Красная нить

Она не помнила когда именно это случилось, но когда впервые его увидела, то первая мысль в ее голове была «какой большой…не человек-медведь». Рядом с ним она казалась себе такой маленькой, тонкой, поместилась бы на его ладони. А он поразился взгляду ее серых, лед и сумерки зимней ночи, глаз, которые смотрели по совиному пристально. Почувствовал себя мышью, припавшей к снегу- знаешь, что так не спрячешься, но все равно жмешься. Увидели друг друга и тут же подружились. Как выстрел из лука-пронзило бесшумно, только тетива звенит. Они поняли, что однажды встретившись, уже не смогут порознь. Как дыхание-однажды вдохнув, уже не сможешь не дышать. Это была не любовь между мужчиной и женщиной, а любовь между двумя людьми. Не замечая внешности и пола, видеть саму душу, обнаженную, прозрачную, теплую, пылинки танцуют в столбе желтого солнечного света. Они даже переспали разок, чтоб проверить, не банальная ли это страсть. Больше из вежливости чем из-за желания. Не принято же чтобы существа разного пола вот так вот тесно дружили без телесной подоплеки, правила социума требуют соитий. Но, попробовав раз, решили больше не повторять подобные сомнительные эксперименты. Намного приятнее было вот так дружить. Гензель и Греттель, Кай и Герда, причем на Кая была больше похожа она. А все серый взгляд пристальных льдинок-глаз. Лед таял, только когда он рассказывал ей свои сказки. Не смотря на всю свою медвежесть, он знал бесчисленное множество сладких, теплых, молоко и мед, историй. Ей казалось, что большинство из них он плетет на ходу, смешивая в одном стакане принцесс и ядерные бомбы, рок-звезд и драконов, замки и небоскребы из стекла и алюминия. Она слушала его зачарованно, не дыша, распахивая прекрасные свои глаза-северный ледовитый океан, и лед в них отступал, южный бархатистый ветер поднимал волны, на гребнях которых плясали пенные барашки. А он обожал то, как она готовила холодными зимними вечерами глинтвейн из красного сладкого почти тягучего вина с кусочками как из сказки про Белоснежку краснокожих яблок, корицей, гвоздикой и чем-то еще, что он не мог различить на вкус, волшебного и неземного. С джезвой в одной руке и пакетиком с пряностями в другой она была как колдунья из сказки, только молодая и смешливая. Она что-то нашептывала зелью, бурлящему в сосуде, улыбалась ему, подсыпала что-то то из одного пакетика, то из другого. Шаманка, да и только. Они бегали друг к другу в гости, пили чай со сладкими плюшками посыпанными сахаром, делились самыми сокровенными тайнами и страхами, которыми дети делятся, накрывшись с головой одним одеялом, в темноте, когда вокруг мрак и монстры, а под одеялом тепло, безопасно и чувствуешь теплый бок рядом. Они до болей в животе, до проливных слез смеялись над шутками друг друга, давились чаем на кухне. А вокруг было тихо, темно, глубокая ночь вокруг, город спит под звуконепроницаемым куполом, не зная, что по соседству рождаются и гибнут огромные миры, полные мягкого света и быстрых вод, сотканные из слов, чайного пара и сигаретного дыма, и все это в маленькой кухне в стерильном свете энергосберегающей лампочки. Он рассказывал ей о своих новых и старых пассиях - о новых восторженно, о старых с солоноватым привкусом ностальгии. Она тогда смотрела на него так, как смотрят романтические фильмы- подбородок на ладони, в глазах блеск звезд. Она проклинала на его груди тех, кто ее бросал, а он как заботливый старший брат гладил ее по волосам и целовал в макушку. А если она уходила сама от очередного Не Того, они напивались как подростки и орали в ночное небо Желтую Субмарину TheBeatles, смеялись и падали в мягкие кучи желтых кленовых листьев с терпким грибным запахом, прыгали в лужи держась крепко за руки - Полли и Дигори в Лесу Между Мирами. Приходила зима, все вокруг вспыхивало острыми бликами и начинало искриться, мир в шаре с глицерином- встряхни и вот тебе метель. Они закапывали друг друга в снег как сокровища, лепили снеговиков и давали им имена древних героев, бросались снежками. А потом грелись в ванной у кого-нибудь дома и взъерошенные, распаренные, то в его пижамах, то в ее халатах с журавлями и хризантемами пили обжигающий кофе из огромных чашек на полу в темной комнате, только при свете телевизора, где мужественный мрачный герой- резкие тени, сигарета в зубах, нуар, мысли за кадром; спасал белокурую роковую красотку -красивое платье, шелковые перчатки выше локтя, томный взгляд. Они помогали друг другу наряжать елки, покупать подарки друзьям и родственникам, путались в упаковочной ленте. Никто из них не знакомил другого со своими родственниками и друзьями, не возникало такой надобности. У них был свой огромный мир на двоих с его сказками и ее глинтвейном. А часто они просто сидели рядом, прижавшись в полной тишине и молчали, жмурились как сонные коты, слушали мысли друг друга, и этого было более чем достаточно. Так шло время то стремительно со скоростью экспресса, то почти останавливаясь, скрипя и запинаясь. Они не замечали его течения, для них времени не существовало. А потом началась война и он ушел воевать. Она просила его не уходить, но он улыбнулся беззаботно и сказал, что вдруг он будет той каплей, которой не хватит для победы, и те, с другой стороны, придут в город и сделают с ней что-нибудь нехорошее. Он же не переживет. И мир потускнел, небо цвета льда, северный ледовитый океан. Он писал ей письма, длинные и красивые, неразборчивым писательским почерком- завитушки и черточки. Снова замки и автомобили, похожие на хищных зверей, короли и волшебницы, драконы и шары со снегом. И ни слова о войне, как будто он уехал в отпуск на теплое побережье. Она пошла работать на завод мастерить боеприпасы, холодные и металлические, бусы из пулеметных лент. Вечерами в затихшем, будто мертвом городе с окнами, заклеенными темной бумагой она слушала сирену, труба архангела, предупреждавшую о вражеской авиации, читала его письма-сказки, улыбалась мечтательно и не замечала капелек, бегущих по щекам, лицо с которым смотришь романтические фильмы. Съедала с листка каждую букву, каждый знак препинания как самое вкусное лакомство. И однажды письмо не пришло. До этого раз в неделю она находила в своем почтовом ящике желтоватый конверт, а теперь его не было. И на следующей неделе конверт не пришел, и на следующей. Сначала она убеждала себя, что просто что-то случилось с почтовой службой, скоро все наладится и ей придет сразу несколько писем вместо одного, но ничего не менялось. Она умирала от ожидания, съедала себя изнутри, мучилась, чуть ли на луну не выла. Закончилась война, они победили, все наладилось и все забыли. А он так и не вернулся. Она перестала его ждать, но не перестала помнить. Она рассказывала его сказки своим детям перед сном и они слушали их так, как слушала она когда-то- блеск звезд в широко распахнутых глазах. Показывала мужу за тем самым шаманским глинтвейном его фотографии и он тоже удивлялся «какой медведь!».Пронзительная синь неба сменялась золотом и бронзой листьев, а те острым холодным блеском снега, запах хвои в квартире, шуршание гирлянд, треск салютов. Время шло по спирали дальше и дальше. Муж состарился и отправился дальше под руку с сердечным приступом, дети выросли и ушли искать свою правду. В один из сине-зеленых весенних дней, полных ароматов теплого воздуха, желтеющего солнца и первых самых смелых цветов; распахнутое окно, пляшущая в комнате белая занавеска, она сидела на полу и пила весенний жасминовый чай, пока на экране телевизора очередной герой-на этот раз прерии, пожухлая трава, жаркое солнце, ковбойская шляпа, резкие черты лица, соломинка в уголке рта; боролся с такими же, но плохими парнями. Она так увлеклась, что дверной звонок услышала только со второго раза, встрепенулась, как воробей, поставила чашку на пол, открыла дверь и задохнулась. -- Ты…-- не человек, медведь шагнул через порог. -- А ты ни капельки не состарилась. – он улыбнулся, обнял ее. Она завернулась в его объятия как в одеяло, зажмурилась, сдерживая слезы. -- Теперь у нас только Вечность. – шепнула ему куда-то в широкую грудь. – Пойдем, я сварю глинтвейна.