"Happy End-ы" или "Картина с уткой"

Сейчас самый разгар лета, поэтому солнечное тепло подпекало бока лениво гуляющим людям. Они медленно вышагивали вдоль освящённой аллеи. Длинная и извилистая, она была похожа на путь какого-нибудь чемпиона–горнолыжника, скатившегося с вершины. Ровные полуовалы в разные стороны. Так называемый "художественный квартал". Высокие, кронистые деревья, хвастающиеся своей листвой, соревновались между собой: кто скроет больше людей в своей тени. В выходные дни здесь постоянно гуляли матери с детьми, приобщая их к искусству, старые пары, вспоминающие былые времена и сетуя на жару, подростки и просто бездельно бродячие прохожие. Аллея находилась на территории большого парка в самом сердце города, от этого приобретала некоторую изюминку и частых гостей. Вдоль бордюра, на специальной подставке стояли картины. Маленькие, большие, просто гигантские или даже серии картин, изображающие пейзажи, портреты, натюрморты и гравюры в немыслимых жанрах и стилях. На расстоянии от пяти до десяти метров со своими небольшими мольбертами сидели художники. Они рисовали всех желающих или же просто свои собственные картины. На изворачивающихся в поклоне фонарях маленькие динамики издавали тихую классическую музыку, которую всегда можно было выключить с помощью маленького выключателя внизу. Здесь было настолько чудесно, что хулиганы не смели трогать этот уголок и посещали его исключительно для того, чтобы посмотреть картины, или же просто проходили мимо. - Ах, как чудесно, – огляделся вокруг высокий, плотного телосложения мужчина с "творческим беспорядком" на тёмной голове и небольшой папкой в руках. Частый гость этой аллеи, он сидел здесь часами и что-то записывал на своих листах, периодически оглядываясь вокруг и улыбаясь припекающему солнышку. Он медленно шёл по аллее, разглядывая картины и иногда здороваясь со знакомыми. За то время, что он находился здесь, он уже стал негласным "завсегдатаем", и, естественно, знал многих. Мужчина почти полностью прошёл всю аллею, пока не остановился возле одного из художников. Стройный, с золотистыми волосами, он задумчиво вырисовывал на холсте закатный пейзаж на реке, делая акцент на утку с утятами в рыжем свете заходящего солнца. Наверно, он сам не замечал, но пока рисовал, он строил симпатичные гримасы, то высовывая язык, то щурясь, то прикусывая губы, прижимая их зубами, вызывая на левой щеке единственную, но невероятно красивую ямочку. Заметив тень на уголке холста, парень обернулся и увидел мужчину, который внимательно всматривался в картину. - Добрый день, – улыбчиво поздоровался, оголяя ровные, белоснежные зубы. Он удобней сел на своей табуреточке и выжидательно посмотрел на мужчину, ожидая ответного приветствия. - Здравствуйте, - кивнул мужчина и, подняв руку, указал на картину, - очень красиво. Я так понимаю, вы пытались выразить красоту материнства и опеки над кем-то? Вы здорово подобрали ассоциативные факторы в виде падающих бликов, привлекающих внимание. Гармония цветов заставляет всматриваться в детали. Впечатляет, – лепетал он, а глаза художника начали гореть от восторга. - О! Действительно! Именно это я и хотел показать! – радостно подтвердил парень и отодвинул картину в сторону, поворачиваясь к собеседнику всем корпусом. - Вы разбираетесь в картинах? - Скорее, я разбираюсь в описании, - улыбнулся мужчина, осматриваясь. Художник прищурился и, покрутив головой, встал на ноги и рукой прикоснулся к подбородку мужчины, поворачивая его голову в разные стороны. - Вы выглядите очень мужественно, никогда не видел, чтобы красота и сила так гармонировали в человеке. Позволите вас нарисовать? – попросил парень и, опустив подбородок удивлённо поднимающего брови мужчины, достал из своей большой сумки новый, чистый холст и ещё один раскладывающийся стул. Мужчина сел напротив художника, искренне улыбаясь. - Вам не тяжело носить с собой столько всего? – спросил он и показал на большую сумку, в которой было ещё много всяких предметов, часть из которых мужчина видел очень редко, даже здесь, в "художественном квартале". Художник перелил из двухлитровой бутылки в банку воды и, улыбаясь, устраивался поудобнее. - Тяжело, но зато у меня накаченные руки, - засмеялся он и поднял руку, сжав бицепс в позе, которую так любят показывать "настоящие мужчины". Мускулы у него действительно были рельефные, и это было видно, поскольку одет он был в серую безрукавку, а снизу в голубые джинсы с дырками и сланцы. Он широко улыбался, на щеке красовалась ямочка, а в глазах бегали чёртики. – И давай на "ты". Меня, кстати, зовут Чонсу, но друзья зовут меня Тукки, ты тоже можешь меня так называть. - Ким Ёнун, но я более известен как Канин, – улыбнулся мужчина, поправляя ворот нежно-синей шёлковой рубашки в небольшую ромашку и коричневые брюки с такого же цвета туфлями. Художник удивлённо посмотрел на Канина, и рука с карандашом замерла у холста. - Тот самый Канин? Писатель–романист? Мне очень нравится, как вы пишите. Может, вы потом распишитесь на вашем портрете и разрешите мне оставить его себе? – воодушевлённо сказал Тукки, теребя в руках карандаш. Ёнун смущённо опустил взгляд и мило улыбнулся художнику. - Конечно можно. - А над чем вы сейчас работаете? – Взгляд художника из задорного превратился во влюблённо-фанатский. Он выводил каждую линию на своём холсте, иногда поглядывая на смущённого, но мужественного писателя. - Это хороший вопрос, – серьёзно начал свой рассказ Ёнун. – Сюжет происходит в одном небольшом городке. Известный в некоторых кругах писатель большую часть свободного времени проводит в одном парке, наблюдая за другим мужчиной, вдохновлённый его образом свободного художника. Чем чаще он посещает этот парк и чем больше углубляется в свой роман, он понимает, что персонажи чрезвычайно похожи на его самого и на этого, собственно, художника. Но, что самое интересное, он замечает, что его персонаж постепенно влюбляется в этого художника. Пометавшись некоторое время в своих сомнениях и предрассудках, он решается на признание. Невероятно выразительный взгляд Чонсу становится задумчивым. Ухмыльнувшись, он с интересом следит за сюжетом, а под конец его щёки наполняются румянцем. Он не решается открыто посмотреть на Канина, а лишь кидает короткие взгляды, в то время как сам писатель неотрывно всматривается в плохо скрывающее эмоции лицо художника. Канин долго молчит, просто наблюдая за смущённым Чонсу, который уже минуту водит кисточку в банке для воды, а затем грустно опускает взгляд на свои ноги и тяжело выдыхает. Подняв взгляд, он, широко улыбаясь, продолжает: - Ну, вот и всё, что я пока-что написал. – Тукки всматривается в немного грустную улыбку и, заметив торчащую нитку из рубашки, вырывает её, улыбаясь в ответ. - А чем планируете закончить эту историю? Канин, спокойно воспринявший прикосновение художника, поправляет воротник. - Если честно, даже не знаю. Людей цепляет незавершённость, отчаяние или грусть. Такие работы обычно хорошо продаются и читаются со слезами на глазах, а позже жарко обсуждаются с подругами о том, как же всё могло измениться, будь автор немного добрее или как-либо иначе. Так что, наверное, признавшись в своих чувствах, писатель получит отказ, он будет страдать некоторое время, но будет жить дальше. Или же они просто проигнорируют это и разойдутся по разным сторонам, никогда больше не видясь, – серьёзно рассуждал вслух Канин, но был остановлен мягкой рукой смущённого художника. Который сразу убрал руку от губ писателя и вернулся к написанию портрета. - Не шевелись, - хихикнув сказал Тукки и, стараясь скрыть улыбку, внимательно следил за движениями своей кисточки. – Можно сказать, что я об этом думаю? - Буду признателен, - рассеянно хмыкнул он, полностью потеряв стеснение. - Я не люблю плохие концы книг. Предпочитаю happy end'ы. А что, если художник способен принять чувства писателя? Может, тогда не нужно расходиться в разные стороны, никогда больше не видясь? - Да, так было бы значительно легче, – сказал Канин, и они, переглянувшись, звонко рассмеялись. Картина с мамой-уткой и утятами так и стояла на подставке, ещё не законченная, но уже цепляющая взгляды проходящих мимо людей. А вы любите Happy End'ы?