Письмо памяти

"Прикрываю свои глаза Закрываю уши Скажи мне, что эти слова ложь Это не может быть правдой Что я теряю тебя..." RyanDan – Tears Of An Angel

Сигарета в руке дрожит, и пепел седым снегом осыпается на пол. Дурная маггловская привычка, но сейчас она кстати — горечь табака перебивает ту, что всё ещё стынет на губах и тлеет, словно фильтр сигареты, в моей душе. Я думаю о тебе, Малфой… Налью в бокал огневиски. Плесну больше, чем на два пальца, до самых краёв, чтобы потом залпом выпить, с радостью чувствуя, как хмель туманит голову и жаром растекается по венам. Теперь, пожалуй, можно. Беру из ящика письмо, написанное тобой. Люциус передал мне его, как ты того и хотел, но только спустя год у меня хватило смелости взять его снова в руки, и на этот раз отважиться прочесть. Блядь… почему всё расплывается перед глазами? Соберись, Поттер. Ты же, мать твою, гриффиндорец… Непослушными руками, сунув сигарету в рот, срываю печать и открываю конверт. Вытаскиваю из него несколько сложенных листов пергамента и фото. Обычная маггловская фотография. Снято в Париже два года назад. Мы были в гостях у твоих родителей, но сбежали сразу после официального ужина — тебе захотелось погулять по ночным улочкам, подальше от светского и лицемерного общества аристократов, собравшихся на какой-то там ежегодный бал. Стоял тёплый майский вечер, из множества кафе и ресторанов лилась музыка, а свет из окон расцвечивал выложенную булыжником дорогу цветными пятнами. Воздух пах сдобой, ванилью и шоколадом. Мы сидели на одной из многочисленных лавочек и ели мороженое, которое ты так любил. Я в шутку вымазал тебе кончик носа, и ты грозно взглянул на меня, хотя у самого подрагивали губы в попытке удержать улыбку. А я без стеснения смеялся, глядя на тебя. Нас сфотографировал какой-то прохожий и подарил фотографию, сказав, что мы очень красивая пара. А ты потом долго смотрел на фото, и я видел, что ты гордишься нами. Мерлин, я готов отдать всё, даже свою жизнь, которая стала такой гулко пустой без тебя, чтобы вернуть хотя бы час… хотя бы несколько минут того майского вечера, чтобы я мог вновь тебя обнять. Я делаю глубокую затяжку, не торопясь выпустить дым, позволив себе утонуть в его горечи. Убираю фото и беру исписанный твоим каллиграфическим почерком (не чета моему) первый лист письма. А прочитав первую строку, я закусываю костяшки пальцев, едва сдерживаясь, чтобы не завыть в голос. «Привет, Поттер. Если ты читаешь эти строки, значит, меня уже нет. Звучит отвратно, но, увы, это так. Кое с чем даже слизеринцам и Малфоям не справиться. Ты знаешь, о чём я говорю. Месяц назад, когда мы ходили в Мунго, целители сообщили, что мои головные боли — это не мигрень, и что мне недолго осталось. Также они сказали, что моя память со временем будет уходить, и в конце она станет чистой, как новый пергамент. А я вдруг осознал, что столько всего не сказал тебе. Мы, Малфои, остаёмся Малфоями до конца, и у меня почему-то всегда не хватало духу открыться тебе полностью. Даже теперь я трусливо пишу письмо, надеясь, что ты когда-нибудь потом прочтёшь его, вместо того, чтобы сказать всё тебе лично. Пока ещё у нас есть время. Но хотя бы так, в этих строках, я расскажу тебе, как я любил и люблю тебя, Гарри Поттер. Пожалуй, начну с самого начала. Ярче всего вспоминается мне, как бы это удивительно ни звучало, первый курс. Знаешь, Поттер, ты привлёк меня уже тогда, в ту нашу первую встречу в Косом переулке в Ателье Мадам Малкин. Ты был тощим мальчишкой в чудовищных очках, одежда на тебе висела мешком, и ты был похож на какого-то нескладного воронёнка. Но почему-то уже тогда я почувствовал, как меня потянуло к тебе. Мы оба были первокурсниками, оба ехали в Хогвартс, и я хотел, чтобы ты непременно стал моим другом. Это было необъяснимо, но это факт! А в итоге… в итоге ты, зараза шрамоголовая, не принял мою руку! Вместо этого ты встал на защиту своего рыжего дружка. Да-да, многие годы это выводило меня из себя, злило и раздражало, пусть я потом и понял, что повёл себя как настоящий засранец, а ты уже тогда был закостенелым гриффером. Но тогда мне было обидно до слёз. Ты — Гарри Поттер, которому предложил дружбу я, сам Драко Малфой, — ты вместо меня выбрал этого нищеброда Уизли. Я был раздосадован. Нет, даже больше, я был зол, как никогда раньше. Но оставалась надежда, что ты всё же попадёшь на Слизерин. А вдруг?! Несмотря на свою обиду, я ждал не столько результатов своего распределения (так как уже прекрасно знал свой факультет), сколько твоего! А в итоге снова мимо. Снова я в проигрыше — дважды всего за каких-то пару часов. Просто немыслимо. Гриффиндорский львятник, словно насмехаясь надо мной, во все глотки орёт, что с ними Гарри Поттер. Ты, сияя как новенький галеон, занимаешь своё место среди них, а я ухожу к своим благородным змеям, зная, что отныне мы с тобой недруги. И осознание этого точит меня изнутри, и хочется почему-то плакать от несправедливости судьбы. А ведь раньше все Малфои были её баловнями. Так почему же первый человек, с которым я по-настоящему захотел подружиться, отвернулся от меня? Я надеялся до последнего, до конца учебного года, что ты одумаешься, поймёшь, что нищеброд — не тот друг, который тебе нужен, и что пожалеешь о том, что выбрал его, а не меня. Поэтому я наблюдал за тобой, держал в поле зрения и ждал хоть малейшего намёка на то, что моим надеждам суждено сбыться. А ты, словно в насмешку, наслаждался жизнью юного гриффера, да ещё и в придачу к рыжему приятелю завёл себе подружку — Грейнджер. О да, ваше эпичное объединение мне ещё долго в кошмарах снилось. Я был в шоке, перепугался так, что меня чуть не стошнило, когда узнал, что ты со своим рыжим кретином, Уизли, сунулся прямо к горному троллю, чтобы вытащить из передряги заучку. Мерлин, ты везучий сукин сын с самого детства, Поттер, раз сам остался живым и ещё и тролля вырубил. Спасибо за мои уничтоженные нервы! Зато паззлы в мозаике встали на место, и Золотое трио, наконец, образовалось. Удручённым ты, Мордред тебя подери, не выглядел и, словно издеваясь надо мной, стал самым молодым ловцом за последнее столетие. Моё юное сердце почему-то очень часто стучало, когда я смотрел на твои встрёпанные ветром вихры и раскрасневшиеся щёки, на то, как ты ловко сидишь на метле. Необходимость болеть за свою команду напрочь забывалась, и я боялся, что меня поймают за тем, что я бесстыдно пялюсь на ловца соперников. Знаешь, если в первую нашу встречу я просто хотел быть твоим другом, то влюбился я в тебя именно в этот момент. Ты был слишком крут. Я думаю, мне ни разу не удалось у тебя выиграть именно потому, что я то и дело отвлекался от поисков снитча и высматривал тебя, Поттер». Я не заметил, как сигарета истлела до фильтра и теперь обжигала пальцы. Читая строки, написанные им, слыша его голос в своих мыслях, такой насмешливый и ехидный, такой родной, я забыл о реальности. Коротким заклинанием я уничтожил окурок. Налил ещё виски. Сделал глоток из стакана, стёр предательскую влагу, прочертившую дорожки на щеках, и вернулся к чтению: «А помнишь нашу отработку в Запретном лесу? Да, я настучал тогда на вас с дружками МакГонагалл — чтобы жизнь малиной не казалась. А в итоге наказали нас всех. Но зато я, наконец, получил возможность побыть с тобой наедине. Пусть и в месте, кишащем всякими опасными тварями, вроде убийцы единорога — читай Волдеморта. Да, мне было тогда страшно, но ещё мне было безумно волнительно, и я не был до конца уверен, почему колени подгибаются: то ли потому, что, того и гляди, выскочит оборотень или кто похуже, то ли потому, что рядом со мной Гарри Поттер, который ведёт себя слишком бесстрашно. И знаешь, Поттер, твоя компания мне запомнилась даже больше, чем встреча с Волдемортом, который пил кровь единорога…» — Ага, именно поэтому ты с криком драпал, крича: «На помощь!» — усмехнулся я, с щемящей нежностью вспоминая юного Драко. «Да, я кричал, нужно же было позвать этого увальня-лесничего с твоими дружками, чтобы они спасли шкуру будущего героя!» — прочитал я. Он слишком хорошо знал мои мысли. — «Хорошо, что в итоге всё закончилось благополучно. Хотя, этому старому интригану — Дамблдору — не мешало бы подумать, прежде чем отправлять учеников на отработку в Запретный лес». — Не ворчи, — погладил я страницу, ощущая кончиками пальцев её гладкость, прохладу и лёгкую шероховатость написанных строчек. «Малфои не ворчат, не бурчат и…» — Конечно, конечно, любимый. «То-то же. Ладно, на чём я остановился? Ах, да. В общем, наши приключения в Запретном лесу закончились. Для меня они оказались достаточно впечатляющими, но не для тебя. Впрочем, чему тут удивляться? Ты же у нас «тысяча и одна неприятность», и мне до ужаса страшно оставлять тебя одного, я не знаю, как ты справишься… Хотя, ты же Поттер, справишься. Как справился с Квиреллом и Волдемортом — и не нужно говорить, что тебе помогали! Пусть даже и так, но большую часть работы проделал именно ты, и рисковал ты куда больше остальных. Хотя я тогда удивился тому, как ты всё это провернул — ты ведь был тощим шрамоголовым очкариком! Но ты выжил и победил, пусть и провалялся потом в Медицинском крыле не одну неделю, пока Поппи отпаивала тебя зельями. Когда я узнал о событии в подземельях, я долго сидел, обняв себя руками, и трясся как осиновый лист, и никто не мог меня разговорить и узнать, что со мной. А я просто очень испугался, как никогда за свои одиннадцать лет не боялся, что потеряю тебя, моего недруга, моего желанного друга, человека, вдруг ставшего мне дорогим. А ночью, выбравшись из Подземелий, я пробрался в Больничное Крыло и долго сидел рядом с тобой, глядя, как ты спишь. Ты ведь не знал этого, Поттер?» Нет, я этого не знал. Ты всегда оставался для меня загадкой. «Ты был таким красивым и в пламени светильников казался таким хрупким. Тебя самого хотелось защищать, и буквально всё во мне кричало, желая сгрести тебя в охапку и никогда-никогда больше не отпускать, как бы ты меня ни отталкивал. Я продрог, глаза слипались, но я всё равно старался не отводить от тебя глаз, робко держась за руку. Утром меня, задремавшего, обнаружила мадам Помфри, и я, испугавшись, что ты узнаешь о моём визите, долго молил её не рассказывать, боясь твоей реакции. Она не рассказала. А я вплоть до твоей выписки приходил к тебе по ночам, млея, как сопливая пуффендуйка, и охраняя твой сон, зная, что на это время никто не отнимет тебя у меня. Тогда же, в одну из ночей, я впервые отважился тебя поцеловать. О, Мерлин, если бы не треклятая болезнь, я бы ни за что не признался. Но да, именно тогда состоялся наш первый недопоцелуй. Я, Драко Малфой, Слизеринский Принц, бледнея и краснея, чувствуя, как ладони потеют от волнения, а сердце бешено заходится в груди, отважился тебя поцеловать. Это было невинное касание, лёгкое прикосновение губ, но внутри словно бы взорвался маггловский фейерверк. Помню, как бежал назад в подземелья, в спальню, где, забравшись в свою кровать, накрылся с головой, переживая этот момент снова и снова. А сердце в груди заходилось не из-за быстрого бега — из-за переполняющих эмоций. Меня всего буквально трясло, в крови плескался адреналин, и эйфория туманила голову, а губы расползались в глупой улыбке. Я был счастлив, а ты продолжал сопеть в две дырки на больничной койке, не зная о том, что мир Драко Малфоя отныне заполнен только тобой, что ты перевернул его с ног на голову. Конечно же, встретившись с тобой потом в Большом зале перед вручением Кубка Школы, я ничем не показал, что для меня всё стало куда более серьёзно, чем было. Но ты даже ни разу не взглянул в мою сторону, поглощённый вниманием других, и всё никак не находил сил расстаться со своими дружками. В конце учёбы мне сложно было садиться в Хогвартс-Экспресс, потому что я знал, что целое лето тебя не увижу. Мы расстались, и я начал считать дни до начала учёбы, скучая и в то же время злясь, и то и дело впадал в истерику из-за этого, чем испугал маму так, что она вынуждена была показать меня семейному целителю. Видишь, Поттер, что ты со мной натворил?! Хотя сам наверняка ни разу не вспомнил о Драко Малфое?» И безумно об этом сожалел. Если бы только можно было отмотать время назад! Но чёртовы министерские крысы уничтожили все маховики времени после Войны, чтобы остатки Пожирателей не смогли таким образом вернуть Волдеморта, изменив ход времени. Я пытался найти хоть один уцелевший артефакт, ритуал, хоть что-нибудь, когда стало совсем невмоготу без тебя, когда я задыхался от боли, осознавая, что тебя нет. Но Невыразимцы уничтожили всё, связанное с путешествиями во времени. Нет хода назад. Нет возможности открыть глаза, проснувшись от твоего поцелуя. Написать письмо, пожать руку или, лучше, — крепко обнять тебя, мой любимый Хорек, вдыхая твой запах. «Я знаю, Гарри. Я всё равно люблю тебя», — как ответ на полях красными чернилами. Эти строки выбивают рваный выдох, отчего там, внутри, под рёбрами, сжимается сердце, и воздух с трудом поступает в лёгкие, и приходится крепко-крепко сжимать кулаки, до белых костяшек и полукружий ногтей на коже ладоней, чтобы не запустить чем-нибудь в стену. Не закричать… Удержаться. Нужно выдержать. Я обещал себе. «Осмыслив тем летом своё поведение, я понял, что неправильно вёл себя с тобой, и тогда у меня созрел своего рода план: я стану лучше тебя во всём, я стану твоим кошмаром в школе, превращу твою жизнь в ад, стану твоим самым лютым недругом и бичом Золотого Трио. Потому что лучше уж пусть ты меня ненавидишь, чем не замечаешь. Но все мои мысли всё равно так или иначе были связаны с тобой, а глаза, помимо моей воли, искали в толпе твои вечно встрёпанные лохмы и зелёные глаза за уродливыми стёклами. Ты был центром моего мира, и, как бы я ни пытался отрицать это, забыть, обмануть себя, увлечься другими, я снова и снова убеждался в этом. Теперь же я понимаю, что ты, Поттер, подарил мне столько эмоций, так перетряхнул мой мир аристократа, словно я и не жил до момента встречи с тобой. Это так, Поттер, можешь гордиться собой. До встречи с тобой я не знал, что такое та всепоглощающая, разъедающая душу, как яд, ревность, когда хочется заавадить и тебя, и его (или её) — своего соперника, — именно ты открыл мне это чувство. Сначала я ревновал к твоим дружкам из Золотого Трио, отобравшим у меня твою дружбу, а на четвёртом курсе — к китаянке Чжоу Чанг, когда я увидел, как ты её обнимаешь, и весь Хог начал шептаться о том, что у Золотого Мальчика появилась пассия. А я сжимал кулаки, старался перетерпеть агонию, коктейль из ревности и боли, глядя, как она обнимает тебя, и ненавидел её так, как никого ещё не ненавидел. Ты не представляешь, как мне хотелось отшвырнуть её от тебя, сбросить её руки, чтобы она не смела и пальцем к тебе прикоснуться — порыв, недостойный Малфоя. Да, одна из граней ненависти тоже открылась мне благодаря твоим стараниям. А ты, ничего не замечая, смеялся, прижимая Чанг к себе, или того хуже, целовал. Как я сдержался тогда на матче Когтевран-Слизерин и не сбросил её с метлы — не имею понятия. Ей чертовски повезло. И да, я злорадствовал, когда Амбридж её допрашивала, и когда в итоге она сдала твой Отряд Дамблдора со всеми потрохами. Малость, а приятно. Это хоть как-то компенсировало мои злые, постыдные слёзы ревности». Прости, я не знал. Я не хотел. «Я знаю, Поттер. Знаю. Сейчас тебе стыдно, но это в прошлом. Эти воспоминания драгоценны для меня, ведь, даже если они окрашены в тёмный цвет, они связаны с тобой. Это часть нашей истории. Хотя ты, шрамоголовый болван, конечно, мог бы и раньше разуть свои глаза и понять мои чувства». — Мерлин, Драко, если бы я мог вернуть… быть с тобой, только с тобой, — шепчу в пустоту, хотя голос то и дело срывается из-за чувств, которые буквально разрывают меня изнутри. «Всё в порядке… О да, приступы ревности мне пришлось переживать ещё не раз. Сначала с Чжоу Чанг, а потом с младшей Уизли. А ещё ты подарил мне злость — потому что всегда был лучше меня, всегда затмевал и не замечал меня; что бы я ни делал, всё отскакивало от тебя, как Авада. Все мои попытки ни к чему не приводили. Знаешь, я ведь из-за тебя решил, что стоит войти в сборную Слизерина по квиддичу, чтобы уделать тебя на поле, показав, что я лучше тебя… Ладно, признаю, это была не очень удачная идея. Всё-таки ты сын обладателя награды «Лучший ловец года». И даже несмотря на то, что мой отец расщедрился на новые «Нимбусы» для всей команды, и на то, что я тренировался всё лето перед вторым годом обучения, на шутки Добби с бладжером, тебя обыграть мне не удалось — ты слишком шустрый, засранец шрамоголовый. И хотя в итоге ты снова загремел в больничное крыло к мадам Помфри, победу для своего львятника ты вырвал. А я, раздосадованный и злой, чуть не сломавший шею во время матча, после него ещё имел пренеприятнейший разговор с Люциусом — он ведь надеялся увидеть, как его сын принесёт победу Слизерину, а в итоге испытал такое разочарование. Я готов был кусать локти, а глаза жгли слёзы обиды, хотелось с кем-нибудь подраться, желательно с твоим рыжим дружком. Так что злость и, частично, зависть к тому, что ты весь такой положительный, снова на твоей совести. А ещё ты подарил мне страх — страх, что я могу потерять тебя, страх, который всю Войну не оставлял меня, царапая изнутри, как книззл, пока ты боролся с Волдемортом. Он сводил меня с ума и заставлял ненавидеть себя за трусость и бессилие, за невозможность как-то помочь тебе и пойти против семьи, повязанной со змееподобным уродом. Прости меня за это. Я ведь никогда раньше не просил прощения? Извини, что ничем не помог, ничего не сделал. Всё, что я смог — это не выдать тебя Беллатрисе тогда, в Мэноре. Мне до конца моих дней будет стыдно за это. И, наверное, это единственное, что я с радостью забуду, как и мои сомнения после: достоин ли я тебя? Когда-то я считал, что только я и достоин, но, повзрослев, понял, что, возможно, всё не так, ведь у меня не хватило храбрости сделать что-то значительное для тебя, сделать светлее твой персональный ад». — Ты идиот, Малфой. Я никогда не винил тебя в этом! Ни единой минуты. Я ведь прекрасно понимал, что с такой семьёй и воспитанием у тебя не оставалось выбора. Уже тогда понимал. Знал бы раньше, надрал бы твой зад… наорал бы, а потом бы долго обнимал, — кричу я, до боли сжимая бокал в одной руке и сминая лист пергамента другой. А затем судорожно начинаю разглаживать его, словно я своими действиями могу причинить боль автору письма. «Сам такой, Поттер. Но это мои мысли и чувства, поэтому не спорь. Я хочу, наконец, высказаться. Пусть и постфактум, как обычно, трусливо спрятавшись за этими строчками. Я трус, я знаю. Впрочем, слизеринцы никогда не были храбрецами, в отличие от вас — грифферов. Но знаешь, ко всему прочему, я безумно благодарен тебе, что, пусть и спустя семь лет, ты принял меня такого, какой я есть. Что ты, такой невозможный и правильный, слишком чистосердечный, не винил меня, не вспоминал мои ошибки и полюбил, несмотря на все мои недостатки и отвратительное клеймо на предплечье. Благодарен за то, что ты умеешь прощать, и за то, что ты подарил мне такое невероятное счастье, которое затмило и ненависть, и злобу, и ревность прошлых лет. Ты помнишь, как мы встретились спустя полгода после Войны?» Как же я мог забыть?! «Я тогда зашёл в новый ресторанчик в Косом переулке, а этот лицемер посмел мне отказать в столике, унизив прилюдно. Я помню, как едва сдерживался, чтобы не потянуться за палочкой, когда этот плебей посмел указать на то, что мне, Пожирателю, отдельный столик с видом на зимний сад не положен, на моё, так сказать, место. И тут заходишь ты, Поттер, и без тени сомнения приглашаешь меня отобедать с тобой. Словно не было преград прошлого. Словно мы не были врагами. Словно я не был тебе врагом. И никто не посмел сказать тебе ни слова против. Победителей ведь не судят. Потом был разговор ни о чём, на общие темы вроде погоды, квиддича, а мне кусок в горло не лез, потому что всё казалось сном, сбывшейся мечтой Драко Малфоя. Это был наш первый, немного неловкий, неуклюжий обед, и так мучительно подыскивались слова, чтобы скрасить молчание и найти общие темы, первые кирпичики для пока ещё зыбкого моста между нами. Потом было ещё несколько обедов, ужинов и, наконец, ужинов, переходящих, спустя полную сумасшедшей страсти ночь, в завтраки. Каждый день с тобой был наполнен радостью, ликованием и ощущением эфемерной нереальности, поэтому я тогда часто просыпался среди ночи и смотрел на тебя, чтобы убедиться, что всё это наяву. Да, я в этом бы никогда не признался — слишком на меня не похоже, — но это именно так. Я был счастлив до головокружения и горд нами… Ты раскрасил для меня мир красками, оттенками, о существовании которых я даже не предполагал. Ты подарил мне мир, и эти три года стали для меня драгоценны, и я буду помнить об этом до последнего мгновения моей жизни. Я спокоен, потому что знаю, что останусь жить в твоём сердце и твоей памяти. Люблю тебя, Поттер.

До конца твой, Драко Малфой».

Дочитав последнюю строку, откидываюсь на спинку стула. Слёзы текут по щекам. Плевать. Почему, Драко? Если ты так меня любил, почему молчал о своём диагнозе, скрывал его, делал вид, что всё хорошо, а потом молча, по-кошачьи, ушёл, собрав вещи, не позволив мне быть рядом?! Почему ты так поступил? Почему не позволил разделить последние дни с тобой, оставив в груди дыру с обугленными краями там, где было сердце, и вот это письмо? Чёртов гордый сукин сын… Беру письмо и бережно убираю в конверт. Фотографию долго ещё рассматриваю и прячу во внутренний карман мантии. Рядом с сердцем. Бросаю короткий взгляд на часы. Девять вечера. Все наверняка уже разошлись, и я не встречусь ненароком с твоими друзьями или родителями, а значит, пришло время навестить тебя. Годовщина как-никак. На кладбище холодно, дует промозглый ветер, воет, как раненый зверь, бродя между надгробными камнями в Годриковой Впадине. Я знаю путь к твоей могиле с закрытыми глазами. Тебя похоронили недалеко от могилы моих родителей, несмотря на все возражения Люциуса. В руке сжимаю букет лилий для них и белые розы для тебя. А вот и ты. Серый гранитный памятник с выбитыми на нём твоим именем и двумя датами с чёрточкой между ними — твоей жизнью. — Ну, привет, любимый…