Та сторона серебра

Прядь серебряных волос вьется на сильных тонких пальцах. Тьелпэ, зовет она его на языке, привезенном ее народом из-за моря в земли, от которых и язык ее, и народ, и заокраинный запад навеки отчуждены кровью. Так рек король, из-под точеных каменных сводов стерегущий покой ушедших под руку его. Но когда закрывается дверь их супружеской спальни в одной из тысячи пещер и ее белые с золотом одежды отмечают общий путь до постели, слово короля теряет силу, и чужая речь, в которой ему, рожденному после того, как и отзвук праматери этой речи простыл в лесах и долинах, не разобрать половины слов - чужая речь льется с ее теплых губ, пока поцелуй не закрывает их для слов - и не раскрывает для совсем иного. Коронованная Сиянием, прозвал он ее с первой встречи - и другие подхватили новое имя и под ним прославили красоту ее и отвагу. И гордость, граничащую с высокомерием, и рвение к власти. Но когда закрыта на засов арочная дверь с витиеватой резьбой, и гордость, и рвение к власти опадают на укрытую сумерками мозаику из карнеола, яшмы и оникса следом за парчой и шелком, и только золото кос ее, которые позже - позже - разберут на пряди и долго-долго будут расчесывать его разморенные пальцы, только золото это разом и корона, и плащ - тогда он зовет ее Нэрвен - непокорным именем, что по другую сторону пролитой крови прозрела дочь Лебяжьей гавани для своей дочери... Келеборн не знает, почему это воспоминание кружит и кружит над ним, как ястреб, то спускаясь совсем низко, до дуновения по лицу, то взмывая ввысь - до мерцающей светлой точки. Умелая рука - более умелая, чем его собственная - уже в сердце Черной Крепости вогнала призрачный клинок снизу вверх и насквозь, отыскав в чешуе доспеха брешь не толще волоса. Сталь, напитанная темными чарами, холодом прижгла рану, и теперь холод расходился по венам, подмораживая кровь. Там, где вонзился клинок, истлевший затем в его ладони, до сих пор курился черный с проседью дымок. Девять обрушились, как лавина, и призрачные одежды их полоскал в воздухе ледяной ветер, а пронзительные вопли сотрясали густую, как грязь, тьму между изъеденных ветром останков крепостных стен и башен. Келеборн сокрушил бы их, пусть ему и неизвестно таинство преображения, как Пробужденным и Перворожденным предкам. Так он думал, пока блеклые тени с шипением шарахались от митриловых доспехов и от меча, выкованного Гвайт-и-Мирдайн по образу Аранрута. Иного оружия в бою племянник Тингола не признавал. Трое из девяти отшатнулись с прожженными плащами, лезвие рассекло их вместе с воздухом; прочие кружили вдоль стен, и песок, смешанный с крошевом пересохшей листвы, вился следом. Снизу уже доносились голоса; охрана Светлого Совета пролет за пролетом преодолевала лестницу, услышав звуки сражения. Если бы не этот выжданный, выверенный, выгаданный удар. Ему хватило сил, чтобы рубануть наотмашь, вышибить чужой меч - он с лязгом вырвался между митриловых пластин, эльфийская кровь шипела на клинке, разъедая темно-красным его черноту, - и ударом рукояти сбить с  головы врага белесую корону. Она все еще мутно чадит в пыли под обломком каменной перегородки, мертво отражая в граненых камнях луну... Призрачные мутные с сизым одежды колыхаются вокруг, смыкаясь в кольцо все теснее. Кости с темными провалами вместо глаз, носов и ртов. Кольцо. Все их жизни повисли на кольцах. Я умираю, понимает Келеборн, слушая быстрые живые шаги совсем рядом, ощущая, как ветром и дождем относит бледные тени. - Митрандир прав, - повторяет он; слова пузырятся безвкусной красной водой на губах, кровь уже выстужена пробирающимся во венам холодом. - Это Саурон. Коронованная Сиянием беззвучно смеется, сидя вполоборота, отбрасывает обеими руками за спину свободно распадающиеся пряди волос - золотой водопад обрушивается бесконечно долго, насквозь пробиваемый летним ярким солнцем. И на этом заканчивается все. *** Тот же враг, что забрал силу и жизнь ее брата. Тот же враг, что выпил кровь его и голос. Когда состарится Арда, а вместе с ней и тело ее истончится до паутинной нити и станет незаметно обычному глазу, она не ошибется, отличая следы из сотен тысяч. Она знает его чары, как свои собственные; лучше даже, ибо собственные ее чары были выпестованы после того, как вражеские посадили на железные цепи чары ее брата. Она видела отметины вражеских чар на Пришедшем следом, который увлек брата в объятия смерти своей мечтой. В один вдох гнилостного воздуха, в одно касание пошедших черными трещинами стен, в один взгляд на серую взвесь просеенного сквозь облака тумана она узнала их. Вражьи чары. Липкая и леденистая их воронка раскручивается, поднимаясь к небу из ветхой башни, куда уже устремились всадники по узкому мосту. Глухие бесцветные сумерки всосали грохот копыт по замшелому камню. Глава над истари внял Митрандиру и привел Белый Совет под стены Дол Гулдур. Но полуразрушенная крепость безмолвствовала, разинув пасть из стен с наполовину снесенными зубцами. - Держись поодаль, - сказал ее супруг именем Варды, пуская коня галопом, и за ним унесся муж их дочери, властвующий над воздухом. А потом сквозь неподвижный воздух прорезался вой по ту сторону жизни, и с лица главы над истари словно спорхнула ястребиная тень, а пальцы стиснули белый посох. Я - Артанис, грозой полыхнуло в душе; ни подле старших братьев, ни меж ледяных клыков, ни перед герольдами Стихий я не держалась поодаль! Она спешивается, бряцают звенья позолоченной кольчуги, белый плащ стекает с седла за спину. Артафиндэ враг швырнул в свои подземелья нагим и дрожащим, сорвав личину; так говорят предания. Артанис придет в доспехе и в истинном облике. Когда мост остается позади, она берет первые ноты Песни Силы, ступая на первую ступень, ведущую к полуразрушенной башне; возвышает их, прорезая затхлое массивное небо, и адамант Нэньи наливается грозой, громыхающей в груди его госпожи, и в гранях его закручивается вихрь. А потом тучи над Дол Гулдур разверзаются и обрушивают ливень в оскаленную пасть, и ветер по велению Вильи приносит потоки воздуха с запада. Стены начинают дрожать. Выплевывают крошево штырей, сцепляющих каменную кладку. Артанис, преображенная и в латах из чар поверх золоченой кольчуги и нагрудника, вступает в крепость. Отмечает глазом и чутьем следы прошедших покореженными ступенями до нее. Она видит всех, кроме супруга именем Варды, и Песня Силы замирает у нее в горле, и небо смыкается над головой, прекращая дождь. - Где ты? - кричит Артанис. Под кольчугой мокрый поддоспешник студит спину. - Тьелпэ! Она не звала его так с тех пор, как минуло их время детей. - Сюда! - доносится голос одного из стражей с площадки лестницей выше. Тот же враг, что забрал силу и жизнь ее брата, вознамерился забрать у нее супруга. Тот же враг подсказал своим слугам, бежавшим от песни ее и ливня, куда ударить. Руки леденеют, едва она накрывает рану под закопченным доспехом. Плотно подогнанные друг к другу края митриловых пластин в месте удара истончила, прогрызла ржа. - Тьелпэ, - повторяет она, едва шевеля губами. Дышать мешает обоюдоострый плоский кусок льда, ворочающийся в груди. Мокрые волосы потускневшими прядями грузно падают через плечи вперед. Темнота, в которой истаивает его дух, плещется вокруг, как теплое молоко. - Останься со мной, как с тобой осталась я. - Это оно и есть, - его рука обводит синюю гладь без края в золотой кайме, ласкающуюся к ногам, - море, о котором ты столько говорила и которое сметает с моей земли деревья, а саму землю крошит, как обожженную глину? - Море бывает разное, Тьелпэ, - на ее губах мелькает улыбка. Он не любит язык из-за моря, Артанис это известно; но в этой земле она не сыскала имени, которым хотела бы называть его. - Какое море было в городе твоего детства? Она прикрывает глаза. - Такое же золотое по краям и пронзительно-синее в середине. Только добрее. И теплее. И совсем прозрачное, будто стекло, мне всегда казалось - как бы далеко я ни заплыла, дно увижу всегда до мельчайшего камешка, до песчаной крупинки! И еще щедрое на дары - сколько янтаря и аэрнена мы с братьями находили на берегу, не пересчитать... А альбатросы! Здесь мне не довелось их встречать, а над морем в Амане они кружили всегда - огромные, белые - белее снега. Она улыбается, прикрыв глаза. - Но я останусь с тобой по эту сторону моря, мой супруг именем Варды. Бесконечное время спустя он кашляет и плюется кровью. Стражи уже спешат поднять его на носилках из щитов. - Осторожнее! - велит муж ее дочери, и Артанис хватается за подставленную ей руку, за пояс в тщетной попытке подняться. - Саурона оставьте мне, - доносится гулко и свысока голос главы над истари, и она, обессилев, кивает. Этот бой для нее окончен. Я еще раскрошу эти стены, обещает себе, и тяжелым рывком поднимается на ноги.