Сумасшедшая любовь

Сонгю впервые в жизни не знает, что делать. Окончательно. Раньше его «не знаю, что делать» были дежурными и все же как-то разрешались. Его «не знаю, что делать» в отношении Ухёна подошли к концу. Он действительно выдохся. Когда все пошло не туда? И почему он, Сонгю, этот момент прошляпил и ничегошеньки не сделал? *** Сонгю сидит на кухне и грызет ногти, уставившись в стену. «Краска облупилась», - думает отстранённо и тихо шипит, нечаянно прикусив палец. Это нервное, видимо, он ведь даже в детстве ногти не грыз. «Надо поспать», - пульсом бьется в голове, но он от литров кофе превратился практически в зомби и отупел настолько, что очевидные вещи в голове не укладываются. Старые часы на стене тикают оглушительно, и это – почти китайская пытка каплями воды. У Сонгю начинает болеть голова. В соседней комнате спит Ухён (по крайней мере Гю надеется, что спит), и вроде бы все спокойно. Ни криков. Ни расцарапанных запястий. Ни кошмаров. Ничего. Сонгю бы радоваться – пережили очередной кризис, но ему вопреки всему хочется плакать. Нет, даже не так. Ему хочется рыдать. Навзрыд, с воем, соплями и сбивающимся дыханием. Жаль, что он не может. Просто если сорвется, то это будет конец. Буквально два дня назад все было еще нормально. Ухён даже прекратил устраивать истерики, когда Сонгю задерживался на работе. Он почти ничего не ел, но это мелочи – думал Ким. Мелочи по сравнению с тем, что было обычно. Зато он, наконец, перестал находить блистеры из-под таблеток, и лицо Ухёна не было перекошено болью и отчаянием. А потом Сонгю позвонила секретарша шефа, и Ухёну вновь снесло крышу. Еще бы – он отчетливо слышал игривый женский голос в телефонной трубке. Для него это значило лишь одно: кто-то пытается Сонгю у него забрать. Отбить. Увести. Неважно. …Когда Сонгю вернулся домой из круглосуточного магазина, то обнаружил полностью разгромленную квартиру. Все, что можно было разбить, было разбито; все, что можно сломать – сломано. Сердце пропустило несколько ударов сразу. Где он? Где?! Не разуваясь Гю побежал сначала в ванную (излюбленное место Ухёновых срывов) – не нашел, потом в кухню – тоже нет, и, наконец, в спальню. Взгляд, до этого лихорадочно метавшийся по углам, остановился на нём. Вернее, на той сломанной кукле, которая раньше была им. Ухён лежал в груде обломков и беззвучно сотрясался от рыданий. На белых носках потеки крови – наверняка наступил на осколки зеркала (да, оно тоже пострадало). Его кожа неестественно бледная, почти прозрачная – видно каждую венку. И россыпь ссадин на лице и руках – жуткие метки, которые Гю предпочел бы никогда не видеть. А еще эти слипшиеся ресницы и мокрые дорожки на щеках. Сонгю замер. Его сердце сжалось от невыносимой боли. Тело окаменело. Больно. Больно. Как-же-больно. Он не мог видеть Ухёна таким. Душило банальное и глупое желание – сдохнуть, потому что Гю знал, что причина всего этого - он. И если бы можно было все изменить… Он подходил медленно, но каждый шаг в абсолютной тишине звучал громом в ушах. «Ухён~а», - хрипло выдохнул. Голос не слушался, будто он вечность молчал. Гю сел на пол рядом, осторожно положил его голову к себе на колени. «Что же ты… что же ты, Ухён~а…» Взгляд Нама поначалу был не осмысленным, словно он находился не здесь, не в этом мире. Сонгю стирал слезы с его щек, пытаясь в это же время сдержать свои. - Глупый… глупый Ухён. Зачем ты?.. Я же здесь, я с тобой. Я всегда с тобой, слышишь? Спустя минуту десять? час? донеслось тихое «прости», и Гю накрыл ладонью холодные пальцы, вцепившиеся в его рукав. Ухён шептал ему о любви. О своей нездоровой, иррациональной любви. О том, что она туманит его разум, и он не может сопротивляться. Что он не сможет без Сонгю. Что устал. Сонгю сцеловал последние слова, и Ухён заснул. Гю взял его на руки и отнес в маленькую гостиную. Уложил на старый, скрипучий диван, накрывал своей курткой и ушел на кухню. *** Сонгю сидит на кухне и грызет ногти, уставившись в стену. «Краска облупилась», - думает отстранённо и тихо шипит, нечаянно прикусив палец. Это нервное, видимо, он ведь даже в детстве ногти не грыз. «Надо поспать», - пульсом бьется в голове, но он от литров кофе превратился практически в зомби и отупел настолько, что очевидные вещи в голове не укладываются. Старые часы на стене тикают оглушительно, и это – почти китайская пытка каплями воды. У Сонгю начинает болеть голова. В соседней комнате спит Ухён (по крайней мере Гю надеется, что спит) и вроде бы все спокойно. Думать не хочется. Не думать - не получается. Что, как, почему, когда, а главное - зачем это все? Всё по сто раз передумано, распотрошены и разложены вновь все варианты, мысли и догадки. Верных и правильных среди них, наверное, нет. Сонгю плевать на причины того дерьма, в котором они оказались. Важны только следствия, точнее, последствия их взаимоотношений. Важен сам Ухён. В голове пусто, взгляд лениво блуждает по пространству, изредка задерживаясь на каких-то незначительных элементах вроде пятна от пролитого кофе или дырки на старой занавеске. В ушах звенит от тишины, и уже понятно, что надо идти что-то делать: лечь спать, например, или убраться, пока Нам спит. Но Гю, как всегда, поступает до одури логично и, как был - в одном свитере, уходит из дома. Он тихо прикрывает дверь и спускается пешком, игнорируя лифт. Куда идти? Думать по-прежнему не хочется. Возвращается домой Сонгю лишь под утро. Нам еще спит, куртку, правда, он успел скинуть на пол. "Замерз, наверное", - думает Гю. Садится рядом с диваном, смотрит в это больное и сумасшедшее, но такое родное лицо. "Я люблю тебя", - говорит тихо. И всё, абсолютно всё встает на свои места. Он что-нибудь придумает. Обязательно придумает.