Болотная трава

Эруке не очень-то нравилось прислуживать Медузе. А точнее – совсем не нравилось. Каждый раз, получая от неё новое задание, она мысленно молилась всем существующим богам, чтобы Медуза исчезла. Желательно – навсегда. Хотя самым идеальным вариантом, конечно же, была бы мучительная Медузина смерть. Чем мучительнее – тем лучше. С кровавой пеной у рта, лиловыми синяками, рассыпанными по всему телу, безумным взглядом и запахом подпалённой плоти. Чтобы Медуза вертелась, как уж в раскалённом масле, но ничего сделать не могла. И чтобы никакие её змеи, никакие заклинания не могли прервать мучений. А Медуза умела разрушить почти мечту даже на расстоянии. Достаточно было на секунду приостановить яркую картинку в воображении и заглянуть в её глаза... «Я знаю, чего ты хочешь», — читалось в её самодовольном выражении лица. «Я всё знаю». Невозможно было не вздрогнуть. Всё-таки, Медуза – страшная женщина. Просто ужасная. Кошмарная – в лучшем смысле этого слова. Да, ей, пожалуй, только роль главной героини ночных кошмаров и подходит. Медуза приходила несколько раз к Эруке во снах. Точнее, приползала — как самая натуральная змея. Приползала и шелестела, шипела, скрипела. Раскачивала счастливый мир сновидений, окунала его в чёрную краску, переворачивала солнце и становилась ураганом. А потом сносила всё, что пыталось встать на её пути. Даже во снах от Медузы было бесполезно прятаться или бежать. Это просто-напросто глупо, очень глупо, а ещё абсурдно и бессмысленно. Она настигала Эруку, валила её в колючую болотную траву и заполняла собой всё свободное пространство. Пихала в рот осоку, резала язык и губы, продолжая при этом заливисто хохотать – так, будто услышала только что самую смешную шутку на свете. Эруке эти сны не нравились. И каждый раз, когда она просыпалась, она чувствовала вкус осоки. Противный, горький привкус травы не давал спокойно жить, напоминал о незримом присутствии Медузы. Эруке было страшно. И страх заставлял её ненавидеть Медузу ещё сильнее. Чтоб её кишин разорвал — самое безобидное пожелание из миллиона тех, что мелькали в голове Эруки ежедневно. Ежечасно. Почти ежесекундно. Вот бы Эрука поплясала на её косточках!.. Вот бы она отыгралась!.. Эрука жмурилась от удовольствия, представляя себе картины одна краше другой: вот Медуза лежит у как-там-его-безумный-доктор-из-Академии-не-помню на лабораторном столе с раскуроченной грудной клеткой. Ребра вывернуты под неестественным углом, а в руках у того самого доктора трепыхается сердце Медузы. Обычное, человеческое сердце, ничуть не лучше Эрукиного. Или так: большая-большая сковородка, под сковородкой — кострище, а на сковородке — Медуза и все её змеи. Вертятся, крутятся, но деться никуда не могут. И по лицу Медузы, по её животу и ногам расползаются уродливые волдыри, и Медуза кричит, потому что ей больно, затем она начинает медленно краснеть и покрываться аппетитной хрустящей корочкой, и по воздуху расплывается такой восхитительный, безумно соблазнительный аромат жареной ведьмы... Поправочка: ненавистной жареной ведьмы. Это важно, потому что если ведьма ненавистная, то аромат будет в сотню раз восхитительнее. Эруке приходилось глотать слюни, чтобы противная Медуза ничего не заподозрила. И на всякий случай представлять, как она разбирает Медузу по косточкам, по органам, буквально по ниточкам-нервам, и запихивает в мясорубку. Или в измельчитель для бумаг, если мясорубки поблизости нет. Впрочем, созерцать фарш вперемешку с чудом уцелевшими костями и кровавыми обломками ногтей (они нужны для яркости картины) не менее приятно, чем смотреть на жаркое из ведьмы. Эрука почему-то не сомневалась в том, что Медузе прекрасно известно о подобных её мыслях. Наверное, потому, что об этом наверняка хоть раз думали все, кто становились Медузиными прислужниками. И уж точно находились смельчаки, Медузе свои претензии высказывавшие. Интересно, видел ли тех смельчаков кто-нибудь ещё хоть раз? Эрука, находясь в непосредственной близости от Медузы, старалась все яркие образы из головы выкинуть. И ещё желательно заменить их чем-нибудь вполне обыденным: например, позавчерашним чаепитием в кафешке города Смерти вместе с Мидзунэ, под носом у самого Смерти, этого старого дурака... А Медуза только загадочно улыбалась. Как пить дать, обо всём знала. И кошмары, которые по ночам видела Эрука, становились всё отчётливее. Мутная болотная вода раз за разом всё плотнее смыкалась над её головой, всё больше ила набивалось в лёгкие, он был повсюду — в носу, во рту, в глотке; водоросли, за которые Эрука отчаянно цеплялась, чтобы всплыть, отрезали ей пальцы, и они, как причудливые рыбки, устремлялись к поверхности. А Эрука шла ко дну. А потом Медуза хватала её — Эруку — за горло и тянула вверх. Не дав вдохнуть, била наотмашь по лицу, а как только Эрука открывала рот, чтобы выплюнуть противный ил, тотчас заталкивала ей в рот осоку. Осока резала губы и язык, ил и трава мешались с кровью, а Медуза стояла в стороне и брезгливо отряхивала руки... Эрука просыпалась в холодном поту и отчётливо чувствовала вкус осоки. Где-то на другом конце мира Медуза с напряжением вглядывалась в свой ведьмовской хрустальный шар. А Эрука с ненавистью представляла, как она по кусочкам запихивает Медузу в мясорубку. Или в измельчитель для бумаг, если мясорубки поблизости не было.