Вестер (начало лета) 5204 года.
Они стояли во дворе алхимической академии и громко ругались, выясняя свои отношения. И однотонный мир вокруг будто бы не существовал. Только они и разгорающийся с каждым новым словом огонь между ними. Это была одна из тех ссор, что можно легко пережить и ещё легче избежать, но и у Тумана, и у Хаурана был сегодня весьма сложный день. Впрочем, не ограничивается такое одним лишь днём. У обоих в жизни постепенно, почти незаметно темнея, начиналась чёрная полоса, и для подбитых нервов их обоих каждая раздражающая мелочь не проходила бесследно. Была бы ночь, их бы давно уже разогнали те, кто не был равнодушен только из-за невозможности и беззащитности своего сна. А вечером никому не было до них дела. И вот так, цепляясь за слова, припоминая грешки друг друга, они стояли уже час и будто шли в самую глубь обширного лесного пожара, не страшась ни жары, ни ожогов, ни страшного внешнего вида или истошных криков. Хауран вскоре перестал спорить с упрямым Туманом. Он заметно начинал мёрзнуть, и Туман обычно беспокоился за здоровье друга, которое тот якобы совсем не бережёт, но привычный ободряющий удар по спине сейчас забылся и заменился ядовитым упрёком: — Что, страшно? Держа руки в карманах, Хауран крепко сжал кулаки. Но молчал, ожидая следующей фразы. — Удивительно, раньше ты от такого поскорее ноги уносил, а сейчас стоишь, не шевелишься даже. Сдержанный такой, словно его герб не Натрикс, а Боа какой-нибудь*, — Туман хотел добавить ещё пару колких словечек в адрес Хаурана, но резко передумал и дёрнул головой. — Что скажешь на прощание? — Скажу, что ты тоже изменился. Я знал другого Тумана. — А может не такого уж и другого? Я всегда был упрямым. — Упрямым — да, но не тем, кто не видит ничего дальше своего носа. И ты не раздражал так сильно, как сейчас, — хоть внешне не было ни намёка, внутри у Хаурана всё словно запылало от гнева, и, совершенно не подумав о последствиях, он прошептал: — Лучше бы мы никогда не встречались. Прошептал — и затих, едва не потянулся рукой к лицу, чтобы закрыть несчастную клетку, откуда выпустил неуловимое крылатое. Шёпот был оглушающим. Через несколько секунд ему в глаз и под рёбра прилетело по кулаку, отчего он смялся, словно бумажный веер, и начал жадно глотать воздух, громко кашляя. Туман ожидал рано или поздно услышать подобные слова, но всё равно настолько резкая смена настроения застала его врасплох. Глядя на собеседника, пожиравшего теперь его взглядом, он усмехнулся. — Будь по-твоему, истерик. Глазами Туман проводил бывшего друга до самого входа в общежитие. И только когда тот скрылся за тяжёлой дверью, позволил себе снять каменную маску. Пнул ближайшую стену. Как он мог? Как он посмел так его оскорбить? Его, самого Тумана! И как сам Туман мог опуститься до общения с кем-то подобным? Надо было предугадать такой исход событий, тем более в какой-то степени характерами они совсем не сразу сошлись. Туман уже шёл по направлению к выходу из двора, а слова Хаурана никак не лезли прочь из его головы.***
Дряхлый бесшерстый часовщик наслаждался вечерним чаем, сваренным его женой на скорую руку, и доделывал свой удивительный проект, наверняка последний в его деле. Даже от любимой работы можно здорово устать, если посвятить ей ни много ни мало всю свою жалкую жизнь. Но если всё время он только и делал, что чинил, то последние годы открыли ему что-то невероятное и ранее не ведомое: если правильно собрать и настроить часы, то можно пойти наперекор всем жизненным уставам и отправиться назад во времени в любую точку! Часовщик почувствовал себя настоящим гением, когда подобрал необходимые детали и начал сборку карманной машины времени. К нему много кто приходил поглядеть на новое чудо света, но все как один уходили, разочаровавшись, ведь показывать старику было ещё нечего. Зато теперь, когда он вот-вот закончит свой долгострой, в него никто уже не верил и потому никто не шёл, хотя именно в этот момент как никогда нужен был смелый испытатель. Едва-едва почувствовав дряблой кожей заструившийся холодок, за которым незамедлительно последовал высокий звон дверных колокольчиков, часовщик уже мысленно благодарил Всевышнюю за превосходную возможность. Ласфиец подошёл к столу, лишь тихо спросив, не ошибся ли, сунул под нос старику газету и указал на объявление с адресом его неприметной мастерской, каких было с десяток в огромном городе. Газета была старой, как раз тех времён, когда часовщик только-только дал миру знать о своём существовании. Старику не пришлось спрашивать, чем он может помочь этому парню. Парень первым начал говорить. — Я — Туман Полихира, - представился он. – А Вы — тот самый часовщик, который изобрёл карманную временную машину? Она нужна мне. Даже обращаясь к незнакомцу, да ещё и старому, на «Вы», Туман всё равно был резок и настойчив, и мастер ответил ему далеко не сразу. Жизнь научила его не доверять каждому проходящему мимо. — Поведай мне свою историю, мальчик. — Мне нужно торопиться, часовщик. У меня совсем нет времени. — А у кого из нас оно есть? — не без грусти протянул старик. — Неужели ты правда думаешь, что я отдам вещь, на которую потратил столько времени, человеку, о котором ничего не знаю? Если я прав, то ты потеряешь гораздо больше драгоценных минут, стоя здесь и выжидая моего ответа. Туман на секунду задумался, после чего, рыча что-то себе под нос, вышел из мастерской, громко хлопнув тяжёлой дверью и заставив колокольчики дрожать и трястись, будто от ужаса. Часовщик знал, что парень ещё зайдёт к нему сегодня, и когда спустя полчаса тот действительно завалился в обитель мерного тиканья, старик уже закрывал работающий на «отлично» механизм. — Проходи, садись, Туман. Я готов тебя выслушать. — Что именно Вы хотите знать? — Причину. Зачем тебе машина времени? Понятно, что изменить какой-то момент прошлого, но какова более конкретная цель? Увиливать не получится. — Я должен оградить себя от знакомства кое с кем. Часовщик внимательно, почти пристально оглядывал Тумана с головы до ног: его чёрно-белую шерсть, неопрятную ученическую мантию алхимической академии, несколько ссадин на щеках — и всё никак не мог понять, зачем такому с виду неслабому ласфийцу прибегать к помощи машины времени. Ведь он мог решить всё зельем или на крайний случай силой! Только после этой мысли мастер обратил внимание на руки, особенно на правую, которая была плотно перебинтована в области основания пальцев. — Дело, смотрю, серьёзное, раз в драку со стеной полез. Эти слова смутили Тумана, ведь он и правда разбил костяшки отнюдь не о мантию друга. Парень не знал, что и ответить на это, и готовился начать отнекиваться. Или оправдываться, в совсем крайнем случае. Ожидаемых нападок от старика не последовало, он лишь положил на стол своё блестящее серебристое творение размером не меньше ладони. Историю он принял, одним предложением вкупе со внешним видом Туман сказал всё, что старик должен был знать. — Кнопками набираешь день, месяц и год, стрелками назначаешь точное время. Но мне придётся попросить тебя остаться здесь. Ведь ты теперь участник эксперимента.***
Гардеробная академии была как всегда полной, и каждый стремился занять свободное сидячее место. Кому не доставало стульев, тот, естественно, переодевался стоя, но именно в это время дня — вернее, утра, — не хватало даже стен, чтобы ещё не затёкшие за день детские спины на них опирались. Поэтому и только поэтому Туман являлся в ненавистное бледное здание за пять минут до начала занятия, а совсем не потому, что проспал. Даже в этой академии, будучи поступившим всего неделю назад, он уже умудрился прослыть разгильдяем и хулиганом. А в этот день ему повезло, он проспал не один. Позади него, отставая всего на пару шагов, шли девчонки-болтушки. Он обернулся и солнечно поздоровался, на что они радостно захихикали и наперебой заздоровали его в ответ. Хулиган хулигану рознь, и их хулиган был очень весёлым и сразу завёл себе друзей. Зайдя в гардеробную, Туман сразу направился к своему любимому месту — одинокому стульчику у самой двери. Идеальное место, чтобы тратить как можно меньше времени. Но внезапно он остановился, и его брови в удивлении полезли под слегка свисающую чёлку. Его место было занято. Да и кем! Неприметным тихоней из его же группы, в чёрном плаще с капюшоном вместо форменной мантии, которую даже Туман нехотя надевал. И капюшон, похоже, парень снимать не собирался. Нелюдимку звали Хаураном или Натриксом по гербу, как это было принято. Отчасти герб даже описывал его характер, а именно способность безболезненно упрекать человека. Постоять за себя так, чтоб от него отстали, он не умел. На протяжении всего дня он так и не снял свой капюшон, словно сросся с ним, что не было в правилах академии. А после последнего урока его ожидаемо вызвали к директору на разборки. Причину такого поведения Туман понял только после дополнительных занятий, с которых они шли в корпус общежития с разницей в несколько шагов. Шёрстка Хаурана на голове вместе с едва торчащим плавником были полностью покрашены в ярко-синий цвет. Цвет был сам по себе неплох, Туман даже оценил выбор, но в академии крашеным волосам места не было в принципе. — Знаешь, если синий смешать с красным, то выйдет чёрный, как пятна, — сказал Туман, когда поравнялся с расстроенным ласфийцем. — А вообще красивый цвет, мне нравится, сам выбирал? — Спор проиграл. Ты кто вообще, чудик? — попытался огрызнуться Хауран. Туман едва не засмеялся от нелепого сочетания сурового лица юного калана и совершенно не обидной фразы. — И откуда взял вообще, что чёрный, если фиолетовый? — У тебя что по цветоведению? — Ну четвёрка. С плюсом. — Жуткий ты тип. У меня пятёрка, так что слушай того, кто умнее, понял? К тому же я просто так сказал, ты сам знаешь, что делать. Хауран знал. Ровно до того момента, как за его спиной объявился этот несносный ласфо. И теперь Хауран не был уверен в правильности своего решения. На следующий день он не появился на первых двух занятиях. А потом пришёл. В мантии и с выбивающимся из толпы фиолетовым ёжиком на голове. Когда он, пребывая на грани срыва, поинтересовался у Тумана, откуда взялась его пятёрка по цветоведению, тот объяснил, что так выйдет, если к двойкам прибавить тройки, а кроме двоек и троек Туман за этот предмет ещё ничего не получал, потому что не различал оттенки. Наблюдая за всей этой нелепой двухдневной картиной издалека, подросший Туман от души смеялся над своим детским характером. Ох и глупым он тогда был!.. Слабоумие и отвага, как говорится. Засмотревшись на милую картину, погрузившись в воспоминания, ласфиец только к вечеру второго дня вспомнил, за чем сюда явился. И пришлось отматывать назад целый день, обещая себе, что такого больше не повторится. Хотя бы не сейчас, если машина времени и правда работает так исправно, то он ещё успеет насмотреться на мелкого себя. После дополнительных занятий Хауран и Туман шли с разницей в несколько шагов. Шёрстка Хаурана на голове вместе с едва торчащим плавником были полностью покрашены в ярко-синий цвет. Цвет был сам по себе неплох, Туман даже оценил выбор и уже собрался подбежать к Хаурану, поравняться с ним и поговорить. Но вдруг почувствовал прикосновение ледяной ладони к своей шее и тихий шёпот, словно шелест осенних листьев: «Не делай этого». Когда Туман обернулся, позади, ясное дело, никого не было, но о Хауране он забыл и даже, казалось, не предпринимал больше попыток заговорить с ним. — Так, теперь на «вчера». Механизм вновь приятно затрещал, меняя ход времени. —… Лучше бы мы никогда не встречались… И вновь тишина, гнетущая, ненавистная. И вновь Туман себя не контролирует. Но почему? Почему ничего не вышло? Этот же вопрос Туман задал часовщику, вернувшись в настоящее. Ни один, ни второй совершенно не ожидали, что великолепная машина не будет работать. Оправившись от неожиданности, часовщик на выдохе заявил: — Машина-то работает, ведь в прошлое ты отправился, да и вернулся невредимым. Попробуй вспомнить, как вы познакомились. — Мы не… — на ум парню пришли совершенно другие воспоминания, те, которых он не ждал. Значит, всё-таки знакомились. Мастер не успел остановить взрывного ласфийца, тот снова взял аппарат и, поскрипывая зубами, отправился в изменённое собой прошлое, в новую дату их знакомства. Так он, скрепя сердце, летал по временному полотну ещё трижды: мешал себе-юнцу помогать юному Хаурану, когда того заперли в женском общежитии, мешал Хаурану тащить его, Тумана, на выставку со всеми остальными (а Туману эта выставка совсем не нравилась), мешал им разговаривать на выступлении известного барда, где они встретились случайно… Но все его попытки были абсолютно тщетны, всё заканчивалось одинаково: —… Лучше бы мы никогда не встречались… Когда Часовщик встречал Тумана в последний раз, тот выглядел измотанным, уставшим, но, вопреки ожиданиям, совсем не раздражённым. Наоборот, сейчас он, казалось, о чём-то задумался, променяв на раздумья плохое настроение по поводу чёрной полосы. И тогда Часовщик наконец решился задать парню вопрос, который вынашивал на протяжении всего этого дня: — Мальчик, ты веришь в судьбу? Ответ поразил его до глубины души: — Не знаю, старик. Я верю, что сам свою жизнь строю, но похоже всё же есть вещи, которые мне неподвластны. Иначе не могу всё это объяснить, это не поддаётся моей логике, - Туман потёр переносицу и нехотя добавил: - А в ссоре нашей скорее всего я виноват. — Удивительно, как быстро ты это принял. А теперь будь так добр, верни всё на круги своя, как бы со временем чего ни случилось. Туман в один миг слетал в момент первой возможной их с Хаураном встречи и перевернул свои же правки, помешал себе-духу мешать мелкому себе заговаривать с мальчишкой. Всё ещё задумчивый и невероятно расслабленный, ласфо поблагодарил часовщика и попытался всучить ему деньги, которые тот не хотел принять ни под каким предлогом. Он уже собирался уходить, но не стал небрежным жестом скидывать дряблую руку со своего плеча. — Сынок, зайдёшь завтра на чай? — Хорошо.***
— Вот, всю ночь с женой сидели над ними, — Часовщик протянул повеселевшему со вчерашнего приключения Туману две пары наручных часов, позолоченные циферблаты которых крепко держались на красиво отделанной коричневой коже шириной на всё запястье. — Это тебе и твоему другу. — Вы уверены? — Я зря делал их, что ли? Бери, кому говорю! … Туман ушёл, оставив за собой спокойствие и умиротворение, чего от него с его-то извечным боевым настроем никто и никогда не смел ожидать. Те несколько чашек успокаивающего чая, что они пропустили со стариком, помогли ему окончательно расставить все точки над «ё». Часовщик ещё долго смотрел ему вслед, в сторону, куда отпустил своего самого дорогого клиента, и надеялся, что и он, и его друг ещё заявятся к нему за душевными разговорами или новыми шестернями для часов. А карманная машина времени, сослужившая и ему большую службу, с тех пор и по сей день покоится на дне глубокой городской реки. Быть может, рыбы найдут ей лучшее применение, чем суетливые ласфо.