Он не виноват

Он ждет меня. Я хочу к нему, скорее. Но вместо этого с усердием, достойным лучшего применения, я изучаю чужое гибкое тело, твое, пока незнакомое мне, тело, кусаю и целую не своего мужчину. Я смеюсь и позволяю трогать себя в самых сокровенных местах, шепчу тебе на ухо пошлые словечки, тороплю и довольно жмурюсь при каждом резком движении. Запрокидываю голову, подставляясь под твою жадную ласку. Ты так долго ждал меня, с завидным постоянством кидая призывную нить вороватых взглядов. Пожирал меня глазами при любой возможности, думая, что я не замечаю. Мне было забавно наблюдать за тобой в эти моменты и хотелось встать в еще более соблазнительную позу, довести тебя до нервной дрожи в пальцах, чтобы ты едва сдерживался, нервно проводя языком по пересохшим губам. В толпе снующего по репетиционной народа ты пытался стать незаметным, пробираясь ко мне ближе, задевая рукой, вроде бы случайно, и виновато бормоча извинения. Я все это видел, на твоем лице большой бегущей строкой читалось непреодолимое желание разложить меня прямо на этом, не совсем чистом полу, на глазах у изумленной публики. Представляю, как обрадовался бы Пауль такому бесплатному порно-шоу, задорно улюлюкая и подбадривая тебя. Но твое вожделение заметил не только я. Конечно, мимо Тилля и муха незафиксированной не пролетит, если конечной целью ее полета, к примеру, будет являться мое плечо. В радиусе десяти километров он безошибочно, звериным чутьем хищника-собственника, определяет всех, кто хоть с малейшим интересом обращает взгляд в мою сторону. А от тебя исходили удушающе-горячие волны стойкого, непреодолимого желания. Ты кипел и плавился, раздражался при любом пустяковом поводе, демонстративно хлопая дверью. Уходил творить в одиночестве, прорабатывать не дающиеся моменты, обдумывать свои партии. Но я-то знаю, что ты напивался до белых мух, один, не включая свет и не занавешивая окон в пустой квартире. Ты думал обо мне, представляя, как в один прекрасный день ты исполнишь свою давнюю мечту и будешь обладать мной, остервенело, до отключки, до боли, до моего крика. Я все это знаю и без твоих признаний. В горячем сбивающемся шепоте не разобрать слов, но по интонации, по малейшим переливам тембра я понимаю и знаю, что ты говоришь. Это не ново для меня, таких, как ты, жаждущих и желающих моего тела, очень много. Я сотни раз слышал уже то же самое или примерно похожее. Вам всем туманит голову моя так называемая красота, плавные изгибы тела, по-женски круглая задница. О да! Она то и есть вершина того Эвереста, который вы все пытаетесь покорить. Ну что ж? Бери, пользуйся. Я позволяю тебе хватать и тискать себя, величественно кивая на все твои изощренные предложения. Сзади, спереди, сбоку? Давай! На столе, на подоконнике, в ванной? Еще! Придумай, что-нибудь интереснее. Я все это пробовал – не впечатляет. Я думал, ты будешь более изобретателен. За столь долгое время, что ты терзался похотью ко мне, мог бы нарисовать картинку наших утех более живописно. Очередное разочарование. Да, те оргазмы, до которых доводит меня твой умелый рот, будут служить небольшим утешением за зря потраченное время. Не более. Скучно и серо, ничего нового, никаких неожиданностей. Я устал, слезь с меня. Курю, стряхивая пепел прямо на ковер. Ничего – уберешь, будет платой за отнятый у нас с Тиллем вечер. Не смотри так жалобно, ты здесь совершенно не при чем, дело не в тебе. Да, ты прекрасный любовник, я взметал ввысь и опадал на грешную землю в твоих объятиях. Пять раз, да ты гигант. Он уже давно столько не может за ночь. Пожалуй, надо будет повторить как-нибудь. Подмигиваю, и ты довольный, как двухмесячный щенок, мчишься куда-то вглубь квартиры. Не старайся, алкоголь не затмит горькое послевкусие. Снова и снова прокручиваю в голове варианты оправдания перед Тиллем, хотя точно знаю, что меня уже ничто не спасет. Он знает. Он всегда знает, когда я с кем-то развлекаюсь. И мне страшно даже представить, что в такие моменты творится в его голове. Я уверен только в одном – он простит меня. Прощал уже много раз, и этот не будет исключением. Он любит меня, болеет мной, живет мной. Его идеальная жизненная позиция выстроена исходя из единственной константы – меня. Если меня вдруг не станет, его мир рухнет в одночасье, и он уже не сможет собрать воедино разрозненные осколки того, что некогда являлось его устоявшимся бытием. Я не знаю, почему так случилось и почему именно меня он выбрал объектом своего слепого обожания. Я принял это как данность и существую в отдельной, выстроенной им для нас двоих, вселенной со своими законами и устоями. Хотя по сути ничего не поменялось, та же привычная реальность: работа, отдых, друзья, развлечения, но я чувствую его постоянный неусыпный контроль, мой затылок покалывает его пристальный взгляд, мое личное пространство наэлектризовано до предела его внимательным наблюдением. Он, даже не смотря в мою сторону, видит меня и фиксирует каждое мое движение. Этот влюбленный робот запрограммировал себя на меня, сбоев не бывает. Что ж, милый Кристоф, пора и честь мне знать, засиделся я, точнее залежался. Целуешь меня с той же горячностью, что и час назад, пламя в твоей крови не потухло, а, похоже, только сильнее разгорелось. Не хватало еще одного свихнувшегося на мою голову. Даже не думай! У нас ничего не может быть, я с ним и только. Точка. Прохладный вечерний воздух так кстати. Мне надо проветрить мысли, надо придумать правдоподобную ложь. Хотя зачем? Да, лучше сразу все расскажу ему. Так будет честнее. Он знает, где я и с кем, знает, чем я занимался почти весь день. Незачем унижать его еще и банальным враньем. Молча открывает дверь, впускает внутрь и так же молча, ступая плавно и бесшумно, уходит. Иду следом, по пути скидывая с себя пропитавшуюся чужим запахом одежду. Я не принял душ после долгого и сладостно-напряженного секса со Шнайдером, я до сих пор разгорячен и утомлен одновременно. Уверен, что мои глаза сейчас блестят, как при простуде, лихорадочно и неровно. Не смотрит на меня, кивает в сторону кровати – там уже все готово для моей неизбежной пытки. Ухмыляюсь и покорно ложусь, бесстыдно раскидываю ноги, зная, что он видит, что он чувствует чужого мужчину, побывавшего в моем теле. Чужого, совсем недавно обладавшего его сокровищем. Первый удар он наносит наотмашь – не может сдержать охватившей злости. Но сразу же берет себя в руки, дальше бьет уже четко и через определенное количество секунд. Все выверено, рассчитано и безжалостно точно. Я кричу, мне больно. Больно и в то же время легко. Я отключаюсь и плыву в мареве захлестнувших ощущений. Раскаяние приходит первым. Меня переполняет стыд и отвращение к себе. Я плачу и прошу прощения, зря надеясь, что мои мольбы смогут прекратить неизбежное, столь необходимое мне наказание. Инстинкт самосохранения подстегивает клясться в вечной верности и огромной любви, оправдываться и заверять, что эта выходка точно была последней. Бесполезные, лживые слова льются из меня бессвязным потоком, делая ему больнее, причиняя ему боль другого рода. Он знает, что я не исполню ничего из того, в чем сейчас убеждаю нас обоих, подхлестываемый жгучей, острой, мучительной болью. Злость чуть медлит, но настигает внезапно, обрушивается водопадом, как и сковавшая тело судорога. Они на пару выкручивают меня, завязывая в тугой узел, раздирая меня на куски и тут же собирая из меня немыслимые мозаики, даже отдаленно не похожие на человеческое тело. Я изрыгаю проклятия, нещадно матерюсь, и почти осязаемая волна ненависти накатывает с такой силой, что я бы сам порвал его на куски, не будь прикован к кровати. Любовь всегда появляется в конце. Он уже отложил стек, отстегнул наручники, уже нежно гладит меня по спутанным волосам. А я все еще пропитан горькой мукой разочарования в себе до самого дна души, до последней клетки избитого, вздрагивающего тела. Меня хлещет изнутри шипастыми кнутами подлой боли. Я понимаю, что сам виноват, и каждый раз вынуждаю его истязать себя. Он страдает гораздо сильнее меня. И тогда я люблю его больше, чем он меня. Он ложится рядом, осторожно ощупывает края свежих, еще кровоточащих ран. Он ничего не говорит мне. Он простил меня. Теперь он думает, что сам виноват. Хотя нет, он ни капли не повинен, это все с моей подачи. Я раз за разом вынуждаю его к своему наказанию скотским поведением. Мы оба знаем и оба виноваты. И невиновны. Я люблю его. Но меня душит его всепоглощающая любовь. Мне нужен глоток свободы, минута другой реальности, бесполезной, не способной заменить мне его, но манящей и зовущей, переливающейся красками разнообразия жизни. Я не выдерживаю, я поддаюсь, а потом расплачиваюсь. Потом мы оба жестоко расплачиваемся за мои слабости. Я не виню его. Я люблю его.