Синдром комбатанта

Каспер Линц медленно и устало шёл по коридорам станции. Враг не оставлял Изерлон в покое. До недавнего времени всё это было замкнутым кругом. И мирные переговоры, которые в конце концов начали Минц и Фредерика, несомненно, были выходом из ситуации. Командир розенриттеров с этим был полностью согласен: открытая война теряла смысл. Но, с одной стороны, атаки не прекращались. Это напрягало, хоть и не было неожиданным: кто знает, как и когда ещё закончатся эти переговоры? С другой стороны – что делать потом? И это беспокоило гораздо больше. Продолжать борьбу? Опять уходить в "шервудские леса"? Или всё-таки попытаться пожить мирной жизнью? Но тогда куда девать людей, которые привыкли только воевать? Да ещё когда их предало государство, интересы которого они защищали? Психолог твердит о "синдроме комбатанта", о том, что эти парни могут так и остаться на всю жизнь "на войне", о возможных затяжных депрессиях и так далее и тому подобное... И что из-за этого может быть много не только медицинских проблем. Каспер отчаянно приглядывался к своим подчинённым. Кто из них не сможет вписаться в мирную жизнь и стать законопослушным гражданином? Может, здоровяк и шутник Петер Штайндорф? Или маленький юркий заноза Вольф Гоффеншеффер? Или будет стыдно увидеть на скамье подсудимых или окончательно спившимся ещё кого-то? "И что мне с этим самым синдромом делать?" – устало думал полковник. – "Не отправлять же их каждый день плантации на фермах пропалывать? И отбирать время круглосуточной муштрой – тоже не выход. Надо давать возможность учиться тем, кто этого хочет, на частную жизнь, на хобби чтобы силы оставались. Что ж ещё-то делать? И самому потом куда? Полк, к гадалке не ходи, расформируют одним из первых. А чуть позже и всю армию. В академию? Скажите ещё, господин полковник, – в нашу, на Райдосе! Думаю, там профессура меня ещё не успела забыть! Значит, не восстанавливаться, а только поступать заново и половина льгот побоку. А платить по полной хватит ли денег? Да и чёрт с этими деньгами, но что у меня в активе? Серия портретов да бытовые зарисовки? Хватит ли этого для портфолио? А главное – что рисовать-то? Вдруг эта психологиня права, и я начну Выливать на холст литры крови и изводить зрителей человеческими страданиями и горем? Такое уж точно после войны никто видеть не захочет. И что ж получится? Рисовать ради рисования? Говорят, помогает, если влюбиться... Но получится ли "по заказу"? А рисовать по заказу? Не легче... Или прослыть художником-неудачником? Вот уж супер! Только самому над собой смеяться! Ч-чёрт, не нравится мне такая перспективка! А как проверишь? Идти к ней на тестирование? Она вроде ничего, но всё равно как-то не хочется. Ладно, буду думать..." Вынырнув из своих мыслей, Каспер увидел, что стоит перед воротами парка. И очень удивился. Он нечасто заходил сюда. "Зайти что ли, раз уж я здесь? – мелькнула мысль. – Хоть воздухом подышу. Время вроде есть". И не спеша двинулся вглубь парка. Какое-то время он просто медленно шёл по аллее. Прежние грустные мысли не оставляли. "Сможем ли мы жить мирной жизнью? Да чего уж там – смогу ли я?! Особенно, после того, как мы остались здесь фактически одни за всех?" Так полковник Линц шёл ещё некоторое время. Но постепенно усталость начала брать своё. Около аллеи он увидел скамейку и опустился на неё. Мысли не уходили, но это была уже скорее инерция. – Дзонни! Дзонни! Мотьи! Птитька летит! – раздался неподалёку звонкий голосок. Линц встряхнулся и обернулся на голос. Кричала рыжеволосая девчушка лет трёх. Кричала и показывала пальчиком куда-то вверх. Каспер посмотрел вслед за её пальчиком. Там действительно была какая-то пичужка. Перелетала с дерева на дерево. – И вовсе не летит узе, а села! Глупая ты, Энни! – ответил другой детский голос. Каспер, неожиданно для самого себя, с улыбкой снова повернулся. Джонни оказался светловолосым бутузом где-то на годик постарше своей подружки. – Сам такой – не огьядывайся, – надула губки Энни. – Она и сея! "Странно" – подумал Линц. – "Я думал, с детьми все уехали. Значит, верит еще в нас кто-то”. И снова улыбнулся. А дети тем временем уже забыли про пичугу и принялись гонять по лужайке огромный пёстрый мяч. Каспер молча смотрел на них и вдруг понял, что держит в руках блокнот и карандаш. "Конечно!" – сверкнула мысль. И он принялся рисовать. Лужайку, пичугу на дереве, смеющихся и играющих детей, которые никого вокруг себя не замечали. Увлёкшись, он не заметил женщину за своей спиной. Рут Майра Голтман, штатный психолог гарнизона крепости, увидев рисующего Линца, постаралась незаметно подойти к скамейке. Это ей удалось, она заглянула в блокнот и удовлетворённо улыбнулась. "Бравый розенриттер настолько увлечён рисованием, что его удалось застать врасплох? Это хорошо. И рисует он детей. Это ещё лучше! По крайней мере, этому парню сейчас никакие синдромы не грозят. Предательства он, конечно, не простит, и долго будет жить по схеме "или – или", но это будет внутри, держать себя в руках он в любом случае сможет. Вот поиску компромиссов действительно придётся учиться. И – да. Приведение в соответствие внутреннего мира. Но это уже следующие задачи. Будем работать". Она ещё раз улыбнулась и так же незаметно ушла. А полковник Линц рисовал. И улыбался. А на его рисунках смеялись дети.