Грачи прилетели!

Грачи прилетели! Как обычно, вылет срочный, Знать прижали наших точно Мы летаем денно-ночно На свой вечный риск и страх. Наношу в планшете метку, Там в квадрате, словно в клетке, Задыхается разведка В этих чертовых горах… Опять срочный вылет, всё как всегда – у пары, дежурившей в воздухе, «возврат», мы должны были их заменить. Да мы их и так заменим, только сделать это надо раза в два, а то и три быстрее, и вместо того, чтобы барражировать до «возврата» или приказа у самых границ Полесского заповедника – Беларуской части ЧЗО, устремиться в его глубь, на высоте никак не меньше трёх тысяч… Из раздумий меня вывел небольшой рывок и визг колодок. «Приехали». Я толкнул наружу дверь привёзшего меня УАЗа, выпрыгнул и побежал, попутно надевая шлем, к своему «Грачу», за бортовым номером 05. УАЗ же, выгрузив моего ведомого возле стоянки его самолёта, умчал по своим, не интересным нам делам. Я подбежал к технику, козырнул в ответ, и быстрым шагом, слушая его доклад подошёл к самолёту. Поздоровался и с ним, шутка ли – всю ночь не видел. Теперь, как бы ни спешил, время замирало, становилось ватным, теперь только мы – я и он, и никто не может нам мешать, и даже генератор, вплёвшийся своими жгутами проводов в гондолу, и нервно тарахтящий в сторонке, притихал, а техник отходил в сторонку. Я обходил самолёт, гладил ПВД, хлопал его по фюзеляжу, проводил рукой по гондолам двигателей, законцовкам крыла, проверял подвески, закрылки и тормозной парашют… И вот я снова у жёлто-оранжевых сходней, приставленных к самолёту. Сколько я так ходил – пять ли минут, или пятнадцать – меня не интересует. Время снова обрело нормальный вес, стало жидким, и потекло, казалось, с удвоенной скоростью. Мгновение – и я в машине. «Маму» с «Папой» поженить, пристегнуться, не без помощи техника, к креслу, наверное, самому лучшему катапультному креслу в мире, сесть поудобней, ноги – на педали. Техник поправит ремни, подтянет их, где надо… Теперь - "молитва по карте" - проверяем, се ли приборы исправны, все ли системы в норме. Рутина, если жизнь лётчика вообще можно назвать рутиной. И вот, стрелки, приборы, датчики и указатели, ничего не значащие простому обывателю, доселе мёртвые, начинают оживать. Компас в считанные секунды находит север, навигационный прибор откручивает вниз чёрную полоску земли, и ставит её на границу с небом, приводит в порядок директорные планки. «Ёлка», кое-где сверкает зелёными огнями. Вот на ней, на несколько минут загорается ещё один индикатор, стрелка тахометра с цифрой 2 приходит в движение, и занимает своё рабочее место, вслед за ней приходит в движение, и замирает в начале зелёной зоны стрелка температуры газов. Индикатор на «Ёлке» гаснет – двигатель запущен. Всё повторяется со стрелкой под индексом 1. Ровно гудя приводами выползают закрылки, рули высоты отклоняются вниз, как спойлер у болида. Все приборы, узлы и агрегаты в норме, самолёт ревёт турбинами, рвётся ввысь. Я закрываю фонарь, поправляю зеркала. Техник уходит, оттаскивая сходни. Поводок генератора уже отцеплен от машины, его пыхтя увозит зилок. Теперь «Грача» ничто не держит. «Ноль три» - мой ведомый – «к взлёту готов! Прошу руление.» «Ноль пятый, вышка, к взлёту готов!» - перебиваю я диспетчера – «давай дорожку!» «Пятый! Руление разрешаю!» - диспетчер пропускает меня вперёд. Осмотрелся – никого на пути нету, только техник где-то слева караулит, чтобы хлопнуть сушку по крылу. Левая рука – на РУД, сектор в малый газ. Самолёт напрягся, покатил по бетонке. Тормоз! Самолёт, хотя и не разогнавшийся, клюнул носом, плавно остановился. Этого то и ждал техник. Всё в порядке, можно катить дальше. «Вышка, тридцать пятый! Прошу посадку.» - пришла дежурная пара. Хрен им. «Тридцать пятый, вышка! Посадку не разрешаю. Давай в круг!» Нам поставлена задача, Вот еще бы нам удача Мы торопимся, иначе Там поляжет целый взвод. Запускаюсь без газовки, Техник в старенькой спецовке Хлопнет борт по законцовке. Два "грача" идут на взлет! А я уже на ВПП. «Ноль пятый! Прошу взлёт!» «Ноль пятый, вышка! Взлёт по готовности! Трейтий, руление разрешаю» Осмотрелся. Где это дежурных носит? Как бы не встретить по дороге. Вот и они – два дымных следа на десять, постепенно переросли горбатые силуэты СУ-25Т и пронёсшись на бреющем в стороне от взлётки, появились в перископе. Ведомый уже у торца ВПП – пора! Тормоза, сектор газа плавно вперёд. Снова машина напряглась, загудела, уткнулась трубками ПВД в бетонку, поползли стрелки оборотов и температуры. И вот, тормоза отпущены, самолёт, огрызаясь хищным оскалом, что мы с техником нарисовали у него на носу, срывается с места, как разъярённый лев, вжимает с силой в кресло, сковывая дыхание и холодя кровь в жилах. Самолёт трясёт, он, сначала грузным лесовозом, потом как старушка волга, и наконец – как хорошая иномарка или гоночный болид разгоняется, сбрасывает килограммы, становясь лёгким пёрышком. Вот в воздухе носовая балка, и «Грач» опирается о землю только левой и правой стойками. Наконец, назойливая, губительная для самолёта вибрация пропала – он как будто оттолкнулся стойками-ногами от земли, подпрыгнул, как взаправдашний грач, и полетел, оставив на шести огни взлётной полосы… Мы не смотрим на пейзажи, Надо быть всегда на страже! Между гор и скал виражим Эй, браток, не отставай Выхожу из-за пригорка, Осмотрелся я на "горке" Ни чего себе разборки! Ну, ведомый, не зевай! Я вёл машину, иногда сверяясь с картой, на которой карандашом нанёс недавно маршрут, деревеньку, где завязла разведка, и, конечно же, зоны высокой аномальной активности. Кроме того, надо было постоянно осматриваться, чтобы не влететь в аномалию, которые, изредка, стали появляться, когда зелёные, одетые в летние шубы леса Полесья, сменились облезлыми серо-чёрными палками заповедника, и корректировать самолёт по директорным планкам, которые помогали поймать эшелон и маршрут. Вот и он – «неизвестный посёлок», где разыгралось сражение местного характера, не шуточных масштабов, судя по тому, что пришлось вызывать авиацию. Я встал в круг над деревней и начал его рассматривать. Эй, внизу, держись, пехота Начинается работа... "Справа 30 - пулеметы!" Мне "земля" в эфир орет. Доворот, бросаю ФАБы И на выводе не слабо, Словно я попал в ухабы, Заболтало самолет. «Разведка! Разведка, вы ещё там?.. Разведка…» В наушниках раздалось шипение, треск и скрежет помех «…а! Л-туны! …в самый аз! Подбросьте-ка пару огурцов им!» Куда это им? Обозначили бы, где утюжить… а то шлёпну понаитию, а потом меня у сходней гэбисты под белы рученьки – и в волгу. Я только открыл рот, чтобы высказать разведчикам своё мнение, про то, где я их с огурцами видел, как шлемофон снова наполнился треском «Ща… означимся, …ымы дадим.» Ну вот, дали. Я отвлёкся на приборы, а когда снова посмотрел вниз, там было два серо-белых облака дыма. Одно на окраине, а другое ближе к центру, на развилке - противник разгадал замысел, и поспешил обозначить и себя. «Разведка! И что здесь ваше? Дайте ориентир!» «Работайте перекрёсток, и всё что за ним!» Ну ладно, раз так – понеслась. «Третий, слышал?» «Так точно!» «Сначала – ФАБы, на втором – НАРы. Работаем!» Сектор газа – на себя, в ноль, закрылки – в манёвр, тормоза. Самолёт перевернулся к верху пузом и нырнул вниз, набирая скорость. В глазах потемнело, меня вдавило в кресло. Вскоре, когда стрелка указателя скорости перевалила за четыре сотни, самолёт задрожал, потом затрясся. Откуда-то сверху слева, по безжизненному доселе стеклу коллиматора, как бы нехотя выползла марка прицела. Пшикнули, отстреливаясь, и унеслись ложные цели. Я вильнул, ставшим тугим самолётом, кое-как совместив пляшущую марку с перекрёстком. Трассера как паутина- Маневрирую активно; Живописная картина, Как Саврасова "Грачи" Прилетели, выручаем... С огоньком нас здесь встречают, Вновь "земля" не отвечает, Ну, разведка, не молчи! Сброс! «Грач» шатнулся, разгружаясь. Доворот левее – сброс! Пора и на выход. Я потянул неподдающийся РУС на себя. Нежно, плавно, чтобы не свалиться в штопор, и успеть выйти из пикирования. В кресло вдавило с двойной, нет – с тройной силой, голова закружилась, в глазах потемнело, но через считанные секунды все пришло в норму. Прибавить газ; закрылки, тормоза - убрать. Я посмотрел в перископ – внизу всё горело, взрывались бомбы ведомого, выровнял самолёт. Я кручусь и кувыркаюсь, В сотый раз я зарекаюсь- По прилету увольняюсь, Что б не я 200-й груз На хрена пошел я в Качу? Вот Ульяновск - все иначе Был бы дом, машина, дача И водил бы я "Арбуз" "Грач", бедняга, изувечен Я за это им отвечу! И несутся мне на встречу Ярко-красные шары. Чудеса еще бывают- Я живой, хоть попадают Пот глаза мне разъедает И не скрыться от жары Горячо - не просто жарко! Отправляю вниз "подарки" Удержать попробуй марку Под свинцовым кипятком ВПУ, как пушка танка- Грохот выстрелов, болтанка Я как мышь в консервной банке По которой молотком! «Летуны! Отличн.. отбо…ились! Спас…о!» затрещало в ушах. Я смахнул рукой пот с лица, только сейчас заметил – до чего же жарко! Деревенька осталась позади, пора и на второй заход. «Щас добавим!» ответил я. Посёлок встретил нас руинами и дымом пожарищ. Ничего, после следующего выброса как новенькая будет – не первый день на Зону «подарки» сыплем. Куда бы ракеты послать? Ага! Долго претендентов искать не пришлось – они сами обозначили себя длинной очередью в нашу сторону. Пшшик! Снова «ушли» тепловые ловушки. Марку на обидчика… Ждём… ещё одна трасса… ждём… Вот под коллиматором загорелась жёлтая лампочка. Теперь можно! Пуск! Самолёт повело в сторону. Я довернул на цель. Пуск! К обидчику унеслись, оставляя дымный белый хвост две ракеты. Внезапно, где-то на окраине раздалась стрельба, к самолётам метнулись две коротких красных трассы. Одна пронеслась совсем близко, а вот вторая… «Пожар правого двигателя.» Спокойный, даже будничный и безразличный голос РИты, как гром раздался в ушах. «Отказ гидросистемы.» Снова пропела она. Лучше б молчала. «Грача» повело, РУС и Педали стали деревянными, нечувствительными. Беда. Не попасть бы нынче в сводку, Чтоб по нам не пили водку. Я как уж на сковородке, Израсходован БК Имитирую атаки, Выходить пора из драки- Ведь почти сухие баки И потрепаны бока. Мне по коже как морозом "Грач" устало клюнул носом Значит весь я под вопросом Самолет мой просто в хлам, Но жива машина-дышит Словно держит кто-то свыше И в наушниках я слышу: "Летуны, спасибо вам!" Я, кое-как выровнял машину, навёл марку на вспышки снова начавшего работать пулемёта и с остервенением нажал гашетку. Самолёт затрясло, пушка выплюнула одной бесконечно-длинной очередью весь боезапас, который, достигнув земли, рикошетил, разлетаясь веером. «Выхожу из боя!» Сказал я, и начал выводить машину вверх. Мимо пронеслась ещё одна трасса, последняя для зенитчиков – их накрыл НАРами ведомый. Снова завела свою канитель РИта… Я окинул приборную панель взглядом – «Ёлка» светит огнями на любой вкус, обороты правого двигателя упали, а температура газов много возросла. Но, самое плохое не в этом – в гидросистеме почти нет давления, да и то что осталось быстро падает. Придётся лететь по настоящему, по мужски, без гидроусилителя. И садится через жопу… нда… Убрать обороты правого двигателя, левого – на половину, чтобы не так сильно разворачивало, перекрыть подачу топлива. Ну вот, другое дело: температура выходящих газов упала, прервался дымный коптящий хвост, но самолёт сильно развернуло, и чтобы скомпенсировать вращающий момент, пришлось положить самолёт на здоровый двигатель… «Ну разведка! Жду вас в гости, тварей – такой самолёт попортили… Третий! Идём домой!» На обратном, довернули Позади снаряды, пули Уравнение Бернулли Держит в воздухе "грача" Борт летит на честном слове А из носа капли крови Знать в санчасти "на здоровье" Получу я от врача Дальний, ближний, вот бетонка Парашют мой хлопнет звонко Зарулю, уйду в сторонку И... меня не тормошить. Где то бой, но это где-то А вокруг такое лето... Техник даст мне сигарету Эх, ребята... Будем жить!