Плохая погода

Первая университетская осень раздражала омерзительной погодой. Холодный ветер срываетл с деревьев пожелтевшие за неделю листья. Мелкий дождь лил днем и ночью. Облака висели низко, давили на голову. Аракита, конечно же, простудился в первый же дождливый день. И теперь сидел в своей квартирке, включив кондиционер на тридцать градусов, наплевав на счет за электричество. Постоянно кутался в шарф, чихал и разбрасывал повсюду использованные носовые платки. Его все бесило больше, чем обычно: дурацкая погода, низкие облака, пропущенные лекции и растущая гора письменных работ, которые надо сдать уже к концу месяца. Сидеть за ноутбуком подолгу не получалось, в мозгах была каша, глаза болели. Аракита с трудом подавлял желание выкинуть ноут в окно и от души пинал диван минут пять подряд. Помогло ненадолго, потому что как только Аракита, обессилев, упал на тот же самый диван, раздался звонок в дверь. Самая большая его проблема и самый весомый повод для раздражения. Кинджо. Аракита не знал, откуда тот узнал о его простуде, но Кинджо приходил к нему уже в третий раз. Приносил копии лекций и задания, хоть и учился на другом факультете. Оставлял на столе план тренировок велоклуба, лекарства и горячий суп. Аракита матерился, но ел. Суп был вкусным. А сил ходить за лекарствами самому у него не было. Вот и сегодня, ровно в четыре пополудни, звонок в дверь. — Опять приперся? — прокашлял Аракита, пропуская Кинджо в квартиру. — И какого хрена? — Привет, — невозмутимо ответил тот, снял обувь и прошел в комнату. — Твои лекции. Дождь немного намочил их, но прочитать можно, я проверил. — Вот блин — не мог что ли убрать их в рюкзак до того, как на улицу выйдешь? У тебя глаза на жопе что ли? Льет уже неделю, — проворчал Аракита, снова падая на диван. Ноги не держали, по телу разливалась противная температурная слабость. — Ну извини, — с Кинджо было очень сложно разговаривать: он никак не реагировал на всплески характера Аракиты. С одной стороны это привлекало, с другой — Аракита не привык так. Оказалось, очень сложно понимать человека, который так мало проявляет свои эмоции. Фуку-чан по крайней мере осаживал Аракиту время от времени. И хвалил. Или говорил, что надо еще немного потренироваться. Кинджо же кивал, молчал и поправлял очки. Какого вообще хрена? Что за херня?! Аракиту это бесило до чертиков. — Как твой кашель? Я принес отвар для полоскания горла, в аптеке обещали, что станет легче. — Кинджо поставил перед Аракитой мерзкую даже на вид бутылку. — Столовую ложку на стакан теплой воды, раз в два-три часа. — Да нихуя. — И после еды обязательно. Вот суп. — Как все заебало. Хочу мяса и «Бепси» со льдом. — Обязательно. Еще в аптеке посоветовали мазь. Надо растирать грудь пару раз в день. Аракита посмотрел на Кинджо снизу вверх. Аккуратная одежда, дорогие часы, очки в темной оправе, внимательный серьезный взгляд. Араките хотелось растормошить его, растрепать, чтобы на щеках выступил румянец, а в глазах появилось другое выражение. Аракита даже знал, какое: жаркое, темное, жадное — как на гонке, перед финишем. Араките хотелось, чтобы Кинджо смотрел так на него. А еще — чтобы Кинджо дотронулся до него. Наверняка у него охрененно холодные руки после улицы — то, что надо, когда по телу Аракиты растекается болезненный жар, а мозги медленно превращаются в горячее пюре. Аракита сообразил, что делает, только когда схватил Кинджо за запястье и положил его ладонь себе на лоб. Да, идеально. Сразу стало легче. Аракита выдохнул с облегчением и закрыл глаза. Ну и пусть он ведет себя странно, хер с ним. Он вообще, мать его, очень странный чувак. Ебнутый даже, можно это признать сейчас. А у Кинджо прохладные пальцы и тяжелая ладонь. Аракита откинулся на спинку дивана и потянул Кинджо на себя. Тишина. Аракита приоткрыл один глаз: — Че, даже не спросишь, какого хера я делаю? — поинтересовался он. Кинджо только покачал головой. — Моя мама делала так, когда я болел в детстве. Помогает. Араките захотелось побиться головой о стену. Мама. В детстве. — Я, твою мать, не ребенок! — Я этого и не говорил. Араките оставалось только хмыкнуть в ответ и закрыть глаз. Невероятно раздражающий человек все-таки. Так и хочется пнуть. Или податься вперед, расстегнуть пуговицы отглаженной рубашки, запустить руки под нее, огладить кожу. Наверняка она тоже холодная, и от слишком теплых рук Аракиты покроется мурашками. В его башке точно что-то переклинило. Кинджо сменил ладонь, отвел челку со лба Аракиты, отчего по спине прошла дрожь. Аракита поежился. — Холодно? — Кинджо попытался отнять руку, но Аракита удержал его на месте. — Нормально. Не рыпайся. — Ладно. Аракита снова открыл глаз — Кинджо стоял перед ним, упираясь коленями в диван. Внимательно смотрел на него, слегка нахмурив брови. Щеки его немного порозовели от духоты в квартире, наверное. Аракита тут же представил Кинджо раскрасневшимся, потным, горячим, нависающим над ним. Голым. — Может, сделать тебе чаю? — В жопу чай. — В жопу все. Если он сошел с ума, то сейчас это хотя бы можно списать на болезнь, потом оправданий не останется. Аракита резко дернул Кинджо на себя, сбивая с ног. От Кинджо и правда исходила прохлада, нос у него был ледяным, а губы — теплыми. Аракита прижимался к ним целых несколько секунд, прежде чем Кинджо дернулся, пошевелился и ответил на поцелуй. Если раньше в голове у Аракиты была каша, то теперь там звенела жаркая пустота. Все мысли вылетели, вся кровь устремилась вниз. Горячечное возбуждение разливалось по телу с каждым новым движением губ Кинджо, с каждым прикосновением его ладоней — уже совсем не холодных. Аракита расстегнул рубашку Кинджо и провел руками по его груди — действительно, мурашки. Спустился ниже, огладил твердеющий член через брюки. Кинджо вздрогнул. — Подожди. — Нет. Да. Насрать. Нахуй. Этого хватит? — огрызнулся Аракита. Кинджо рассмеялся. — Да, пожалуй. А потом — потянул вверх толстовку Аракиты, стянул ее сразу вместе с майкой. Стало холодно: температура все-таки поднялась и сильно. Но Аракита забыл об этом, когда: Кинджо скинул свою рубашку и лег на него, прижавшись всем телом. Аракита удовлетворенно вздохнул: холодный воздух, казалось, отступал перед теплом Кинджо. Они целовались, ерзая друг по другу, члены терлись через ткань штанов, и это бесило. Хотелось ближе и больше, намного больше. Аракита расстегнул ремень на брюках Кинджо, потянул вниз молнию и запустил руку ему в трусы. Обвел пальцем головку члена, размазывая влагу, провел ладонью по стволу. Кинджо шумно выдохнул, прикрыл на мгновение глаза, а когда открыл, Аракита увидел ту картину, которую представлял несколько минут назад. Темные зрачки почти затопили радужку, на щеках выступили яркие пятна румянца, губы припухли, короткие волосы растрепались. Такого Кинджо хотелось еще сильнее. — Нахуй, — Аракита совсем охрип, но ради такого он готов был даже пополоскать горло. Когда-нибудь потом. — Сними все нахуй. — Ты тоже, — в голосе Кинджо тоже сквозила хрипотца, и это возбуждало до пятен перед глазами. — Заметано, — Аракита приподнялся следом за Кинджо. Они избавились от одежды за несколько секунд, но все равно Аракита успел замерзнуть. — Замерз? — выдохнул Кинджо ему в губы, опускаясь на диван. — Может быть, — Аракита решил, что разговоры его заебали окончательно. Кинджо больше не пах дождем и прохладой, теперь он был горячим, почти как сам Аракита. На пояснице у него выступил пот, Аракита чувствовал, когда гладил его, сжимал ягодицы, притягивая Кинджо ближе. Их члены терлись друг о друга, и каждое такое прикосновение вспыхивало в крови искрами удовольствия. Голова кружилась, дыхания не хватало. Аракита чувствовал: еще немного, и он кончит вот так просто от поцелуев и касаний. — Больше, — потребовал он. Кинджо усмехнулся, но подчинился. Просунул руку между ними, обхватил оба члена ладонью и провел вверх-вниз на пробу. Аракита задохнулся от удовольствия, из горла вырвался низкий стон. Он подался бедрами в кулак Кинджо, заставляя ускориться, и довольно ухмыльнулся ему в губы, когда Кинджо тоже застонал. Кинджо целовал его совсем не так, как раньше. Теперь он был жадным, требовательным, он задавал ритм, а Аракита уступал и подстраивался. На этот раз — пообещал он себе перед тем, как в голове стало совсем гулко и пусто. Движения Кинджо стали быстрыми и рваными, дыхание — тяжелым. Аракита чувствовал, как пульсирует его член. Они уже не целовались, просто касались друг друга губами. Араките казалось, что между ними нет ни миллиметра свободного пространства, но он все равно каким-то образом умудрился обхватить ладонь Кинджо своей, не то помогая, не то мешая. Руки взмокли, под пальцами было скользко от смазки и пота, под закрытыми веками плясали цветные пятна, возбуждение горячими нитями сворачивалось внизу живота. — Я… сейчас… — пробормотал Кинджо, и Аракита распахнул глаза, всматриваясь в то, как меняется его лицо во время оргазма, как он хмурит брови, как с приоткрытых губ срывается стон и вибрирует на губах Аракиты. Картинка расплывалась, смазывалась. Собственный оргазм накрывал тяжелыми волнами, не давая опомниться. Аракита выгнулся, вжимаясь бедрами в Кинджо, на пальцы и живот брызнула сперма, смешиваясь со спермой Кинджо. Они снова целовались, теперь уже медленно, лениво, восстанавливая дыхание и приходя в себя. Воздух в комнате холодил разгоряченную кожу, Аракита поежился, пытаясь спрятаться под Кинджо. Тот вздохнул, огляделся и потянул на себя плед. Стало намного лучше, но признаваться в этом Аракита не собирался. Вот еще. Он вообще не собирался сейчас разговаривать: ему было тепло, удивительно удобно и лениво. А еще — страшно хотелось спать. Он уже почти отрубился, когда вспомнил еще об одном желании. Протянул руку и стащил с носа Кинджо очки. Да, теперь все стало как надо. И целоваться с Кинджо без дурацких очков было удобнее.