Кто ты, Маска?

Бал. Маскарад. Игра масок. Она тут не своя – но вписалась. На тугих ремнях щурит глаза белая маска, кивает длинным носом чужим и знакомым . Она знает всех. Ее помнит одна. Кружатся юбки, шуршат объятья, в зеркалах звенит смех. Наряженный шутом лорд рычащее хохочет, приветствуя гостей и хозяев. Это их бал. Бал уродов. Бал ублюдков. Бал подонков. Она не скрывает себя и своих затей. Она по вкусу хозяйке маскарада, главной маске – и знает это. Она сильна и поджара – и бледна, не в пример разрумяненным танцами девицам в тугих корсетах, но никто не видит это за закрытым костюмом. Она в дорожном плаще, она рисуется ловкостью в безумии вальса, она не делает реверансов, чествуя хозяйку – какого она ранга, никто не знает. Не важно, совсем не важно. Сегодня все ведут Это бал не радости или веселья; это бал неживых и немертвых. Сегодня здесь нет богачей и бедняков, сегодня никто не помнит о долгах и долге. Здесь царствует равенство тлена. Танцоры давно разложились. Они не гниют и не обдают могилой, но они не живы. Их жизнь это череда оргий, безумного наслаждения болью и страхом, страстного унижения – и здесь почти нет мужчин. Те, что есть, видимость; наваждение, убранное давно ланцетом. Игра света, умелый грим, маски и мужские камзолы. Что внутри, знают все собравшиеся. Один лишь шут был мужчиной, остальные ими и не рождались. Так хочет хозяйка. И гостья танцует на бале, дерзко чаруя искушенных поклонами, маня кожаными перчатками редких невинных. Она кружится по зале со всеми, она есть в каждом зеркале, в каждой капле хрусталя на люстрах, в каждом отполированном кубке. Она пьет сладкое вино, сминает салфетку длинными пальцами, лукаво смотрит из прорезей белой полумаски. Лишь только хозяйка бала не держала ее сильной руки, не ощущала себя в ее власти на минуты танца – ведь в вальсе ведет она, таинственная гостья. От нее несет манящим ароматом, шикарный черный плащ бархатно накрывает чьи-то плечи, приталенный жилет темной кожи не скрывает завидной фигуры – она в брюках военного кроя, обтягивающих сапогах, она словно пришла на поле боя…И серая блуза скрывает то, что интересно каждой здесь более всего; даже шут не знает, насколько хороша ее грудь. Хозяйка заметила гостью, сильную и женственную. Ее треуголка всюду – гостья ни минуты не стоит на месте. Она выше на голову каждой, она резко смотрит в глаза ледяным взором, она еще ни разу не улыбнулась. Не один танец не пропущен, не один бокал кровавого вина не заставил ее ноги трепетать, ничей взгляд или нескромный вырез не заставил ее отдохнуть от вальсов. С каждым танцем она все ближе к хозяйке и королеве этого маскарада, каждое ее движение интригует и пугает. Сладкая дрожь опасности, дарованная звериным чутьем, дает знать, что эта гостья не так проста. Но она без креста, она столь же безбожна, как и все здесь. Она порочна как дьявол, если вошла сюда – кто знает, как она лобызала свою пассию, как заламывала ей руки, как рвала губы в кровавом поцелуе и сжимала сладкие груди, готовя страждущую к животному, безумному счастью. А значит, что сегодня можно узнать все – и луна, заглядывающая туда, в зеркало окон, стыдливо прикроется облаками. Гостья изгибается в последнем, самом сложном танце, ловко проводит свою партнершу сквозь круг соединенных рук, сама сжимает ее вспотевшую ладонь в своей. Все восхищены сложным па, все чуют в ней ведущего – и многие уже возжелали. Аплодисменты, капли пота на лбу, под маской. Она высматривает хозяйку и ей, наконец, посвящает элегантный и быстрый поклон. Черная молния, и она уже рядом, останавливает губы в сантиметре от удержанной руки. Кокетливый смех и смелый взгляд. Миледи благосклонна к посетительнице бала, миледи льет ей в почетный кубок вина, миледи прикладывается к сосуду, даря его впечатлившей ее. Тишина и шептания. Время выбора. Время узнать, кто сильнее, смелее, кто будет вести, а кто подчинится, кто будет молить о пощаде и кто будет смеяться в исступлении. Из черепа тянут бумаги; можно и прямо, без тайны, указать, кого возжелал. Борьбой порешите, чья ночь, чье ложе и плеть. Но что это? На ступени, к хозяйке, восходит ночная гостья. Смело и прямо, смотря в глаза, склоняется к губам, впивается в них умело и зло. Она голодна и жестока – и что тянет к ней хозяйку? Каждая желает сегодня ее, каждая хочет страдать от нее. Кричат сердца и бьются жилы – а рук в перчатке сжимает нежный подбородок миледи. Минута, и криков нет. Королева согласна, ей выбор по вкусу – и снова играют на скрипках кастраты, снуют у столов безбородые слуги. Череп пущен по кругу. Рука в руке, королева уходит в покои, ведя за собою плясунью. Та гордо и прямо шагает. За ними закрываются двери, за ними гаснут светильники, храня интим полутьмы. Алые стены, багряные полы, пурпурные ложа в анфиладе комнат – всюду любимы цвета порока и боли. Черные шторы и медные лампы, все мельтешит и клубится туманом курильниц. Белая маска теряет время, теряет его ощущение. Бесконечный красный, бесконечный черный, углы, ложа и балдахины, вечный углы и благовония. Ухмылка на бледном лице, не отличном от цвета маски – гостья хороша собой, чертовски хороша. Они в зале. Они перед зеркалом. Тонкие ручки миледи скользят по плащу, пока беспрепятственно и безнаказанно – гостья молчит и смотрит в зеркало, на отражение, на сладкую улыбку королевы отгремевшего бала. Молчит и безмолвно позволяет скинуть с себя плащ, убрать тяжелую пряжку. Гостья выворачивается из объятий, вырывает инициативу – и ведет свою жертву. Ведет к окну, смело обняв за тонкую талию – новый маскарад открыт. Маскарад страстей и чувств. Жесткая усмешка, острые зубы, стальной взгляд. Пора впиваться, пора терзать, пора выпускать зверя… Только длинный нос белой маски мешает вцепиться в высокую гостью, насмешливо изучающую платье миледи. - Кто ты, маска? Еще шире усмешка, еще жарче гарь в сердце. Сейчас узнаешь, шлюха. Сейчас вспомнишь. Она почти улыбается. И срезает по коже ремни личины потайным ножом. Какой сладкий крик. Какой чистый звон стекла, насколько грязная кровь. Алое море на мостовой, под высоким домом с музыкой и свечами. Там шум и игра, там продолжается веселье, а осколки уже гвоздят трепещущую плоть миледи к дороге. Какие памятные здесь всегда были ночи. Какие изгибы, какие вкусы, какие трепетанья сердца и сладкие слова – как и сегодняшние, они врежутся в сознание. Словно та же ночь со стыдливыми звездами и забытой луной век назад, когда было страшно и больно терять себя. Пламя пробежало по темной шторе, все входы сами заложились на засовы. Огромный костер и еще сладострастные стоны. Эта ночь великолепна. Небо, дым, застывшие очи. И улыбка гостьи, почти превратившаяся в бездушный оскал, и бездонные очи, и отсутствующее лицо. Кто ты, маска. Она и сама не знает.