Бэкхён просыпается в мягкой широкой постели, тянется на гладких простынях, – как кошка – с хрустом прогибаясь позвоночником, издает слабый стон удовольствия и жмурит глаза от солнечного света, заливающего окно. Пыль плавает в прямых ярких лучах, и воздух застояло пахнет сексом, солью и грязным бельем. Он стряхивает легкое шелковое покрывало, небрежно клубя его в ногах, и спрыгивает с кровати. Бэкхён улыбается, распрямляя плечи и сцепляя руки над головой – он ощущает себя как никогда хорошо. Он разворачивается и тихонько прокрадывается в просторную ванную. Включает слабый напор, регулирует до нужной температуры и стягивает с плеч легкую сорочку. Полупрозрачная ткань бесшумно падает, ласково касаясь ступней, и Бэкхён перешагивает её, собирая с полок блестящие пузырьки с ароматами сандала, корицы и имбиря. Он беспечно выливает всё в пенящуюся воду и забирается в ванну, выдыхая с облегчением. После ночи тело ноет; тянет поясницу и сводит ноги. Но сейчас опьяняющий запах и приятный жар заставляют забыть обо всем и просто наслаждаться – наслаждаться моментом. Откидывая голову на бортик и чувствуя, как капельки пота скользят по вискам и срываются к шее, он смотрит в свое отражение под потолком – десятки рваных зеркал, разной формы – квадраты, ромбы, шестиугольники – и размера – отражают его, слишком простого, слишком раскованного и не привычного. Неподходящего такой жизни – большим деньгам, шикарным машинам и мужчинам. На его месте мог быть кто угодно другой, но он здесь и это – его счастливый билет. Он слышит хлопок входной двери и вздрагивает, опуская лицо. Из незакрытых дверей он отлично видит, как высокий парень, одетый в строгий офисный костюм, проходит сразу в спальню, бросает на комод ключи от порше и задумчивый взгляд – на смятые простыни и прислушивается к звуку льющейся воды. Чанёль стягивает пиджак, на ходу вешает его куда-то, выправляет рубашку из запонок, складывает их на стеклянный туалетный столик и, приветливо улыбаясь, заходит в ванную. Бэкхён подплывает к ближнему краю и улыбается в ответ. – Привет, – выдыхает Чанёль, наклоняется и целует его в уголок губ; губы вспыхивают от концентрации соли. Бэкхён тащится от его голоса – низкого, ласкового, возбуждающего за секунды. Такого, что внутренности скручивает в предвкушении. – Что ты хочешь сначала? – спрашивает он и задумчиво облизывает губы, провожая взглядом чанёлевы пальцы, которые медленно расстегивают пуговицы на белой рубашке. Чанёль дергает бровью, якобы призывая уточнить вопрос. Но Бэкхён знает, что тому просто нравится играть в кота в мешке. – Принять ванну, позавтракать или меня? – Новый метод пикапа? – усмехается Чанёль, выпрямляясь и выправляя рубашку из брюк. Бэкхён притворяется обиженным, хотя сдержать улыбку не получается. – Ой, отвали.
В итоге они единогласно выбирают последнее. Чанёль раскладывает Бэкхёна на кухонном столе, прижимается между его разведенных ног, трется, гудит на ухо басом какую-то мерзкую пошлятину, а Бэкхён млеет, грязно стонет, почти не краснея, и ерзает под ним, оплетая ногами и руками. У них в головах пульс – один на двоих – долбится неистово и громко, а сердце срывается в языческий пляс, крошит и крошит ломкие рёбра. Редкие глотки воздуха кусают легкие, не дают насытиться, отдышаться. Чанёль не жестокий, но его прикосновения всегда почти сверхдопустимого грубые. Но Бэкхён не нежная девочка, не хрупкая барышня и не семнадцатилетний мальчик, чтобы с ним церемониться, носить на руках и купать в нежности. В его взгляде ни грамма целомудрия, слабости или скованности – похоть руководит процессом like a boss. У Чанёля рвет башню к хуям, когда Бэкхён кусает его в плечо – сжимает челюсти раз за разом, так что на коже остаются свежие вмятины поверх старых с кровоподтеками. Он заползает руками под домашние шорты, царапает внутреннюю сторону бледных бедер, широко лижет под кадыком и мстительно оставляет засос – лиловый с аметистовыми и васильковыми крапинками по неровному кругу. Бэкхёна кроет всего и полностью. Губы просят поцелуя, беззвучно проговаривая слова. И получают желаемое. Чанёль врывается мокрым языком в рот, скользит под чужим, гладит, ласкает, кусается. Его руки везде – Бэкхён превращается в одну сплошную эрогенную зону. Секс переходит в шторм – дрожь, страсть и эйфорическое наслаждение накрывают по очереди, волна за волной – одна выше другой – и разбивают о рифы с концом. А ведь Бэкхён просто предложил попить чайку и пойти в кроватку. А чаек назывался «Наложница императора». Чанёль спросил, рассмеявшись: – Чай с толстым намеком? Бэкхён весь набычился, ощетинился и выдал: – Между, блять, прочим, наложница это не просто любовница или какая-нибудь там шлюха одноразовая, а жена. А теперь его методично втрахивают в жесткий стол, который неумолимо и крайне неприятно давит на поясницу и крылья лопаток. Бэкхён даже подумать не мог, что Чанёля так развезет с его слов. Или что он сам так заведется со злого – через минуту уже забывшего о своей злости – бойфренда, жестко сминающего его губы своими и дразнящего мимолетными прикосновениями около бэкхёнова возбуждения. – Возьми, – коротко просит Бэкхён. Глаза блестят при дневном освещении, а на фоне светлой кухни и вовсе кажутся мутными, красными и пьяными. Чанёль с точностью не может назвать их цвета. Не карие, не черные, не серые даже. Собрав всю палитру, они напоминают огненный опал, мерцая желтыми, зелеными и синими искрами, которые загораются, гаснут и загораются снова. Чанёля ведет от долгого неотрывного взгляда глаза в глаза. И, наверное, кричащие заголовки газет правдивы – на остальное у него не хватает ни времени, ни сил; и, по правде, ему не хочется, и не стыдно даже ни капельки. Может быть, перед секретаршей только. Она очень старательно красилась каждое утро, приветствовала его зубастой колгейтовской улыбкой и одевалась умеренно привлекательно и стильно. Сразу было понятно, что метит в его постель, но – увы. Бэкхён занял это место раньше и явно на дольший срок. Чанёль не уверен, что вообще когда-нибудь сможет отказаться от него. – Хочу тебя, – стонет он глухо, сжимая пальцы на бэкхёновом горле. Тот задыхается, тянется весь навстречу, прогибается, шире раздвигает ноги, когда Чанёль стягивает с него шорты и дергано проводит рукой по члену. – А я – тебя, – хрипло отзывается он на его признание, скользя спиной по столу и стопроцентно сдирая кожу над копчиком. Чанёль ловит взглядом рассыпавшиеся спрессованные чайные листья – блядская, чтоб её, «наложница императора». Он мажет потными пальцами по расслабленному кольцу мышц, давит подушечкой большого пальца под яичками, в чувствительном местечке, плавно ведет ниже, сводя Бэкхёна с ума парой движений. Тот поддается вперед, пытается насадиться на пальцы, знает, что с ночи ещё не успел закрыться – мягкий, растянутый, готовый принять Чанёля целиком. – Ну же. Чанёля не нужно дважды просить. Он сам едва ли держится в борьбе с самим собой – похотливым зверем, берущим своё без остатка. Он сплевывает на ладонь, проводит от головки до основания – тело прошивает мурашками вдоль хребта, колотит и ведет, как от пуэра натощак, как девственника в первую дрочку. Бэкхён протягивает руки, обнимает за плечи, скребет пальцами по спине, располосовывает, метит, присваивает Чанёля полностью. И смотрит так, что сдохнуть хочется. И выебать. Безумно. Чанёль медленно входит на выдохе. Они оба замирают от ощущения единения друг с другом – секунду назад они существовали по отдельности, а теперь – нет. Бэкхён закатывает глаза, облизывает губы, распухшие и искусанные, мычит, концентрируя внимание на том восхитительном ощущении внизу живота, которое ему дарит эта заполненность любимым человеком. – Блять, – срывается у них одновременно. Оба улыбаются. Чанёль двигает бедрами, вперед и немного назад. Подхватывает бэкхёновы ноги под колени и закидывает себе на плечи, наклоняется вниз и целует парня во взмокший лоб с прилипшей, слегка волнистой, каштановой чёлкой. Бэкхён опускает руку на свой член, вытягивается в струнку с каждым толчком, стонет громче, не таясь, не стесняясь, не скрывая своего удовольствия. Чанёль не может глаз от него оторвать – впивается в каждую черточку, фиксирует взглядом каждый штрих, линию, изгиб, запоминает, отпечатывает на сетчатке картинку, кадр за кадром, снимок за снимком. И будь проклят этот долбанный чай, эти долбанные репортеры, эта долбанная обязанность быть красавчиком на обложке и сорок третьим завидным женихом в списке миллионеров по данным Форбса. Чанёль без Бэкхёна – пустышка. Никчемнейший человечишка. А с ним –с ним Чанёль чувствует себя нужным, сильным и живым.