Хиддлстон хлопнул себя по карманам, вытащил именной портсигар, прикурил от оплывающей свечи. Сизый дым, завиваясь в крупные полупрозрачные кольца, поплыл к куполу. – Что Вы вообще тут забыли? Вы ещё не подлежите призывному возрасту. – Мы с тобой на "Вы"? – искренне изумился Крис – интонации Тома не оставляли в этом никаких сомнений. – С каких это пор? – Что за отвратительная манера отвечать вопросом на вопрос? – Хиддлстон махнул рукой, в которой была зажата сигарета. Ссыпался пепел под подошвы начищенных сапог. – Не у всех в жилах голубая кровь течёт, – съязвил Крис. Скула ощутимо начала дёргать и, судя по всему, припухать. Крис досадливо поморщился – первым же днём он умудрился обзавестись унизительным кровоподтёком, да ещё и от руки командующего. – Какого чёрта ты забыл в армии, хлюпик? Разве не ты собирался открывать своё дело? Ты вздрагивал даже от разбитой коленки, избегал наших игр в "войнушку", вечно прятался за книгами, а сейчас назначен капитаном. – Хэмсворт, мне совершенно не хочется иметь с Вами никаких дел. – Хиддлстон резко выдохнул – сигаретный дым на мгновение полупрозрачной кисеёй скрыл его губы. – Тем не менее, распределили Вас именно ко мне. – Это бред, и я сплю, – Крис покачал головой, устало утёр вспотевший под фуражкой лоб ладонью. – Не о чем мне с тобой разговаривать. – Мне тоже не о чем, – неожиданно мирно согласился Хиддлстон, туша окурок о край стола. – Однако неприятность, деревенский сынок: ненавистная дворянская собачка стоит во главе, да не компании, а новобранцев, как военачальник. Неприятно, не так ли? Крис с презрением сплюнул ему под ноги. Служба, начинающаяся великолепно, понемногу теряла свою суровую армейскую романтику.***
Крис невольно передёрнул плечами и взглянул на отца, когда его тёплая ладонь коснулась крисовой руки. – Ты совсем меня не слушаешь, – вынес отец справедливый упрёк. – Я задумался, – ровно объяснил Крис, с нажимом провел костяшками пальцев по вискам, которые начало ломить от подступающей боли. – Что тебе нужно от меня? – Твой ответ, – отец снял с носа пенсне, задумчиво рассматривая вычурную золотую оправу. – Чем ты хочешь заниматься по жизни, Крис? Вопрос, которого Крис подсознательно ожидал последние три года, сегодня застал врасплох. – Я... право... не особо над этим думал, – промямлил он нехотя. – Ты вернулся с войны пять лет назад. – Отец начал постукивать связкой ключей по столу. – С тех пор ты ничего не делаешь – ежедневно ходишь по клубам, выпиваешь, водишь своих... хм, девушек, по гостиницам, и снова на вечеринки... Я понимаю вас, потерянное поколение, однако, Крис, так больше продолжаться не может. Война – нелёгкое испытание для юного поколения, и поэтому я дал тебе времени опривыкнуть и вернуться в прежнюю колею. Я не молодею, Крис, мне нужен наследник, кто смог бы твёрдо управлять всеми делами. Люк уехал, а Лиам получает другую специальность. – И ты хочешь сказать, отец, что следующим главой компании стану я? – медленно и недоверчиво переспросил Крис. – Почти так. – Уклончиво произнёс он, пальцем обводя золочёные края бокала. – Я повторю свои давние слова, отец: я не собираюсь поступать в университет. – Крис пожал плечами. – Это невероятно скучно. Ты же сам знаешь: заставлять меня делать против моей воли бесполезно. – Знаю, – улыбка отца не внушала доверия. Крис поёжился. – Я думал о военной службе, но... – он сложил пальцы "лодочкой". – Это не совсем для меня. – Ты будешь управлять компанией. Мы с матерью придумали для тебя альтернативу: тебя обучает сын моего близкого покойного друга. – Обучает как? – Элементарно. – Отец задумчиво глядел в окно. По стеклу тонкими стежками проявлялись капли начинающегося дождя, небо было низким и тёмным, плотным. – Всему, что понадобится на жизненном тернистом пути: наукам, этикету, элементарным познаниям в музыке, живописи и архитектуре. Человек должен быть образован, чтобы вести интересную беседу. А моё дело строится на многочисленных связях, Крис. – И что ты мне предлагаешь? – младший Хэмсворт поморщился. – Лекции три раза в неделю? – Нет, но рад, что ты об этом заговорил. – Отец взял со стола тонкую стопку скреплённых листов. – Это билеты на поезда, документы, карты. Составлен индивидуальный маршрут. Чтобы лучше узнать какую-нибудь культуру, лучше изучать её там, где она зародилась. – На поезда... – протянул Крис. – Значит, ты уже всё успел спланировать? – У меня было достаточно времени, как-никак. – А что будет, если я откажусь? – мелькнула сумасшедшая мысль. – Тогда я лишу тебя доброго имени, семьи и наследства, – спокойно объявил Крейг, протягивая бумаги сыну. – Как Люка. Радостные вести, нечего сказать. Крис почувствовал себя куницей в западне. – Этот человек, кто со мной отправится... я его хоть знаю? – Крис устало вздохнул, спрятал лицо в ладонях. – И потом, отец: как же Эльза? – Не волнуйся об Эльзе. – Тот хмыкнул. – Не волнуйся ни о чём. Звякнул электрический звонок, и оба подняли головы. – А вот и он. – Подтвердил очевидное отец, сказал негромко: – Войдите. Крис обернулся и почувствовал, как цепенеет под недоверчивым взглядом расширившихся голубых глаз. На пороге, плечом облокотившись о косяк двери, стоял Хиддлстон, скрестивший на груди руки. Спокойную, на первый взгляд, позу компенсировало выражение непомерного изумления на ненавистном породистом лице.